Толкин и его легендариум - Ник Грум

галопом всадники, а потом — черные крылья. Сны продолжаются в Ривенделле, в Мглистых горах, в Мории. Затем сновидения Фродо, кажется, сливаются в Зеркале Галадриэли: он видит Белого волшебника, Бильбо среди рукописей на фоне бьющего в окно дождя, море с кораблями и Око. Лотлориэн сам похож на сон. Сэм задумывается, не спит ли он, когда ему показался Голлум в реке Андуин. Гиперреальные видения посещают Фродо на Холме Зрения — Амон-Хене, — хотя видит он как будто сквозь «дымку». Когда Мерри и Пиппина гонят орки, путешествие кажется им «мрачным тревожным сном», раз за разом переходящим в «тревожное беспамятство». По описанию Мерри, на сон похоже движение хуорнов: «Я подумал, что сплю и вижу энтский сон». Когда Пиппин скачет с Гэндальфом в Минас-Тирит, ему видится почти эйнштейновский сон об относительности: «…как будто они с Гэндальфом неподвижно сидят на изваянии, изображающем мчащегося коня, а земля под громкий шум ветра уносится назад из-под ног». Фродо глядит на огни Мертвых топей как во сне, а наяву галлюцинирует между сном и явью. Даже Голлум видит «тайные сны». Хотя в Итилиэне сновидения почти умиротворенные, они быстро скатываются в кошмар. Шелоб предстает «ужасной, намного страшнее злого сна», а Мерри покидает поле боя на Пеленнорских полях в забытьи, проделывает «бессмысленное путешествие в ненавистном, все длящемся и длящемся сне». Когда Фродо в башне Кирит-Унгола слышит пение Сэма, он, конечно, думает, что оно ему снится. Позже в Мордоре он видит во сне огонь, и его спасают с Роковой горы «в беспамятстве». Сэму кажется, что ему все приснилось, пока он не замечает, что на руке Фродо нет среднего пальца, а потом, после возвращения в Шир, он говорит, что «сейчас все это кажется сном». Ему вторит Мерри. Фродо, однако, не разделяет этого ощущения. Возвращаясь, он признается: «Мне кажется, что сейчас я только засыпаю».

При таком перечислении примечательно само число снов, которые хоббиты видят или считают, что видят. Сновидения создают неотступное ощущение нереальности и небезопасности происходящего — особенно это касается Фродо: он теряет отчетливость, даже становится призрачным. Эти сны — исключительно индивидуальные переживания, не разделяемые другими героями. Они подчеркивают одиночество персонажей — это тоже относится к Фродо. Видят сны и люди: Арагорну снятся лошади, Фарамира лихорадит на погребальном костре, а Эовин не раз слышала темные голоса. Для жителей Минас-Тирита появление короля как всеобщая греза, нежно лелеемая и неправдоподобная, а для воинства Запада марш к Черным вратам выглядит «отвратительным сном», сам Мордор — ужасающим делирием. Коллективные кошмары, подобные этому, бросают вызов самой ткани реальности и указывают, что действительность просто невозможно изобразить.

◆

В сюжете «Властелина колец» многое связано с памятью и забвением, что сводит действие романа к личному восприятию персонажей. По словам философа Мэри Уорнок, «память по своему характеру, в сущности, эмоциональна. <…> Поскольку ее можно назвать знанием, ее предмет — истина, но истина для сердца, не для разума». Другими словами, память — это сочетание факта и вымысла, что признавал и Толкин, заставляя сны проникать в реальность, а героев — неустанно испытывать колебания и неопределенность.

Повествование как процесс способно мощно структурировать память: поэтический рисунок подкрепляет объективные факты или противоречит им, фиксируя и стабилизируя идентичность, но при этом получившийся рассказ — ускользающий, искусственный, недоказуемый и существует исключительно внутри разума. Исследователь Джоанна Линдблад отмечает, что «память невозможно свести к определенной точке минувшего. Ее приходится рассматривать и как фрагмент фактического восприятия в прошлом, и как результат нарративного процесса, <…> который тесно связан с попыткой индивидуума создать смысл в своей жизни».

Наверное, отчасти поэтому у Фродо не получается должным образом изложить свою историю, и завершать книгу приходится Сэму. Литературное описание не способно вернуть старого Фродо, не может заново открыть его «я» и реконструировать его идентичность. У него уже не получается вписать себя в прежнюю жизнь в Шире, и историей становится то, что он пишет, а не что он переживает. Это еще одна причина, заставляющая Фродо уйти из Средиземья в Валинор. Ему необходимо найти совершенно непохожий — даже чуждый — мир, где будет иметь смысл его подлинный нарратив и будет упорядочен хаос его существования. Это мир эльфийской Волшебной страны — там магия сохранится и после того, как Средиземье утратит свои чары.

Мы не знаем и не можем знать, что в действительности произойдет с Фродо. Спустя три тома и полмиллиона слов изложение истории кончается неудачей, сказание становится свидетельством собственной неспособности быть рассказанным. Пережитая Фродо травма тоже не является характерной для его поколения в той мере, каким был «снарядный шок» для ветеранов Первой и Второй мировых войн (теперь его называют посттравматическим стрессовым расстройством). Почти все его переживания исключительно личные, он разделяет их лишь со Смеаголом, которого в конце книги без следа поглощает пламя, породившее Кольцо, и в меньшей степени с тремя другими Кольценосцами: давно погибшим Исильдуром и Бильбо с Сэмом, которых тоже ждет Валинор. Горе Фродо не всеобщее, а совершенно уникальное, отделяющее его от окружающих и поэтому фундаментально невыразимое и очень глубокое. Как я уже отмечал, оно ужасающее в том смысле, каким наделяет его философ Юджин Такер: не страх смерти, но «трепет перед жизнью». Здесь не наступает катарсис, нет избавления от жалости и ужаса — эти два слова, как вагнеровский рефрен, проходят через книгу и странно гармонируют друг с другом в неразрешенном тристан-аккорде.

Говорят, что литература — самый эффективный способ справиться с травматическими переживаниями. Социальный психолог Майкл Биллиг цитирует философа Анри Бергсона и утверждает, что «для описания мимолетных, фрагментарных и глубоко личных особенностей внутреннего опыта не подходят традиционно применяемые психологами категории. Мастерство романистов и поэтов более приспособлено для такой задачи». Как было отмечено, в романе Толкина очень много других рассказчиков, и каждый из них пытается осмыслить свои затруднения. Фродо — травмированный писатель, пытающийся заново выстроить свою идентичность. Сэм — сознательный мифотворец. У Голлума нарративная теория настолько бешено бессвязная и солипсистская, что облечь ее в понятную форму может только Гэндальф. Саруман, напротив, в высшей степени искусный, фантасмагорический пропагандист, а Древень — ограниченный и погрузившийся в ностальгию. С точки зрения так называемой поэтики памяти «индивидуальная и коллективная память загадочна, раздроблена, тесно связана с нашими ощущениями и чувствами» и тем самым бросает вызов «традиционным определениям знания и правды»[115].

◆

Тем не менее главная сюжетная линия посвящена двум хоббитам, которые в одиночку несут Кольцо в Мордор и часть пути следуют за сошедшим с ума персонажем. Сама история тоже безумна. Если бы антипоиск Фродо провалился, летописцам будущего она показалась бы совершенно необъяснимым, хаотичным эпизодом, непригодным для упорядоченного изложения, черной дырой, в которую проваливается прошлое. Но антипоиск оканчивается успехом — вопреки обстоятельствам