Возвращение - Марина Колесова

сначала сделаю, а потом его перед фактом поставлю… Ну ведь не убьет же он меня за это? А если и убьет, то пускай… эта дикая дура меня уже настолько достала, что даже смерть посчитаю счастливым избавлением от нее.

– Ты не понимаешь, что за всем этим последует, не надо! – Шон, чуть привстав, испуганно схватил брата за руку.

– А что надо? Что? Терпеть и дальше выходки этой идиотки? – раздраженно скривился тот.

– Я понимаю, тебе тяжело, но то, что ты предлагаешь, не выход.

– Да ничего ты не понимаешь! Это ведь не тебя она доводит своими капризами.

– Да я бы согласился, чтобы меня доводила. Ничего плохого не вижу в том, чтобы сплести ей венок и покачать на качелях. Я б не особо и напрягся. Может, она так в тебя вцепилась именно из-за того, что тебе это в лом? А пересмотришь свое отношение к ней, и перестанет цепляться.

– Ага, – Гранд саркастически хмыкнул, – как же… Держи карман шире. Она в меня вцепилась лишь по одной причине, что я – принц. Был бы ты принцем, тебе бы козни строила. Ее собственное происхождение, похоже, сильно удручает и завидует она, вот таким способом в собственных глазах подняться и пытается. А лучше бы не козни строила, а над собственным самообразованием поработала, тогда глядишь и к самой себе заслуженное уважение появилось.

– Гранд, она такая, какая есть, и ждать от нее, что она изменится и начнет собственный интеллект поднимать, смешно. Так что смирись и постарайся принять ее именно такой.

– Или убить.

– Я бы согласился, что это тоже выход, если бы пророчество гарпии собственными ушами не слышал, – качнул головой Шон. Его так и подмывало сказать Гранду о догадках Владетеля, чтобы тот понял, что если убьет девчонку, вступит в открытое противостояние с матерью. Ведь раз та спокойно наблюдает за всеми выходками дикарки и не вмешивается, то значит, одобряет их, и неизвестно насколько ее разгневает убийство той. А гнев Владетельницы штука опасная, раз даже гарпия предупредила, что в этом случае благополучия Империи не видать.

– Да глупое это какое-то пророчество. К тому же трактовать его можно по-разному. Не отпустить дикарку можно и похоронив на территории Империи или же в подвал посадив. Это вы с Владетелем трактовали все это так, что ее ублажать надо и удерживать по доброй воле. А на самом деле решения могут быть и другие.

Поняв, что брат упорствует в своих выводах, Шон вновь просительно тронул брата за руку:

– Гранд, я очень тебя прошу, очень: пообещай, что ничего не будешь против дикарки самостоятельно предпринимать. Я знаю, ты предостережений не слушаешь и привык идти напролом, но сейчас ты рискуешь не только своей жизнью и своим благополучием, ты благополучием всей Империи рискуешь. Поэтому я умоляю тебя: подожди немного. Я постараюсь как-нибудь или сам дикарку от тебя отцепить или Владетеля заставить это сделать.

– И сколько это твое «немного»? Ближайшие пару лет?

– Гранд, да ты только неделю с ней общаешься. А говоришь так, будто уже не меньше года нападки ее выносишь.

– Да эта неделя мне года стоила, а то и больше!

– Ничего, еще какое-то время потерпишь. Пообещай! А то я Владетелю о твоих планах расскажу, и обещать тебе уже придется ему!

– Ты посмеешь это сделать? – брат уперся в него не верящим взглядом.

– Нет, не посмею, конечно… – нервно сглотнув, Шон потупился. – Но ты все равно должен пообещать мне ничего не предпринимать пока против нее.

– Занятные мысли, однако, тебя посещают, братец, – Гранд скривился. – Вот уж чего не ожидал от тебя, так это шантажа и подставы… Да уж… надо будет иметь ввиду на будущее…

Кровь прилила к щекам Шона, и он вскинул на брата негодующий взор:

– Хотел бы подставить, давно бы подставил! Я хочу помочь и уберечь от ошибки. Потому что знаю чуть больше того, что имею право сказать тебе. Я поклялся молчать и обещание нарушить не могу. Но знаю, что ты неправ в оценке сложившейся ситуации и именно поэтому прошу: не торопись с решительными действиями.

– Это что же ты такое знаешь? – его губы скривились в ироничной усмешке.

– Я знаю, где твоя мать, и опасаюсь, что если ты убьешь девчонку, то вступишь в открытую борьбу с ней! Тебе нужен такой враг? Нужно чтобы именно ваше с ней противостояние разрушило Империю?

– Да что ты несешь? Как ты смеешь наговаривать на Владетельницу, что она хочет разрушить Империю? – Гранд в ярости вскочил.

– Я не говорил, что она хочет разрушить Империю! – Шон тоже поднялся и застыл напротив брата, скрестив с ним взгляд. – Я говорил, что если ты вступишь в противоборство с ней, то именно это может все разрушить. Она может, к примеру, оставить Империю и попытаться создать где-то новую, по своим правилам и на своих принципах и рано или поздно это может привести к тому, что эта Империя начнет рушиться, не выдержав конкуренции, а может в свете ваших напряженных взаимоотношений вообще открыто вступит с тобой в конфронтацию… Ясно тебе?

– Я не хочу ей противостоять, – Гранд отвел глаза.

– Прекрасно. Тогда оставь мысли извести девчонку. Она ее избранница, и какая бы не была, не тебе осуждать выбор твоей матери.

– Шон, ну вот с чего ты взял, что эта умалишенная дикарка избранница моей матери?

Почувствовав, что брат сбавил напор, и боевой пыл с него сошел, Шон облегченно вздохнул и, вновь сев за стол, тихо проговорил:

– С того, что я знаю, где сейчас Владетельница, – потом задумчиво постукивая пальцами по столу, добавил: – Думается, имеет смысл мне попробовать, как бы невзначай пообщаться с ней и дать понять, что выбор ее не особо удачен, и ее избранница – особа не совсем адекватная. А дальше будь, что будет…

– Знаешь где она и надеешься с ней поговорить? Слушай, уж не думаешь ли ты, что она – та самая ящерица…

– Я тебе этого не говорил! Владетель обещал мне голову открутить, если я проговорюсь тебе об этом! – резко перебил его Шон.

– Не говорил, не говорил… успокойся, – усмехнулся Гранд, – я сам догадался и ему о моих догадках сообщать не намерен. Только если это так, то странно, что мать до сих пор не поняла, что дикарка неадекватна… не понять это было крайне сложно, настолько все очевидно… Хотя если она меня до сих пор терпеть не может, то тогда ей возможно даже нравится, что меня так третируют.

– А мысли не допускаешь, что она тебя не терпеть