Торжество жизни - Николай Дашкиев

- Молчит.

- А как же его антиканцерогенные вещества?

- Возится с биоцитином, как всегда произвольно трактует факты в защиту своей теории.

- А вы?

- Ждем.

- Алексей Иванович, ждать нельзя. История с диссертацией Великопольского затягивается. Надо писать в газету.

- Уже написано. Статья появится в одном из ближайших номеров "Вестника Академии наук". Мало того, на конференции онкологов Иван Петрович по пунктам разбил всю теорию Великопольского.

- Не всю, положим...

- Не скромничайте, Иван Петрович!.. Кроме того, заканчивается разработка вирусной теории рака в Ленинградском институте.

- Хорошо! Очень хорошо! Ну, хватит о Великопольском. Поговорим лучше о "болотнице" и о вирусе Иванова.

- "Болотницу" начинаем изучать завтра. Сообщение с нестойкости вируса очень кстати.

- А вирус Иванова предоставим на растерзание студентам.

- Не рано ли, Иван Петрович?

- Шучу, шучу... Они будут проводить всю работу под нашим с Алексеем Ивановичем руководством.

- Ну, добро!.. Ах, друзья, если бы вы знали, как тяжело болеть! В эту минуту я чувствую себя сносно, но через час-два не в состоянии буду даже думать. Ну что же мне, вот так пластом и лежать? Как на самом скучном курорте!

- А когда вы были на курорте?

- До войны был.

- Забылось, пожалуй?

- Да вот вспоминаю... Но нет, друзья, совершенно серьезно: с "болотницей" надо покончить как можно скорее!

Он вздохнул и закрыл глаза. В комнате сразу стало тихо.

Кривцов прошептал:

- А почему Марии Александровны до сих пор нет?

- Дежурит. У нее сегодня три неотложных операции.

Петренко шевельнулся на кровати, позвал:

- Маша... - открыл глаза, посмотрел на Ивлева и Кривцова и огорченно спросил:

- Маши нет?

- Нет.

Глава XVI

ОПЯТЬ НЕ СКАЗАНО НИ СЛОВА

Снег начал итти поздно вечером, - спокойный, медленный, как бывает только в начале зимы. К утру окна затянуло легким фантастическим рисунком; на провода, на ветви деревьев осел пушистый иней; гудки заводов прозвучали торжественно и гулко; все в мире вдруг изменилось.

Но вот к полудню из-за туч проглянуло солнце. Оно лишь скользнуло своим косым лучом по земле, но и этого было достаточно, чтобы разрушить творение великого художника-мороза.

С окон исчезли доисторические папоротники; деревья, утратив свои пышные наряды, стали голыми и неприглядными. На улицах набухал водой грязножелтый снег. Было неуютно и мрачно.

И оттого, что так неожиданно и быстро распался сказочный мир, что лыжную экскурсию вновь придется отложить на неопределенный срок, Галина ожесточенно топтала грязную кашицу снега, недовольная сама собой, подругами - всем. Как бы желая подчеркнуть свое презрение к зиме, оказавшейся бессильной, она умышленно выбирала места, где еще не ступала нога прохожего, и ставила ботик, с вывертом отбрасывая снег.

Ее коротенькое пальто - расстегнуто, из-под воротника торчит хвостик косы; потрепанный портфель болтается вниз замком, - восьмиклассница Галина явно не в настроении.

День вообще был очень неудачный. Началось с того, что она плохо ответила по математике. Ей, правда, поставили пять, но ведь ясно, что пятерки она не заслужила. Она так и сказала Виктору Никаноровичу. Разве это неправильно? Почему же тогда против нее ополчились девочки? Рая даже сказала: "Ты всегда задираешь нос и, наверное, хочешь, чтобы тебе ставили пять с плюсом!" А затем, после уроков, состоялось классное собрание, и все долго спорили о долге и честности, о помощи и подсказках... Галина сказала, что Клава, ее подруга, поступила нечестно, потому что давала Рае списывать контрольную по химии. И Клава, и Рая обиделись... Нет, день был явно неудачным.

Дома никого не было. Бабушка, наверное, повела Славика на прогулку.

Свернувшись калачиком на диване в своей комнате, Галина раскрыла книгу. Она старалась заглушить чувство недовольства и раздражения, заставляя себя думать о том, что скоро начнется зима, что хорошо будет кататься на лыжах...

Размечтавшись, она уснула. Ей приснилась зима - снежная, веселая, но сон был очень короток: Галина едва успела стать на лыжи, как вдруг поскользнулась и полетела куда-то под гору все быстрей, быстрей, быстрей...

Она испуганно вскинула руки и тотчас проснулась. Теперь ей уже хотелось, чтобы этот сон продолжался. Вероятно, вот так же сладко замирает сердце, когда прыгаешь с трамплина...

Но как крепко ни закрывала она веки, заснуть не удавалось. А тут еще сквозь неплотно прикрытую дверь доносился чей-то приглушенный бубнящий голос... Это, видимо, доцент Жилявский.

- Бу-бу-бу-бу... - передразнила его Галина и отвернулась к спинке дивана.

Интересно, о чем он там бубнит? Он вечно что-нибудь доказывает - кругленький, лысый, с противными масляными глазками. В последнее время он начал приходить слишком часто и, развалившись в кресле, рассуждал обо всем в мире, а затем уходил с Антоном Владимировичем в кабинет и долго вот так о чем-то бубнил.

За дверью на секунду установилась тишина, а затем послышался голос Антона Владимировича. Он звучал как-то странно, - приглушенно, мягко, словно отчим оправдывался. Галина представила себе Антона Владимировича; он, вероятно, прищурил глаза и немного ссутулился - он всегда сутулился, когда оправдывался перед мамой. А Жилявский, наверное, сидит, заложив ногу за ногу, и посматривает искоса, торжествуя.

Вдруг в кабинете кто-то стукнул кулаком по столу, так, что задребезжал графин, и Жилявский крикнул:

- Должны! Понимаете? Должны!

Отчим смолчал.

Опять забубнил Жилявский, только конец фразы был понятен:

- ...а нам - все известно!

"Что известно? - думала Галина. - Почему Антон Владимирович мямлит, как школьник, вызванный к директору? Почему голос у Жилявского звучит так жестко и злобно?"

Она вообразила, что Жилявский - шпион, вымогающий у отчима важные сведения.

"Что же теперь делать? Позвонить в милицию? Открыть дверь и крикнуть: "Уходите отсюда, вы, шпион!" А если он вовсе не шпион, что тогда?"

Галина не знала, как нужно поступить, и прислушивалась к каждому звуку за дверью. Там продолжалась беседа, но нельзя было понять ни слова. Лишь в те секунды, когда немного затихал уличный шум или же собеседники повышали голоса, долетали обрывки фраз. Речь шла о лабораториях и исследованиях. Галина почти совсем успокоилась, но вдруг снова насторожилась.

- Ну, а что же с этим Роговым? - спросил отчим.

Галина вскочила с дивана и побежала к двери. Она прижала руку к груди, - сердце билось так сильно, что, казалось, его стук был слышен в другой комнате.