Белая кобра - Виктор Меньшов

— Мне начхать на твои угрозы, — устало ответил Каракурт. — Мне нужны люди.

— Где же твои бойцы? — удивился Шейх, взявший опять телефон.

— Мои бойцы слишком быстро кончаются, — огрызнулся Юлдашев. — Даешь мне людей? Если даешь, товар у тебя в кармане, а у меня — моя жизнь.

— Я дам ему людей, — кивнул внимательно слушавший Осман. — Спросите его, уважаемый, хватит ему десять человек? И пускай скажет, куда подъезжать бойцам.

Шейх молча передал опять телефон Осману, тот быстро переговорил с Юлдашевым, потом вышел из кабинета и отдал распоряжения сидевшему с каменным лицом на стуле возле двери чеченцу. Тот молча поклонился и ушел. Осман вернулся в кабинет и почтительно спросил Шейха:

— Позвольте, уважаемый, я поеду за товаром?

Шейх отрицательно покачал головой.

— Нет, Осман, подожди. Кто знает, как ещё все обернется. В этом городе я хочу, чтобы ты был рядом со мной. И потом, Каракурт пускай сам себе жизнь зарабатывает…

Перед тем, как на связь с Юлдашевым вышли Шейх и Осман, с ним разговаривал ещё один человек. Это был Костя Голубев. Он так и сказал сразу:

— Ты меня слушаешь, черный паук, так, кажется, переводится «каракурт»? Так вот, с тобой говорит Костя Голубев, тот самый, которого ты уже убивал. Так вот слушай меня, подонок. Ты убил мою жену, я не буду тебе зачитывать остальной список. Так вот, все то, что ты ищешь, у меня. И деньги, и товар. Все лежит упакованное в сумки у меня на заднем сидении в машине. В «жигулях», которые подарил мне уже покойный Корней. Тебе не кажется, что пора присоединиться к нему? По моим подсчетам ты живешь на свете лишних лет уже так тридцать. Кстати, как там твой глаз? Не чешется?

— Ты никуда не уйдешь от меня, Костя! — проскрипел зубами Юлдашев. — Я тебя на части рвать буду. Своими руками буду рвать.

— Да что ты говоришь? — удивился Костя. — А я думал. что ты в основном все делаешь чужими руками. Ты думаешь, что ты очень страшный? Ты думаешь, я не заметил, что у тебя не осталось людей? Ты не привык, когда тебе дают сдачи? Ничего, привыкай, пришло твое время платить по счетам. Я тебя презираю. Записывай адрес, куда ехать, я тебя жду…

Костя отключился от связи, Каракурт сидел в мащине, размышляя, ехать ему по указанному Костей адресу, или это какая-то хитроумная ловушка.

Пока он так размышлял, с ним связался Шейх. У Юлдашева появился слабый лучик надежды. Шейх, в отличие от него, всегда держал свое слово. У бывшего майора появился призрачный шанс остаться в живых. Если только этот белый волк по имени Костя Голубев, который сошел с ума и ведет какую-то свою, совершенно безумную игру. И пока он выигрывает у профессионала, майора Юлдашева. Ничего, сейчас подойдут на помощь люди Османа, это хорошие бойцы, тогда посмотрим, как запоет этот волчишка.

Если, конечно, он действительно настолько безумен, что решил мстить Юлдашеву и назвал адрес, по которому его можно найти.

Глава сорок третья

Я нарочно поехал медленными кругами, петляя по ближним переулкам, чтобы дать возможность майору найти и настигнуть мою машину. И мне удалось это. И тогда я повел эту железную черепаху, как на веревочке, в сторону улицы Богдана Хмельницкого, к тому самому переулку, из подвала которого я недавно вышел, чудом спасшись из старого дома в старинном Старосадском переулке.

Теперь я следил только за тем, чтобы машина Юлдашева не прижала меня к тротуару, вступать в бой на улице мне не хотелось, и еще, я внимательно смотрел по сторонам, боясь только одного: проморгать безымянный переулок, из подвала которого я вышел. Именно там я назначил этой крысе Юлдашеву свидание, которое для одного из нас должно было стать последним. Я думал, что знаю, для кого.

Переулок я не проморгал. И резко завернул в него, завизжав колесами по асфальту, уже не обращая внимания на едущую следом черепаху, которая с трудом, но повторила мой маневр. А я уже остановился возле нужного подъезда, схватил в охапку сумки, обвешавшись ими, как челнок на рынке, и помчался в подъезд, в подвал. Там открыл обитую железом дверь припрятанным в кармане и приготовленном заранее ключом, подхватил на полу предусмотрительно оставленную мной лампу, и заперев за собой дверь, пускай попыхтят, мне теперь нужно было выиграть немного времени, чтобы приготовить все для моей последней встречи с безумным майором.

Хотя, когда я мчался по узкому коридору, то поймал себя на крамольной мысли, а не безумен ли я сам, обуянный всепоглощающей жаждой мести, бегающий по заброшенным шахтам, рискующий жизнью. И ради чего? Ради того, чтобы мстить. Разве это не безумие?

Или этот майор прав, и я стал таким же, как он, белым волком? Волком вне стаи, вне закона, живущий своим законом, своими страстями. Ладно, потом разберемся, пока других забот хватает.

Я рвался в сторону клети, которую и спустил вниз известным мне способом, перебирая трос, там и оставил, заклинив трос на лебедке заранее приготовленным стальным прутом. Пускай подергают. Ребята они, может, и здоровые, но все же не настолько. Пускай повозятся, пускай подумают, как им спуститься. Мне нужно было выиграть время. Совсем немного. Я очень хорошо знал, что мне нужно делать. Я все продумал в деталях и до мелочей, до секундочек и до миллиметров. Именно секундочки и миллиметры могли изменить и пустить прахом все мои тщательные теоретические выкладки.

Я занимался своим делом, слушая краем уха, как без фонарей, в темноте, громыхали следом за мной бойцы майора Юлдашева. Что самое интересное, когда они обсуждали что-то собравшись возле клети, я услышал гортанные голоса, говорившие не по-русски. Возле клети они остановились и стали оживленно о чем-то совещаться, несколько раз даже выстрелив вниз. Спускаться вот так вот запросто, в темноту и неизвестность, они не решались. Это радовало, значит я все же заставил их уважать себя и считаться с собой.

Они что-то там готовили, спорили, а я в свою очередь тоже готовил свои аргументы к беседе с майором. Я старательно, высунув, как первоклашка, язык, выписывал ему счет.

А потом, когда я все приготовил, я просто сидел и терпеливо ждал, слушая вполуха, как бормочут и шуршат наверху эти крысы. Они там совещались, как убить меня, а я сидел, прислонившись спиной к холодной стене, и закрыв глаза смотрел кино.

Кино было про то, как я был студентом и учился в бауманке, как мы дружили с Серегой и Лешкой, какие мы были молодые, веселые, красивые. Я вспоминал своих родителей, тоже молодых и веселых. Вспоминал свою жену Машу, которую так мало знал, вспоминал Иру и Галю, почему-то не тех, какими я их встретил, а тех, какими не видел их никогда, моложе, беззаботнее и счастливее. И все, кого я вспоминал, были почему-то моложе и счастливее.

И эти сны почти наяву были горьки и сладостны, и я плакал, бесшумно и не стесняясь, и слезы эти приносили мне облегчение.

А потом майор Юлдашев стал кричать сверху что-то про то, чтобы я выходил и сдавался, что если я все верну, он отпустит меня, и ещё какие-то сказки он мне с увлечением рассказывал, но я не слушал его. Мне все это было неинтересно. Я ждал, когда он закончит.

А он уже стал грозить, увлеченно рассказывать про то, что они забросают меня гранатами, чему я не поверил, потому что прекрасно понимал, что они никогда не сделают этого, даже стрелять они будут только наверняка. Они знали, что у меня товар и деньги. А я точно знал, что им не нужны дырявые деньги, и рассыпанный по земле порошок, высыпавшийся из пробитых пулями пакетов. Так что если и будут они меня брать, то деликатно.

А майор все талдычил, рассказывая уже, что он со мной сделает. Я все так же терпеливо ждал окончания его пламенных речей.

Ждал и вспоминал как женился на Маше. И ещё я вспоминал про неё и про себя. Очень мало что было вспоминать. Очень мало мы были вместе.

Черт его знает, почему мне это вспомнилось, но вот вспомнилось вдруг. Наверное, это перед смертью.

Неугомонный майор опять заорал. Нервы у него все же стали совсем ни к черту. Пора его лечить. И я ему тоже закричал:

— Ты чего, дурак, тишину портишь?!

Он даже поперхнулся от неожиданности. Закашлялся, подавившись невысказанным, и замолчал. И тогда я ему сказал:

— Ты вот что, майор, ты кончай блажить попусту. Если есть чего мне сказать, слезай, поговорим, я же только тебя и жду…

И тут они как посыпятся сверху, прямо как горох в банку. Стоят они двенадцать придурков, с автоматами, с прибамбасами всякими, а я напротив них в комбинезончике мешковатом, землей перепачканном, и даже без оружия в руках, потому что руки у меня глубоко в карманах.

Но они, эти ухари, в меня не стреляют, потому что прямо под ногами у меня стоят три сумки, специально для них широко раскрытые, в которых видны пачки зеленых и пакеты с дерьмом этим белым порошковым. С настоящей белой смертью.

Стою я, и чувствую себя этаким ковбоем, потому что за поясом у меня два пистолета, руки у меня в карманах, а в зубах сигаретка зажата. И говорю я этим молодцам: