Разбойничьи Острова - Яна Вальд

но отлично видел, что нет. — Дэм, — велел он сыну, — иди с ним, посмотри, что там. Уверен, что регинцы ему приснились, но смеяться будем завтра. А сейчас, Арниса, Игнэса, поднимайте людей. Тихо!

Ирису той ночью было не до сна, потому что Дэльфа, несносный красивый бесенок, снова прогнала его. Передовые суда регинского флота старались подойти незамеченными. На Острове Кораблей их планы были нарушены из-за строптивой девчонки.

Дельфина не видела регинцев. Во сне она ступала по пеплу из далекого прошлого, по песку сожженной Лусинии, звала Морского Господина, потому что больше никто не желал верить ее предчувствиям. Спрашивала о Теоре:

“Ты наказываешь его, Алтимар?”

В сотне шагов от нее покачивались “Шторм” и “Ураган”, еще не погибшие в Рогатой Бухте, и Теор еще был тэру, а не предателем. Дельфине снился день, когда она видела его в последний раз. Яснее, чем когда-то наяву, ощущала: вот-вот грянет беда. Над ее близнецом сгущается такие зловещие тучи, каких не бывает и в самую сильную бурю.

На другом конце деревни какой-то бедолага вышел из дому по нужде и, не успев ничего понять, получил стрелу в горло. Светлоглазый стрелок плотоядно усмехнулся — месть началась.

“Ты наказываешь его?!!! Теора ведь называли твоим сыном. Почему ты молчишь, Алтимар?”

Звенящее эхо, ласковая вода у ног. Еще нет вздымающихся волн, но в воздухе реет их призрак.

“Что мне делать?”

Наконец, Море ответило:

“А что ты можешь сделать?”

“Все изменить…”

Деревня, где Теор родился, доживала последние мирные мгновения. Каменные дома, лодочные сараи, амбары с общим зерном — в лунном свете все казалось тучей призраков, всплывших в его памяти. И дом, когда-то выстроенный не к его свадьбе, средоточие ненависти — дом Наэва. Забор в забор с домом Тины — пусть же запылают единым заревом. А где-то здесь сестренка Дельфина. Бывшая сестренка. А Цианы с Аквином и в живых, наверное, нет. Дельфину Теор пообещал себе спасти. Да и мать, пожалуй, тоже. Остальным он нес огонь, что много лет сжигал его самого.

Еле слышное движение на улице разбудило Аква. На Островах не могло быть врагов, но многолетняя привычка к опасности заставила его все же встать, открыть дверь.

Его сестра-Жрица заметалась на лежанке во власти видений.

“Алтимар, дай мне все изменить…”

Во сне вода услышала ее призыв и откликнулась. Дельфина проснулась с криком “Теор!” за миг до сумасшедшего вопля:

— Напали!!!

Акв рухнул на пороге, и захватчики переступили через его тело. Дельфина проснулась в мире, изменившемся навсегда.

В доме тесно и темно. Будто стрелы, мечутся бессмысленные угрозы регинцев, им вторит детский плач, улица объята воем сражения, который не спутаешь ни с чем. Дельфину еще не заметили, регинцы рубятся с сыном и зятем Аква, с Дэлой и Дэльфой, юными и ловкими, да еще со старой фурией Дэладой. Островитянку учили сохранять рассудок в любой беде, но ее сознание воспротивилось — такого не может быть! Первой мыслью было — накрыться одеялом с головой, второй, рефреном всякой другой мысли — “Марк…”. Обещала ему, что встретятся на этом свете, а, значит, не могут ее убить даже с неба свалившиеся регинцы.

Воинская выучка взяла верх. Дельфина обнаружила, что не трясется под одеялом, а ищет оружие. В походе меч всегда подле нее, но сейчас она могла дотянуться разве что до Акульего Зуба — тот висел над ее лежанкой, служа оберегом.

Дыхание за спиной, регинский выговор:

— Еще одна!

Рука Дельфины, судорожно шаря по стене, напоролась на лезвие ее же кинжала, тот звякнул и свалился в темноту. Теперь она окончательно беззащитна против четверых подступивших регинцев. Зуб мало чем смог бы ей помочь.

Дом больше не похож на человеческое жилище, это кровавая каша, в которой перемешены мертвые люди и сломанные вещи. Силуэтами в полутьме мелькает кошмарный танец: взмах — удар — вскрик. Муж Дэлы падает, его тащат на улицу и добивают там. Алтим единственный из мужчин еще на ногах, но прижат к стене, Дэлада воет над телом Аква, безоружная Дэла виснет на регинце, оттаскивая его от своих малышей. А где дочь? Дельфина слышит ее крики — нечто среднее между боевым кличем и поросячьим визгом. Потом треск колыбели, которую Дэльфа защищала, затихающий плач младенца. Регинский удалец валит девушку на пол, одной рукой хватает за волосы, другой готов перерезать горло. Но взвывает от боли и клянет морских сучек — значит, кинжал Дэльфы при ней.

Не видя выхода, Дельфина вцепилась в соломенный матрас, словно в надежную опору. Четверо солдат скорей с любопытством, чем с вожделением, разглядывали ее обнаженное тело. По Побережью бродили слухи о мужском естестве островитянок, и регинцы, кажется, удивились, что у женщины между ног не пенис. Потом ближайший воин — монландец с заметным шрамом на лице — равнодушно занес над ней меч. Она не шелохнулась, подняла глаза, то ли мысленно пожелала, то ли все-таки прошептала вслух: “Не убивай…”. Регинец рассмеялся и толкнул ее на пол, на мертвое тело Дэлы.

Очень медленно, жестами показывая, что сдается, Дельфина потянулась за рубахой.

Дельфина не знала, и регинец никому не рассказал: заглянул в синь ее глаз, и показалось, что не женщина просит пощады, а само Море. Вспомнил, что бесконечный синий простор отделяют его от родины, синяя пучина поджидает его, как хищник в засаде. Ведь Море не умеет просить.

Ночь прошлась кровавым серпом. Регинцы до конца выжимали удачу из внезапности. Прибрежная линия Большего, Святилище и Гавань изведали регинскую ярость. Еще одно судно выпотрошило сокровищницу на Острове Совета.

Ярче всего в памяти Жрицы осталось небо: Дэя, добрая матушка всего живого, смотрит в ужасе, окно девы Нат настежь. Небо светлое, Море темное, темно-синее, как глаза Дельфины. Дельфина живая, все еще живая, потому что обещала Марку.

Монладец выволок ее за волосы на улицу прежде, чем поджечь дом, швырнул на землю и всего пару раз пнул ногами, вымещая злобу. То есть обошелся с ней милостиво, даже рубаху натянуть позволил — других женщин вытаскивали раздетыми, насиловали и убивали на месте. Зачем регинец ее пощадил, Дельфина не поняла, но точно знала — не из жалости. И, если он еще не решил, как поступить с добычей, то островитянка соображала быстрее. Инстинкт выживания все сделал за нее. Сама не помня как, она отползла в сторону, потом вскочила. Никто не преследовал. Привычная деревенская дорога стала полем битвы, а Дельфина — одной из многих мечущихся фигур.

Ее крик: “Дэльфа!!!” затерялся