Романтическая история мистера Бриджертона - Джулия Куинн

Колин вздохнул, только сейчас поняв, что он задерживал дыхание.

Наконец, она положила книгу к себе на колени, оставив ее открытой там, где она читала. Посмотрев на него, она сказала:

– Я уверена, ты бы хотел, чтобы я остановилась на конце этой записи?

Это было совсем не то, что он ожидал от нее услышать, и сбило его с толку.

– Э-э, если ты хочешь, - он запнулся, - Если ты хочешь прочитать дальше, значит то, что ты прочитала, я надеюсь, было неплохо.

Это было так, словно солнце неожиданно осветило ее улыбку.

– Ну, конечно, я хочу читать дальше, - словно фонтан хлынули из нее слова, - Я не могу дождаться, когда увижу, что с тобой случилось в Кентайре, Малле и - нахмурившись, она посмотрела в раскрытую книгу, - и в Скайе, и Уллапуле и Кулодене, и Грампиане, - она снова посмотрела в книгу, - Ах, да, и в Блэр Кастле, если конечно ты проделал все это. Я думала, что ты намеривался тогда просто посетить своих друзей.

Он кивнул.

– Мюррея, - произнес он, имея в виду своего школьного приятеля, чей брат был герцогом Афольским. - Но должен сказать тебе, я так и не закончил полностью маршрут, предписанный мне Ангусом Кэмбеллом. Из-за того, что просто не нашел даже дорог, соединявших половину мест, указанных им.

– Возможно, - ее глаза стали мечтательными, - именно туда нам следует отправиться в свадебное путешествие.

– В Шотландию? - спросил он, сильно удивившись. - Ты не хочешь поехать в какое-нибудь более теплое и экзотическое место

– Тому, кто не уезжал дальше ста миль от Лондона, - весело сказала она, - И Шотландия покажется экзотической.

– Могу заверить тебя, - произнес он, улыбаясь, затем подошел и уселся на край кровати. - Италия выглядит гораздо экзотичнее. И гораздо романтичнее.

Она покраснела, что восхитило его.

– О, - пробормотала она, выглядя при этом довольно смущенной.

(он задавался вопросом, как долго он сможет приводить ее в смущение и заставлять краснеть, разговорами о романтике, любви и всех тех чудесных действиях, которые подразумевались под этими двумя понятиями).

– Мы отправимся в Шотландию в другой раз, - заверил он ее. - Я обычно отправляюсь на север раз в пару лет или около того, чтобы навестить Франческу.

– Я была удивлена, когда ты поинтересовался моим мнением о твоих записях, - сказала Пенелопа после небольшой паузы.

– Кого еще я мог бы спросить?

– Я не знаю, - ответила она, неожиданная удивленная тем, что ее руки сами по себе дергают постельное покрывало. - Своих братьев, я думаю.

Он взял ее руки в свои.

– Что они могут знать об этом?

Ее подбородок поднялся, ее глаза, такие чистый, теплые и карие встретились его.

– Я знаю, ты всегда высоко ценишь их мнение.

– Это правда, - согласился он, - Но твое мнение, я ценю гораздо больше.

Он наблюдал за ее лицом, и заметил, как разные эмоции появляются у нее на лице.

– Но тебе не нравятся мои колонки, - ее голос был нерешительным и полным надежды.

Он одной рукой нежно провел по ее щеке, будучи уверенным, что она, сейчас не отрываясь, смотрит на него, и ждет, что он скажет.

– Ничего не может быть дальше от истины, - сказал он, страстно произнося слова, - Я думаю, ты чудесный и изумительный автор. Ты показываешь сущность человека с такой искренностью и остроумием, что это просто несравненно. Все десять лет ты заставляла людей смеяться.

Ты заставляла их дрожать. Ты заставляла их думать Пенелопа. Ты заставляла людей думать. Я не знаю, что может быть выше этого успеха.

– Не имеет значения, - продолжал он, словно сейчас он уже не мог остановиться, как совсем недавно он не мог начать. - Что ты пишешь об обществе, и обо всем, связанном с ним. Ты пишешь про общество, и делаешь это так забавно, интересно, и остроумно, хотя мы все знаем, что довольно часто наше общество на самом деле довольно скучное и унылое.

В течение долгого времени, Пенелопа не могла ничего сказать. Она гордилась своей работой, которую она проделывала долгие годы, и тайно улыбалась всякий раз, когда она слышала, как кто-нибудь пересказывал ее, или смеялся над одним из ее язвительных замечаний. Но у нее не было никого, с кем бы она могла разделить свой триумф.

Быть никому неизвестной было унылой перспективой.

Но сейчас у нее был Колин. И пусть даже весь остальной мир никогда не узнает, что леди Уислдаун была на самом деле, простой и не кому не нужной до-последнего-момента старой девой Пенелопой Физеренгтон. Колин знает это. И это имело очень большое значение.

Но она все еще не понимала его действия и поступки.

– Почему тогда, - спросила она, медленно и тщательно выговаривая слова, - ты становился таким далеким и холодным, всякий раз, когда я пыталась поговорить об этом?

Когда он ответил, его слова, были близки к бормотанию.

– Это трудно объяснить.

– Я хороший слушатель, - мягко сказала Пенелопа.

Его рука, которая кружила по ее лицу так любовно, опустилась на его колено. А затем он сказал то, что она от него никак не могла ожидать.

– Я просто завидую, - беспомощно пожал он плечами. - Мне так жаль.

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, - она не хотела шептать, но ее голос сам снизился до шепота.

– Посмотри на себя, Пенелопа, - он взял обе ее руки в свои, и сел так, чтобы они сидели напротив друг друга. - У тебя огромный успех.

– Никому неизвестный успех, - напомнила она.

– Но ты знаешь, я знаю, и, кроме того, сейчас я говорю не об этом, - он вытащил одну свою руку взъерошил волосы, словно искал подходящие слова. - Ты сделала кое-что. У тебя есть работа всей твоей жизни.

– Но, у тебя -

– Что у меня есть, Пенелопа? - перебил он ее, его голос стал взволнованным, он поднялся на ноги и стал расхаживать взад вперед. - Что у меня есть?

– Хорошо, у тебя есть я, - сказала она, но в ее словах не хватало убежденности.

Она знала, что он подразумевал совсем другое.

Он устало посмотрел на нее.

– Сейчас я говорю не об этом, Пенелопа.

– Я знаю.

– Мне нужно что-то, на что потом я могу указать, - проговорил он. - Мне просто необходима цель в жизни. У Энтони есть, у Бенедикта есть, а я лишний и конченый человек.

– Колин, нет, ты не такой. Ты -

– Я устал от того, что только и делаю, как думаю о - он замолчал.

– О чем, Колин? - спросила она, пораженная выражением отвращения, неожиданно пересекшим его лицо.

– Христос Всевышний, - молитвенно произнес он, его голос стал низок, затем неожиданно для нее, он еле слышно пробормотал: - Дерь…

Глаза Пенелопы широко открылись. Колин был не из тех людей, кто часто богохульствует.

– Я просто не могу поверить, - пробормотал он, его голова дернулась влево, словно он от чего-то уклонялся. - Я жаловался тебя, - проговорил он. - Я жаловался тебе на леди Уислдаун.