Толкин и его легендариум - Ник Грум

и невзгодам, наперекор всем силам и здравому смыслу. Как попытка свергнуть тоталитарную имперскую власть, эта миссия противоречит рассудку, и в этом причина всей неопределенности, двусмысленности и колебаний «Властелина колец» — они выступают проявлением нерешительности, сомнений и стечений обстоятельств, противостоящих логике угнетения, которую исповедует мордорский тиран.

В конечном счете само зло оказывается дерзко привлечено к завершению антипоиска. «Сцена у Роковой расселины, — отмечает теолог Кэтрин Мэдсен, — несет в себе глубочайшую моральную двусмысленность. Добро не торжествует над злом, а зависит от зла в выполнении своей задачи». Такова сила жалости.

Именно на таких хрупких и ненадежных конструктах зиждется созданное Толкином сказание. И хотя он видит в истории долгую цепь поражений, а не триумфальный прогресс, Арагорн все-таки воссоединяет королевства, хоббиты отстраивают Шир, а изгнанники-эльфы возвращаются в Валинор.

Вообще уход эльфов придает сюжету некую завершенность. Можно утверждать, что именно их тысячелетнее пребывание не в том мире вело к одной страшной катастрофе за другой. Из-за них в материальном Средиземье появилась не только магия и Волшебная страна — с ними пришли кровавые распри, клановые вендетты, расовые войны и жажда мести. С эльфийской таинственностью и волшебством приходит масштабный беспорядок и угроза самой ткани реальности. Иначе говоря, пока они не уйдут, всегда будет опасность, что Средиземье снова треснет и изменит форму, как это было сначала из-за эльфийских войн конца Первой эпохи, а потом из-за человеческой жажды эльфийского бессмертия в конце Второй.

Им надо уйти.

Вещи и бессмыслица

В Средиземье много всякой всячины: изысканные самоцветы и волшебные кольца, легендарные мечи и талисманы предков, а также более знакомые предметы вроде тканей и доспехов, мегалитов и монументов, еды и питья. Многие из этих вещей наполнены сверхъестественной аурой: камни (надгробия, палантиры, руины), деревья (пробуждающиеся, ходящие, воюющие), пути (чувствующие и одушевленные, словно вступившие в заговор тропинки и воспоминания о древних следах). Некоторые вещи обыденные (провизия, снаряжение), другие — колоссальные, получившие мировой масштаб (например, начало тотальной войны и массовая мобилизация по всему Средиземью, по-разному вовлекающая сообщества).

В контексте всех этих вещей и происшествий многие народы Средиземья материалистичны и часто до крайности алчны. Эльфы веками сражаются за Сильмарилы. Жадность гномов стала поговоркой и доводит их до разорения из-за слишком активной добычи ископаемых и приступа драконьей болезни при виде несметных гор золота. Даже хоббиты бывают завистливыми и склонными к стяжательству, способными обокрасть родных (Саквилль-Бэггинсы) и друзей (Бильбо, присвоивший Аркенстон). Это внимание ко всему вещественному, к товарам и движимому имуществу, сокровищам и богатствам дает Средиземью ощутимое зерно реальности, а также художественное изобилие. «Кольца» Питера Джексона тоже физически осязаемы. Многие предметы откровенно причудливы. При экранизации был использован реалистичный реквизит, чтобы придать фильмам подлинную весомость, и немедленно возник рынок для реплик артефактов производства Wētā Workshop.

Краеугольный камень толкиновских произведений о Средиземье — это очень английская жуть, которую сегодня часто называют «народными ужасами». В них есть населенные призраками руины, каменные круги, нежить, странные истины, скрытые в загадках и детских стишках, предрассудки, травничество и колдовство, древние надписи, не поддающиеся прочтению манускрипты и секретные труды, аморальные духи природы и наделенные чувствами ландшафты, оккультные ритуалы, наркотики и измененные состояния сознания, криптоботаника и криптозоология, искажения времени. Почти повсюду есть то, из-за чего в реальном, несказочном, мире человеку может стать «не по себе».

Эти элементы часто подвергались трансформации и развитию, особенно в киноэкранизациях, которые имели возможность черпать из богатого наследия драматургии, кино и телевидения и встраивать различные элементы от «Гамлета» до «Доктора Кто». Произведения Толкина и их наследие, таким образом, знакомы и незнакомы нам одновременно; и поиск дома тоже одна из их ключевых тем. В «Хоббите» сами названия глав противопоставляют уютное («Короткий отдых», «Теплый прием», «На пороге») и неуютное («Неожиданный прием», «Необычайное жилище», «Пока его не было дома»), порой с иронией и игрой слов. Бильбо, Фродо и Сэм часто думают о доме, Арагорну еще только предстоит его найти, а отряд Торина его утратил.

◆

В последнее время философия, отчасти вдохновленная литературным современником Толкина Г. Р. Лавкрафтом, обратилась к «причудливому реализму» и, в частности, к тому, как размышления о предметах — и концентрация на «точке зрения», например Кольце, — могут поставить под вопрос или изменить человеческие представления о мире. Поразительно, насколько произведения Толкина иллюстрируют такой подход. «Пока не ясно, — полагает философ Грэм Харман, — чем вообще являются объекты, но уже понятно, что они выходят далеко за пределы сосредоточенности на человеке». Так можно ли воспринимать реальность с перспективы объекта, а не людей? Может ли он быть в центре? Чему он может нас научить, какие знания дать о других видах?

Харман утверждает, что «объектами могут быть деревья, атомы и песни, а также армии, банки, спортивные франшизы и вымышленные персонажи». Мир тем самым кишит всякой всячиной — повсюду все время есть масса всего, — и это упорно обнажает ограниченность человеческой перспективы и восприятия. Эта школа мысли, известная как «объектно ориентированная онтология» или «спекулятивный реализм», шепчет о мире, очерченном и управляемом вещами, которые мы, люди, не в состоянии понять и даже определить. Откуда нам знать, каково быть летучей мышью? Что уж говорить про то, каково быть молотком или факультетом английского языка Оксфордского университета.

Эти «слепые пятна» постоянно заботят радикального философа Юджина Такера. Для него мир остается «в высшей степени за пределами человеческого постижения». С другой стороны, Толкин, которого поддерживала на плаву доктрина тридентского католицизма и изысканная вера в эвкатастрофу, видел в ощущении непостижимости не доказательство тщетности нашей мысли и не повод для «космического пессимизма», а источник изумления.

Кольцо Всевластья явно обладает субъектностью и своей, чуждой живым существам, чувствительностью. Оно может расти и сжиматься. Похожие характеристики Харман находит у химического элемента плутония. Он называет его «странным искусственным материалом», наделенным «дополнительной реальностью… которая ни в коем случае не истощается соединениями и связями, в которые он в данный момент вступил», реальностью, которую «еще предстоит прояснить». Дополнительные реальности, которые «еще предстоит прояснить», есть и у Кольца. При нагревании оно остается холодным, но высвечивает строфу на странном языке. Если его надеть, оно сделает носителя невидимым, позволит ему быть одновременно здесь и не здесь. Оно излучает ауру безумия и желанно для некоторых, но другие им пренебрегают. Более того, ключевой эпизод «Хоббита», обретение Кольца, во «Властелине колец» рассказывают и пересказывают (а Толкин, что важно, его писал и переписывал), потому что в этой сцене тоже есть «дополнительные реальности» и скрытый смысл.

Схожей, почти радиоактивной мощью обладают палантиры. Под действием их силы Пиппин похищает их у Гэндальфа; они сбивают с толку не только Денетора, но даже самого