Поколение победителей - Павел Дмитриев

Сообщение о смерти Королева четырнадцатого января прозвучало как гром среди ясного неба. Диагноз гласил: «…Острая ишемия миокарда после четырехчасовой операции по удалению саркомы (злокачественной опухоли) с экстирпацией прямой и части сигмовидной кишки…» Решение о назначении медицинской комиссии Шелепин продавил через ЦК перед самым вылетом во Вьетнам, едва ли не с трапа самолета. И то лишь потому, что яростно противившийся этому Леонид Ильич улетел в Монголию на три часа раньше[337].

Комиссия, как это водится, так и не смогла установить точных причин смерти. Виноватых оказалось много, и при этом – никого конкретно.

Выявили целый букет недоработок. К примеру, перед операцией не сделали серьезного обследования, и саркома не была обнаружена. Из‑за кажущейся простоты случая не собирался врачебный консилиум. Сам Королев пожелал, чтобы оперировал обязательно министр Советского Союза, у которого голова к тому времени уже была забита не слишком медицинскими делами. Да и возраст у академика оказался солидный, пятьдесят восемь лет. Дрогнула рука, или стенка кишечника оказалось слишком тонкой, произошла перфорация. Анестезиологи что‑то проглядели, или не оказалось под рукой нужных смесей. Возникли проблемы с введением трубки из‑за короткой шеи Сергея Павловича. Автомат искусственного кровообращения заранее не подготовили. Не было близко мощного помощника (Александра Александровича Вишневского вызвали с большим опозданием). В завершение тяжелейшей операции – не выдержало сердце.

Длинная цепь неудачных совпадений, случайностей и ошибок. Каждая в отдельности в общем‑то была объяснима, далеко не смертельна и легко поправима. Но в результате страна потеряла своего лучшего главного конструктора.

По коридорам ЦК медленно поползли слухи. Слишком многие слышали просьбу Шелепина на новогоднем приеме. Да еще он после возвращения из Вьетнама имел неосторожность усилить эффект, грустно намекнул: «Были у нас с Сергеем Павловичем планы по совместной работе». Теперь этот разговор, обросший, как обычно, красочными подробностями, выглядел однозначным предупреждением. Которое «кое‑кто» благополучно проигнорировал. Нашлись и другие факты. Келдыш говорил, что Королев жаловался, дескать, не уверен, вернется ли из больницы. Коллеги вторили ему, уж больно аккуратно закрыл Сергей Павлович все свои дела, словно готовился к чему‑то. Странные недомолвки и предчувствия припоминала супруга…

Министр Борис Васильевич‑Петровский подал в отставку, и Брежнев был вынужден ее принять. Но шепотки не унимались. Кто‑то вспоминал зарезанного на операционном столе Фрунзе, другие – «дело врачей». Не обошлось без попыток отыскать в происшедшем выгоду для Леонида Ильича, который как раз курировал оборонную и ракетную отрасли.

Постепенно до Шелепина дошло, что в данной ситуации он перехитрил сам себя и попал в двусмысленное положение. Уже нельзя было удовлетвориться исчезнувшим с политического небосклона министром и публичной поркой попавшихся под руку исполнителей. Это мелко для того, кто борется за пост вождя страны. Александра Николаевича просто вынудили нанести ответный удар по предполагаемому «кукловоду» или потерять баллы в негласной цекашной табели о рангах.

Не самая лучшая перспектива – перед ключевым съездом вторгаться в сферу интересов чужой номенклатуры. К такому партаппаратчики относились крайне щепетильно. Но других вариантов не просматривалось.

…Чистый белый лист бумаги на столе, только сверху заголовок «Программа 1985». Любимая авторучка Pelikan Tortoise Striped лежала рядом, заправленная черной «Радугой», позолоченное перышко было аккуратно очищено специальной салфеточкой. Шелепин покосился на край стола, где в художественном беспорядке валялись шесть папок разнородных аналитических записок. Все, что смогли собрать в Комитете партийно‑государственного контроля, КГБ, выжимка из рассылок ЦК по космической тематике за последние три года и, конечно, записки попаданца. Даже учитывая, что он был страшно далек от ракет, обрывки научно‑популярной для две тысячи десятого года информации стали настоящим откровением для тысяча девятьсот шестьдесят шестого года.

– Нет, ну совсем никакие мысли в голову не идут! – Шелепин встал и дошел до лестницы, ведущей на первый этаж. – Настенька! – громко позвал официантку. – Принеси, пожалуйста, кофе в кабинет.

– Бегу, Александр Николаевич! – немедленно отозвался голос снизу. Прислуга была чутка к его настроению, и в такие моменты всегда бросалась исполнять любой каприз.

«Никто не сделает этого за тебя, – напомнил Шелепин сам себе, – хочешь не хочешь – работай». Все условия созданы, смог даже вырваться на выходные на дачу, спрятаться на пару дней от бытовых забот. Но смотреть на бумаги все равно не хотелось, что угодно, но только не это.

Он подошел к подмерзшему окну, смахнул теплой ладонью легкий белый налет. За тонкой гранью стекла начинался настоящий морозище, под тридцать градусов. Мягкие белые сугробы плавно переходили сначала в заваленные снегом ветки сосен, потом, по веткам, поднимались все выше, а дальше почти незаметно перетекали в низкое, но все равно бескрайнее светло‑серое небо. Зато в кабинете – уют, тепло, итальянское кресло с кожаными подушками, тяжелый дубовый стол. Только камина не хватало, зря постеснялся в свое время заложить в проект ремонта этот признак буржуазной роскоши. Телефоны отключил, осталась только «вертушка» для экстренных случаев.

– Пожалуйста! – Девушка в белом кокошнике и фартуке проскочила в приоткрытую дверь, поставила на уголок стола поднос. – Что‑то еще нужно?

– Нет, пожалуй, ничего, спасибо.

Из белого с голубым орнаментом кофейника тонкой струйкой сочился аромат робусты, той, которую подарил на прощание Хо Ши Мин. Кроме этого, на тарелке белела перевернутая чайная чашечка на блюдце, благоухали тонкие тосты с маслом, сделанные из московского батона, светились треугольнички чуть солоноватого «Российского» сыра, кусочки рафинада, ожидал своей очереди небольшой белый молочник со сливками. Напиток быстро прояснил мозги, и дело наконец сдвинулось с мертвой точки.

Главное было известно достоверно: лунную гонку страна проиграет летом тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Причем не по срокам или очкам, а вообще, полностью и безнадежно. Вброс кусочков из «Аватара», известных теперь всему миру как «фильм про синих человечков», в лучшем случае мог задержать программу «Аполлон» на месяцы. Советская нога не ступит на поверхность спутника Земли даже через пять лет после американской. Кто виноват, где ошибка, таким отчетом никто в истории попаданца не озаботился. Хотя люди по лунной теме работали буквально на износ, истратили гору ресурсов, но результат оказался нулевым.

Для имиджа страны гораздо лучше было бы и не пытаться. Даже Никита, известный авантюрист, еще в тысяча девятьсот шестьдесят третьем призывал на публике не гоняться за США. Понимал, что ничем хорошим соперничество не закончится. Жаль, тогда в Президиуме ЦК не прислушались и продавили решение, продиктованное собственными желаниями побед и славы, через семидесятилетнего старика. Впрочем, он и сам был не прочь победить, только обещаниям конструкторов все же не доверял.

Поэтому сейчас отменить «Луну» целиком как проект оказалось смерти подобным. Только что, две недели назад, отпраздновали «новый успех СССР», мягкую посадку «Луны‑9». Очередной триумф социалистической промышленности, торжество науки! Небось пойдет как подарок к XXIII съезду, так сказать, в зачет Леониду Ильичу. Да и другие в лучах славы чуть погреются. Отказываться от всего этого из‑за невнятных опасений? Или из‑за того, что на этот год в США запланировано пять пилотируемых пусков против… Ни одного серьезного старта в СССР на тысяча девятьсот шестьдесят шестой год запланировано не было! Перед небольшим в общем‑то успехом потеряли только на процедуре посадки семь аппаратов‑«лун»[338]. Так это все не страшно, любой инженер в два счета докажет, что дальше все пойдет лучше и быстрее.

Как ни крути, но серьезных аргументов для отказа не было. До успеха «Луны‑9» начались пораженческие разговорчики о чрезвычайной сложности и непосильности поставленной партией задачи. Люди устали, требовалось больше времени на подготовку… Но сейчас ракетчики опять в один голос клялись жизнью, что достигнут спутника Земли в поставленные сроки[339]. Чувствовал Сергей Павлович, что не успевает в гонке, вот и сдал организм.

Оставалось грустно смотреть, как в бездонные ведомства космических прожектеров лавиной проваливаются люди, металлы, исследования. Выступить против – даже Косыгин пальцем у виска покрутит, хоть и находится в курсе того, каким будет итог. Правильно сделает, если уж Никита в шестьдесят четвертом не смог отказаться от такого приза…

Какие еще имелись варианты? Попаданец прекрасно помнил тяжелые ракеты «Протон», они же УР‑500, которые широко использовались даже в две тысячи десятом году[340].