Caprichos. Дело об убийстве Распутина - Рина Львовна Хаустова

осмотра трупа видно, что по Распутину было нанесено три огнестрельных раны, из которых одна в голову, другая в грудь и третья в бок. Шуба не была одета на трупе, он был просто обернут в нее, причем был еще обмотан довольно широким куском сукна темного цвета длиною около трех аршин. Кроме шубы на трупе была одета длинная русская рубаха с красивой вышивкой и синеватого цвета брюки и сапоги без калош».

(74) Рассказывает Матрена Распутина, дочь убитого:

«…тело отца нашли во льду. Он был сброшен в полынью, в открытое место. Может быть, убийцы думали, что тело снесет в залив, где он затеряется навсегда. Судьбе же было угодно, чтобы тело застряло среди льда…

Меня и Варю привели к телу для опознания. Полицейские жалели нас, утешали. Бедный отец! Мы увидели, что ноги и руки были скручены веревкой, тело все окаменело от холода. Какие же страшные страдания он перенес! Череп был продавлен, лицо искромсано, волосы все спеклись от крови, выбитый глаз висел над щекой. А его лицо! Лицо… это лицо, сколько лет прошло, а я не могу говорить об этом без ужаса. Полицейские нас успокаивали, говорили, что лицо отца изрезал лед, но я внутренне чувствовала, что это не так, что это неправда».

(75) Из дневника Николая Второго:

«…в девять часов подъехали к полю, где присутствовали при грустной картине – гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами в доме Юсупова, стоял, уже опущенный в могилу. Отец Васильев отслужил литию, после чего мы вернулись домой».

(76) Василий Алексеевич Маклаков не дремал. Во время убийства он был в Москве. Получив от Пуришкевича условную телеграмму «Когда приезжаете?», что означало «Распутин убит», он немедленно устремился в столицу. Еще в дороге узнал, что история вышла громкая и кровавая. Случилось как раз то, от чего заклинал убийц знаменитый адвокат. Василий Маклаков, и как юрист, и как политик, и как человек очень разумный, был твердо убежден в нежелательности судебного процесса над убийцами. Он и Юсупову настоятельно говорил, что «в настоящей политической обстановке ставить процесс о Распутине невозможно и нежелательно». И потому по возвращении из Москвы он немедленно нанес несколько визитов, чтобы установить перспективу вероятности судебного разбирательства. Первая встреча его была с вице-директором первого департамента министерства юстиции. Вице-директор сообщил коллеге, что убийцы известны, вина доказана что перед прокурором, ведущим дело, министром юстиции поставлена задача найти как можно меньше улик против убийц. На вопрос о судебных перспективах собеседник Маклакова не задумываясь ответил так: «Какому суду это подсудно? По принципам судопроизводства, сообщники должны непременно судиться в одном и том же суде. А по учреждению императорской фамилии Великие князья подсудны только одному государю. Наш закон не предусмотрел сообщничества великих князей и простых смертных». Итак, выходило, что по причинам юридическим и формальным преступники не подлежали обычному суду. Участие Дмитрия Павловича передавало их судьбу в руки самого императора. Маклаков вздохнул с облегчением. Что бы ни предпринял сейчас Николай Романов, все будет играть против него.

Николаю Второму, российскому самодержцу, было ясно: в настоящий момент суд над убийцами невозможен. Невозможно судить тех, кого общественное мнение провозгласило спасителями России. Суд привел бы только к новым потокам грязи, которые излились бы с газетных страниц, с кафедры Государственной думы и потопили бы в конечном итоге тех, кто попытался бы в этом мутном потоке искать правду и требовать справедливости. Нельзя было наказать убийц. Право на это у государя было, но не было возможности это право осуществить. Общественное мнение крепко скрутило руки самодержцу. Самодержец был уже не властен в своей стране ни миловать, ни карать.

И потому государь принял решение отложить и суд и наказание «на потом». Решение было принято: история с убийством не почиталась государем «делом не бывшим». Она просто откладывалась до более благоприятного исторического момента. Это ясно показывает резолюция, которой отмечено прошение в защиту Дмитрия и Феликса, подписанное 12 членами императорской фамилии. «Никому не позволено убивать. Знаю, совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне. Николай».

Николай Второй не прекратил следствия. Как известно, «Дело об убийстве крестьянина Тобольской губернии Григория Распутина-Нового» будет окончательно закрыто только после отречения Николая от престола. Министр юстиции Временного правительства Александр Керенский поспешно, еще до объявления всеобщей амнистии «жертвам политического преследования со стороны царского режима», прекратит следствие против убийц Распутина. Вскоре исчезнут материалы следствия. Потом Временное правительство уничтожит «главное вещественное доказательство» – тело жертвы преступления.

(77) Судьба Дмитрия Романова.

О своем участии в убийстве Распутина великий князь Дмитрий Павлович всю жизнь хранил молчание. Кроме его единственного заявления, клятвы, которую он дал своему отцу, великому князю Павлу Александровичу, «он клянется, что руки его чисты от липких пятен крови», ни современники, ни потомки не услышали от него ровным счетом ничего.

Великий князь Дмитрий Павлович избежал участия в событиях, связанных с крушением империи и сохранил жизнь. Известие о революции он встретил на Персидском фронте. С падением монархии он мог бы вернуться в Россию, но не захотел. В 1917 году он писал Феликсу Юсупову:

«Милый, хороший и верный друг!.. конечно, первым моим побуждением было вернуться, но потом я передумал это, так как увидел, что мое немедленное возвращение будет слишком поспешным решением даже в отношении Временного правительства, так как их мнение по этому вопросу мне абсолютно неизвестно… однако я твердо верю, что если буду нужен, я не буду забыт. Разве я не прав?»

Неизвестно, как видел будущее своей страны великий князь Дмитрий, принимая участие в убийстве Распутина, но реальная правда русской революции, которую наблюдал великий князь из далекой Персии, куда сослал его в наказание за участие в заговоре государь император, походила на страшный сон.

Русскому великому князю, оставшемуся не у дел, пришлось стать офицером британской армии. Уже в эмиграции он узнает о гибели своего отца, великого князя Павла Александровича, расстрелянного большевиками в стенах Петропавловской крепости. А поскольку Дмитрий Павлович упорно молчал, ни одной живой душе не доверяя своих тайных мыслей (он даже причащаться и исповедоваться не ходил из опасения довериться кому бы то ни было, хотя бы даже и исповеднику), то ни одной живой душе неизвестно, размышлял ли великий князь когда-нибудь о том, с какой неотвратимой точностью сбылись над его семьей слова его жертвы, сказанные перед Петропавловским собором незадолго до своей смерти: «Я вижу много замученных, не отдельных