Бремя живых - Василий Звягинцев

— Выпустил, конечно. Князь к его позиции с полным пониманием отнесся, поскольку человек благородный. Только тот господин сам все понял и поехал вполне добровольно юридической кафедрой в Томском университете руководить. Каждому, что называется, свое. Так нам теперь второй господин Коханник и на хрен не нужен. Есть у изобретателей и технологов такой принцип — «Пусть упадет». То есть если в проектируемой конструкции есть высоко размещенная деталь, которая способна в тех или иных условиях сорваться вниз и наделать бед, сразу найди ей место как можно ближе к земле. Уловил?

— Так точно, господин генерал.

— Тогда не смею задерживать. Делай что сказано.

Максим вышел из кабинета без обиды, но с ощущением, что ему предстоит учиться, учиться и учиться. Несмотря на головокружительную карьеру. Погоны и должность отнюдь не способны сами по себе дать того, что приходит с опытом. Пусть даже этот опыт с интеллигентской точки зрения выглядит несколько гнусно. Так никто же и не настаивает, тут же сообразил доктор. Кроме Томского университета на российских просторах можно найти не одну тысячу земских больниц или войсковых лазаретов, где его примут с распростертыми объятиями.

Не зря поется в песне: «Думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь».

Глава 19

После получения заключения о профессиональной пригодности «пересветов», которых Чекменев и князь давно уже рассматривали как собственный «теневой Генштаб», им наконец-то была предоставлена полная воля.

В пределах одного из пунктов стратегического плана, который (пусть кто хочет — посмеется!) Игорь Викторович вынашивал с шестнадцатилетнего возраста. Сначала — в стиле обычных юношеских мечтаний, когда, сидя в библиотеке кадетского корпуса, долгими зимними вечерами листаешь пожелтевшие страницы книг и газет начала века. Того еще, двадцатого.

Моментами, от переполняющих эмоций, выбегаешь в курилку, торопливо затягиваешься дешевой (на дорогие средств не хватало) папироской, снова возвращаешься и опять читаешь, и страдаешь, понимая, как бы следовало поступить неглупым, власть имеющим людям и в девятьсот третьем, и тринадцатом, и семнадцатом годах.

А вот когда судьба (или все-таки личная воля и устремленность?) свела его с Олегом Константиновичем, Чекменев увидел перед собой прямой и ясный путь. Шагай и шагай по нему, как сапер по минному полю. Дураком не будешь — пройдешь и дойдешь. До сегодняшнего дня — дошел. Хорошо виден впереди край твердой земли. Шага два, три. Если потребуется — можно и прыгнуть. И ты уже там. Все позади. Бояться больше не надо, каждый раз, касаясь подошвой топкой хляби и прикидывая, рванет — не рванет под ногами. А если рванет, так ногу до колена или сразу уравняешься с такими же храбрецами, задолго до тебя любившими ставить последний рубль ребром.

Теперь колебаться поздно. И назад возвращаться поздно. И на предпоследней кочке, окруженной растяжками, не устоишь.

«Что ж, умные вы ребята, — думал Чекменев, все еще перебирая и механически, почти не видя текстов, пролистывая папки с личными делами. — Отбирали мы вас тщательно, не один год, позволили создать в Москве подобие рыцарского ордена со всеми атрибутами и чуть ли не правом экстерриториальности. Финансировали, по службе продвигали, звездочки на погоны сыпали, не чинясь. Пора отрабатывать. Поглядим, что у вас в натуре получится».

Самое интересное, что, посвятив своей идефикс практически всю сознательную жизнь, Игорь Викторович отнюдь не мечтал повторить жизненный путь кого-нибудь из великих. Лавры ни Наполеона, ни Александра Македонского его совершенно не прельщали. Ни фельдмаршалом он не планировал стать, ни премьер-министром даже. Человеком он был отроду бескорыстным, так что финансовое могущество Чекменева не манило тоже.

Интерес у него был, если так можно выразиться, чисто научный. Ну и немножко спортивный. Вот сумеет самый обыкновенный, никакими специальными талантами не наделенный юнкер, потом подпоручик Игорь Чекменев единолично возродить в России монархию? Наставить Отечество на истинный путь, ведущий к величию, славе, процветанию, вроде как в «век золотой Екатерины», чтобы и XXI столетие историки нарекли «русским», раз уж в XIX и XX это по разным причинам как-то не задалось?

А что в случае успеха будет с ним лично не суть и важно. Какому-нибудь Ливингстону позарез требовалось отыскать истоки Нила тоже ведь без конкретной, практической цели или Амундсену — непременно достичь Южного полюса.

Кое-какие таланты за молодым Чекменевым все же числились, а может, и не таланты совсем, а просто своеобразные черты характера. Умел он, например, особенным образом располагать к себе людей и аккуратно, ненавязчиво навязывать (каламбур невольный) собственную волю и точку зрения. И отлично понимал, в каких случаях это делать можно и нужно, а когда — ни в коем случае.

Ну, еще соображал быстро, на уровне гроссмейстера умел просчитывать варианты на пятнадцать-двадцать ходов вперед. И за себя, и за противника. С этим багажом и начал свою армейскую службу.

То, что он в подходящий момент попался на глаза Великому князю — это, конечно, чистое везенье, и что тот именно тогда подыскивал себе адъютанта — тоже. А уж все остальное, как говаривал А. В. Суворов: «Помилуй бог, надобно и уменье».

Замысел свой Чекменев реализовывал, никуда не торопясь. Годом раньше, десятью годами позже — не слишком существенно. Курсовой офицер в училище любил повторять — все помрем генералами, хватило бы только годов да здоровья.

Четыре года потратил, чтобы стать для Олега Константиновича незаменимым помощником, за следующие пять продвинулся в советники, в начальники «личной Е. И. В. тайной канцелярии». Идею клуба «Пересвет» собственноручно придумал и воплотил в жизнь. Года три размышлял над планом «Фокус», хотя правильнее было бы присвоить ему наименование «Кратет», в честь одного из идеологов афинской школы киников, или — «циников», в латинской транскрипции, самого из всех циничного.

Размышлял, по кусочкам подбрасывал отдельные его фрагменты «братьям и соратникам» для детальной проработки, но так, чтобы единой картины происходящего не сложилось ни у кого до самого последнего момента. В том числе и у Верховного магистра, и у самого князя.

Люди приходили в проект и уходили, бывало, по той или иной причине, но из каждого Чекменев ухитрялся извлечь максимум того, на что человек был способен. Иногда включал в постоянный состав своей (или чужой) команды, иногда использовал «втемную».

Свою лепту внесли в нужное время и Розенцвейг, и Тарханов с Ляховым, добытый ими профессор Маштаков, удачно взятый в плен Фарид. Теперь вот доктор Бубнов делает что может. На Бельского тоже серьезная ставка…

Ну и везло Игорю Викторовичу, поразительно даже, как везло. И с людьми, и с событиями, которые отчего-то складывались именно так, как ему в данный момент и требовалось. Бывает, так везет игроку в рулетку. На какое поле и число ни бросишь фишку, туда и шарик прикатится. Моментами Чекменеву начинало казаться, что совсем это даже и не везение, а просто так нужно. Судьбе, некоему Высшему координатору, можно сказать — богу, но в бога в христианской трактовке он так и не научился верить.

Раз вовремя подсказал кто-то (или что-то) юному юнкеру заняться именно этим делом, а он сообразил, послушался, так все и идет, как по писаному. Вот только с Розенцвейгом и командой Ляхова вышло не так. Не рядом. Исчезли в самый ответственный момент. Работы для них — невпроворот.

И тут же подумалось, а вдруг и это — так надо. Вдруг вернутся ребята и опять принесут нечто, именно в этот момент самое важное?

До того вдруг захотелось в это поверить, что он взял и поверил. Вернутся. Только вот — когда? Когда они могут вернуться, чтобы это оказалось в самый раз? Маштаков считал там что-то, считал, и Максим считал, уличив попутно профессора чуть ли не в шарлатанстве. А ему самому как-то и недосуг было задуматься. Собственным умом пошевелить.

Вот если бы он сам вместе с ребятами оказался. На той стороне. Живым, разумеется. И тамошним покойникам словчился в лапы не попасть. Какой момент выбрал бы? Есть старая присказка. Выход чаще всего оказывается там, где раньше был вход. Входов, строго говоря, было два. Один, главный, здесь. А второй… Как докладывал Тарханов, в Пятигорске, на даче Маштакова, он тоже заглянул в нездешнее… Так, может быть, они попытаются через тот пробой?

Осталось сообразить — когда? Их нет уже почти месяц…

Если бы они попали просто в параллельное время, их бы непременно нашли. Или их, или следы пребывания. Пять человек непременно оставляют следы, даже если всячески стараются этого избежать. Кроме того, на территории радиусом в тысячу километров вокруг Москвы разбросаны радиомаяки с подробными инструкциями, что делать, как и где выходить. Миновал месяц — людей нет. Вывод — либо Тарханов и К° пространственно оказались за пределами очерченного на карте круга, либо…