Бремя живых - Василий Звягинцев

Однако, по имеющимся данным, обстановка изменилась внезапно. Мне сообщили, что в самые последние дни в Варшаву прибыл некий эмиссар, очевидно, все того же «Черного интернационала», с приказом начать мятеж немедленно. Польское подполье многоуровневое, вышло так, что мои люди не все его сумели взять под контроль…

Здесь Чекменев рисковал, и сильно. Вдруг бы князь вспомнил про Фарида, о том, что турок тоже был «эмиссаром», работал по «национальному вопросу», и связал ниточки воедино? Спросил бы в лоб: а чем сейчас занимается твой пленник? Опять пришлось бы врать, изобретая мифическую командировку на Кавказ. Слава богу, не вспомнил.

Что же касается остального, заговорить князя он мог свободно, поскольку владел вопросом досконально.

— С чисто человеческой точки зрения все это, конечно, ужасно. Жертвы среди наших солдат и офицеров, среди мирных людей, никаким образом не причастных к идеям и планам националистов. Правда, многие из этих «мирных» горячо поддерживают инсургентов, и не только нравственным образом, но и чисто практически тоже. Сообщают адреса российских военнослужащих, доносят на поляков, так или иначе связанных с государственной властью, грабят, самой собой. Но все же, все же… Я вот всегда утешаю себя тем, что, как бы ни были тяжелы последствия наших действий или бездействий, помимо них ежедневно куда большее количество людей умирает от болезней, автомобильных аварий, прочих несчастных случаев. Рок, провидение умеют рядиться в самые разные одежды, и не нам судить о смысле и последствиях происходящего.

Князь начал успокаиваться, привычно обволакиваемый чекменевским парадоксальным красноречием. Махнул рукой, указывая на кресло.

— Хватит столбом стоять, садись уж, философ…

Чекменев благодарственно кивнул, занял привычное место, не потеряв нить рассуждений.

— Что же касается политического и даже исторического планов, все складывается самым благоприятным образом. Котелок свободолюбивых и революционных идей естественным образом перегрелся. И в России, и за ее пределами. Что — закономерно. Нашим, в частности отечественным, интеллектуалам почти вековая жизнь без волнений и потрясений приелась хуже горькой редьки. Не за что бороться, не за что возвышать голос совести. Эпизодические, ничем не заканчивающие и не привлекающие ничьего внимания выпады против «неоколониализма» и участия российских войск в локальных приграничных конфликтах уже не приносят ни морального удовлетворения, ни политического капитала. Власть, которая состоит из них же, только чуть более нахрапистых и удачливых, на все вроде бы смелые выпады и кукиши в кармане смотрит, как выразился один остроумец, «сквозь зубы».

А для того чтобы пробиться во властители дум, вождям столичных оппозиционеров страсть как хочется «пострадать». Не слишком сильно, конечно, но закрытие газеты или редакции дальновещания, репрессия, сопряженная с высылкой на годик в отдаленные районы державы, а то и двух-трехмесячной отсидкой под домашним арестом, очень бы способствовали росту популярности и победе на ближайших думских выборах. Потому они сейчас так и отвязались. Не стоит им мешать, я думаю. Даже и поддержать стоит. Они ведь не против нас с вами сейчас волну гонят, а против господина Каверзнева. Ему как раз лишний намек, на что он может рассчитывать, если чересчур долго думать станет.

Князь это понимал и даже одобрял, поскольку считал себя человеком современным, мыслящим широко, признающим право своих соотечественников открыто выражать политические пристрастия и отношение к демократически избранной власти. На этом поле все — равноправные игроки. Игроки — не за шахматной доской, не за бильярдным столом, а на песчаной арене очередного Колизея. Выходим мы на нее одинаковыми, каждый с мечом или там трезубцем в руке (кто на что учился!), а вернется праздновать и пить красное вино победы — только один.

— Вот, кстати, ваше высочество, еще одно сообщение, только что полученное, не успел в папочку положить. На официальном уровне вас об этом в лучшем случае завтра известят. — Он достал из внутреннего кармана кителя сложенную пополам бумажку.

«На экстренной пресс-конференции глава Малопольской республики пан Демиховский заявил, что только что подписал указ, разрешающий формирование на своей территории добровольческих дружин для помощи соотечественникам, отстаивающим предусмотренное международными пактами право на национальное самоопределение. При этом собственно Малопольша признает права России на сохранение территориальной целостности и заявляет, что она в данном конфликте соблюдает полный нейтралитет и свою политику будет строить, основываясь на решениях Совета Старейшин ООН и Президиума Тихо-Атлантического союза. Для участия в их экстренном заседании в Квебек вылетает госсекретарь Краковского правительства мадам Воронецкая».

— Ну и как мы должны на это реагировать? — осведомился князь, бросая телеграмму на стол, к остальным бумагам.

— Мы — никак. Но вам бы я посоветовал немедленно позвонить в Петроград и посоветовать премьеру дать соответствующие инструкции нашему министру или кого он туда пошлет. Где-нибудь пункте в пятом-шестом меморандума заявить, что Россия, уважая и те и другие права, основываясь на положениях конвенций, принятых еще задолго до создания ООН и ТАОС, никем не денонсированных, намерена, в условиях чрезвычайного положения на собственной территории, рассматривать лиц, не принадлежащих к Российской армии и иным государственным военизированным формированиям, но тем не менее носящих оружие, в качестве международных террористов. И поступать с ними надлежащим образом. То есть используя упрощенное военно-полевое судопроизводство или без такового вообще.

— Вот же ты наловчился формулировать! — с долей восхищения произнес князь. Чекменев действительно выговорил эту юридически безупречную формулу с ходу и без малейшей запинки. — Ты мне это запиши, и я сейчас же позвоню Каверзневу. Пусть они там покрутятся.

«Гроза миновала, — с облегчением подумал Чекменев. — А могла бы и не миновать. Рубанул бы сейчас какую-нибудь глупость под горячую руку, кто б потом все это обратно склеивал?»

— Разрешите идти, ваше высочество? Я там решил «пересветов» в полном составе собрать и дать им конкретное дело. Проиграть все варианты при любом развитии событий и выдать, для начала, хоть черновик стратегического плана на ближайшее время. А потом сравним, что они нарисуют, а что — Российский Генштаб делать станет.

— Дельно, — благосклонно кивнул Олег Константинович. — Если хорошо выйдет, засчитаем за выпускной экзамен! Нам все равно штаты шерстить по-крупному придется. И — вот еще, — будто бы вспомнил князь. — Ты передай Агееву от моего имени. Пусть не обижается, что не сам лично, но уж больно дел сейчас много. Освобожусь — заглажу вину…

Князь выдвинул ящик стола и протянул Чекменеву небольшую лакированную коробочку, длиной и шириной примерно в ладонь.

Глава 18

К известному дому на Волхонке, третий этаж которого со дня его постройки, еще в благословенные времена царствования государя Николая Павловича, принадлежал семейству Агеевых, в каждом поколении которых непременно был хотя бы один генерал, а иногда и два, съезжались гости. Это никого не могло удивить, потому что таковые сборища, в которых принимали участие избранные старшие офицеры, а также и высокопоставленные лица гражданского звания, происходили здесь по средам и пятницам не первый уже год.

Скорее городовые, стоявшие на каждом перекрестке, швейцары самого дома и окрестных тоже удивились бы, не окажись в девятом часу вечера на привычном месте по меньшей мере двух десятков автомобилей. Останавливающихся напротив парадного подъезда, прикрытого сверху каменным козырьком, поддерживаемым двумя обветренными мраморными кариатидами, высаживающих своих пассажиров, после чего отъезжающих к охраняемой стоянке напротив.

Господа — в кителях, в шинелях, в вицмундирах и визитках, смотря по погоде и служебной принадлежности, — проходили мимо бородатого швейцара с великолепной строевой выправкой, щеголевато отдающего честь, и каждый опускал в своевременно опущенную от козырька ладонь некоторую мзду. Специально никак не оговоренную, обычно бывало от серебряного полтинника до золотой пятерки. В зависимости от настроения и текущего финансового состояния гостя. Благодаря сим безгрешным доходам швейцар построил себе в Москве приличный дом и подумывал о закладке второго.

И сегодня все было почти как обычно, только привратник, Иосиф Моисеевич (абсолютно русский, кстати, из отставных вахмистров, но по происхождению старовер, а у них строго соблюдался обычай крестить младенцев исключительно по святцам), обратил внимание, что сегодня господа несколько более строги и озабоченны, чем обычно. Не похоже как-то, что на винопитие и карточные игры настроены. Тогда и лица веселые, и разговоры шумные. Так ведь и то — нешуточные дела творятся на границах державы, все газеты об этом только и пишут. Как бы не на войну собираются благородия и превосходительства. Тут задумаешься, загрустишь. Знаем, как оно бывает, служили-с…