Короля играет свита - Елена Арсеньева

— Понятно, — с тончайшим ехидством, коему мог бы позавидовать и сам Бесиков, пробормотал князь Каразин. — И вы оставили завещание на видном месте, чтобы восстановить справедливость.

Зубов открыл было рот, но в этот миг Ольга Александровна метнула на него такой взгляд, что он осекся и после некоторой заминки сказал явно не то, что собирался сначала:

— Ну… да, что-то в этом роде.

— В этом роде? — Теперь князь Василий Львович не позаботился скрыть насмешку.

— А по-моему, не в этом. По-моему, вы и сестрица ваша, это средство радикальное… цитата, господа, цитата, — выставил он ладони, словно обороняясь, — по-моему, до вас к этому времени наконец дошло, что со смертью генерала Талызина не все будет обстоять так легко и красиво, как вам хотелось бы. Вы начали опасаться, что непостижимый и неуловимый в своей логике наш молодой государь может обрадоваться его смерти не только потому, что избавился от докучного сторонника иезуитов и свидетеля своей жажды трона.

Александр мог бы воспользоваться этой смертью как средством расправиться со всеми вами, заговорщиками. А он, наущаемый своей ошалелой матерью, ничего так не желал, как отделаться от всех вас. Кто помешал бы ему сказать, будто вы, ваши братья, фон дер Пален, Беннигсен, Никита Панин и все прочие отцы, так сказать, основатели заговора, не поладили между собой и начали чистку рядов? Ведь всякая революция пожирает своих создателей, как сказали сами о себе господа французские якобинцы?

— Ну, это чепуха, — уверенно сказала Ольга Александровна, опередив растерявшегося брата. — Это чепуха!

— Согласен, — кивнул князь Каразин. — Я просто пытаюсь постичь вашу логику, господа. Я думаю, на самом деде вы спохватились, что загадочная или драматически обставленная смерть Талызина может весьма разозлить императора. Эта смерть не может не иметь оттенка политического убийства, а это волей-неволей привлечет ненужное ему внимание к событиям 11 марта, снова всколыхнет разговоры и воспоминания. А это совершенно не нужно государю.

Он может вспылить — и тогда последствия для вас, для прочих заговорщиков могут оказаться самые непредсказуемые. Один умный человек, который всю жизнь только и занимался тем, что, устраивал перевороты и плел интриги, как-то сказал: “Участвовать в заговорах — все равно что пахать море”. А море пахать опасно: можно отойти слишком далеко от берега и невзначай потонуть — с ручками, ножками, конягою и плугом. Дно уже уходило из-под ваших ног, Платон Александрович, поэтому вы решили быстренько вернуться к берегу. Новый план был разработан мгновенно, отдаю должное вашим способностям стратега и тактика.

Да и сестрица ваша вам под стать, тоже мастерица мгновенных ходов. Все бумаги из секретера вы забрали, оставили только завещание, положенное на самое видное место, так что его даже слепой не мог не заметить, а уж тем паче — вот эти господа дознаватели, которые вами, очевидно, давно прикормлены и пляшут под вашу дудку.

— Ох, все это довольно любопытно, но опять-таки не более чем домыслы, — утомленно пробормотала Ольга Александровна. — Христа ради, поясните: если мы с братом так уж испугались впечатления, которое произведет на императора смерть Талызина, чего ради нам было продолжать нашу инсценировку? Почему мы не могли отнести генерала опять вниз, положить около стола, как было с самого начала? Зачем нам нужно было усугублять страдания этого… несчастного?

Алексей поднял голову, на миг взоры их скрестились, но тотчас Ольга Александровна отвела глаза. Соприкосновение взглядов было мгновенным, быстрее молнии, но столько в нем всего было, столько… а может, и не было ничего?

Может — не может, любит — не любит…

— Я отвечу, — продолжил Каразин, которому явно доставляла удовольствие сия затянувшаяся беседа, а пуще всего — возможность самостоятельно проникать, заглядывать в мысли и чувства людей, которые эти мысли и чувства свои пытались тщательно от него скрыть.

“Вот это дознаватель так дознаватель! — не мог не восхититься своим покровителем Алексей. — Все подмечает, ничто от него не утаится!”

— Я отвечу, потому что на самом деле все это очень просто. Судя по вашему описанию трупа Талызина, он имел вид человека, принявшего насильственную смерть. Разговоры об этом непременно пошли бы, император не мог не узнать о них. Теперь вы так же стремились придать этому делу бытовой, невинный характер, как до этого — привлечь к нему внимание. Нашего молодого красавца вам послал Случай, и вы этим подарком воспользовались, как могли. Оба! Каждый по-своему!

“Зачем так? Ну, зачем?” — с тоской подумал Алексей, но разошедшегося в обличительном пафосе Каразина уже было невозможно остановить.

— Все это было бы смешно, когда бы не было столь печально, господа. Неужели вы могли подумать, что обманете меня этими россказнями о найденном трупе, о нечаянно умершем генерале? Сам по себе помер, ну надо же! Бывают же такие приятные совпадения! Вы идете к человеку, попросить у него компрометирующее императора письмо, причем намерены пригрозить ему в случае неудачи чем угодно, вплоть до убийства (сами же говорите, что у вас был пистолет), а вас встречает его труп… Почему мне кажется, что вы лжете, светлейший князь? Вы и ваша радикальная сестрица? Почему меня не оставляет такая уверенность, а?

— Вы все-таки думайте, что говорите, сударь, — даже без обиды, а с какой-то полудетской рассеянностью отозвался Зубов. — Врываетесь, понимаете, в дом к человеку, мало того, что мешаете его планам, так еще и обвиняете его в убийстве. Ну что за чепуха?! Ну как, каким образом я убил генерала? Спасением души своей клянусь, жизнью, именем покойной государыни Екатерины Алексеевны, святым для меня: не душил я Талызина, не стрелял в него из пистолета…

— Не душили, — покладисто согласился Каразин. И из пистолета в него не стреляли, — голос его звучал почти ласково. — Вы его отравили, сударь мой!

Ольга Александровна громко ахнула. Бесиков и Варламов схватили друг друга за руки, будто испуганные дети. А Зубов откинулся на спинку дивана, словно придавленный тяжестью внезапного обвинения, и голос его звучал еле слышно:

— Как отравил? Чем?

— Вином, — коротко ответил Каразин и кивнул Алексею, который смотрел на него остановившимися глазами, вспоминая початую бутылку, осадок на дне бокала и то, как он дважды или трижды пытался хлебнуть из этого бокала.

Ужас! Ужас! Кто это здесь говорил об изначальной неблагосклонности Рока и Судьбы? Только не Алексей!

— Вином, сударь, — повторил Каразин, уничтожающе глядя на Зубова.

— Вином, в кое подмешан был яд, называемый цианид или синильная кислота. Видите ли, занявшись собиранием вин, я как-то невольно увлекся и наукой, именуемой химией, поскольку процесс винного брожения — интереснейший химический процесс. Среди некоторых старинных книг по химии мне попался фолиант о свойствах ядов. Цианид действует мгновенно, он милосерден к человеку, не оставляет ему времени мучиться. Однако лицо умершего, представляет собой картину страшную. Сведенные судорогой черты, белая пена на губах… В точности как вы описали лицо покойного генерала. Я не сомневаюсь, что после долгого разговора он наотрез отказал вам отдать бумаги.