Молот ведьм - Константин Образцов

Каждую ночь, стоило только уснуть, он оказывался в одном и том же месте. Закрывал глаза в своей тесной комнате без окна, и мгновение спустя открывал их в удушливой пыльной тьме кошмарного старого дома, среди коридоров, что бесконечными лабиринтами уходили в потустороннее запределье. Из непроницаемого мрака к нему выходили чудовищные кадавры, безобразно похожие на людей, и теснились вокруг, являя мистерии и тайны столь отвратительные, что тонкая ткань памяти не выдерживала и рвалась, милосердно оберегая сознания от пропасти совершенного хаоса и безумия, и когда под утро его наконец отпускали, и он просыпался обессиленный, изможденный, в простынях, пропитанных холодным потом, то не мог вспомнить ничего, кроме чувства неизбывного ужаса. А следующей ночью, изнуренный страхом перед неизбежным, он снова впадал в тяжелое забытье, и все начиналось сначала.

Вилла Боргезе увидела его и запомнила.

Каин пытался не спать по ночам. Но когда тягучая, отупляющая, похожая на похмелье усталость валила его с ног ранним утром или среди дня, то, стоило на миг закрыть глаза, он опять открывал их в зловещем, ветшающем здании, только не в коридорах, а в густой темноте подвала или первого этажа, среди завалов покрытой плесенью рухляди. Ни перемена времени сна, ни смена места не спасали его от постоянного возвращения в холодное чрево мертвого дома, полное чуждых свету и жизни инфернальных порождений кошмара. Художник чувствовал, что угасает; через незримую пуповину, связавшую его со старой больницей, уходили силы и желание жить. Наверное, он бы сдался; смирился с тем что однажды, уснув, уже более не вернется к реальности, а навеки останется в сумрачном пыльном аду перепутанных коридоров и лестниц; или ускорил бы развязку, наложив на себя руки: кто знает, может быть, в этом случае ему удалось бы разорвать роковые тенета и освободиться от рабства зловещей безжалостной силе, обитающей в стенах бывшей туберкулезной лечебницы. Но сдаваться было нельзя, ибо в беде оказался не он один.

Каин не просто так оказался у старого дома в ту ночь две недели назад. Конечно, он постоянно выезжал на этюды, и предпочитал именно ночное время, когда характер и внутренняя сущность вещей открывались ему особенно полно. Просто обычно он сам искал натуру для зарисовок, а приехать сюда, к больнице у северной оконечности острова Воронья Глушь, ему посоветовал друг. Нет, больше, чем друг: коллега-художник.

Ивана Каина даже с большой натяжкой нельзя было назвать человеком общительным. Ни в детстве, ни в юности у него не было ни друзей, ни даже того, кого можно было назвать приятелем или добрым знакомым. Конечно, в жизни Каину так или иначе приходилось контактировать с людьми, и не только с продавцами в магазинах, врачами или представителями власти и социальных служб. Он был признан среди ограниченного круга городских живописцев с довольно специфическими творческими воззрениями, которые порой собирались в его комнате в коммунальной квартире, а порой туда же приходили юные дарования в стремлении приобщиться к уникальным методам создания невероятных и устрашающих в своем реализме картин, воспевающих строгое таинство смерти. Однако Каин никого не подпускал к себе слишком близко, ограничиваясь обсуждением предметов искусства, не без оснований предполагая, что более тесное и личное общение с любым человеком принесет больше неудобства и трудностей, чем выгод и удовольствия.

Но было одно исключение.

С Витей по прозвищу Богомаз Иван Каин познакомился много лет назад в психиатрической клинике, где его очередной раз безуспешно лечили от визионерства, которое медицинская наука квалифицировала как галлюцинаторный бред. Витя оказался в больнице по другой причине: он симулировал сумасшествие с целью переждать в тепле зиму, бывшую в том году на редкость затяжной и морозной. Там они и сошлись: вначале перекинулись несколькими словами за ужином в общей столовой, потом разговорились на другой день в обед, а после при каждом удобном случае пускались в беседы о жизни и смерти, религии или искусстве. Витя был настоящим, природным бродягой, добровольным отщепенцем, самостоятельно выбравшим путь по обочине жизни. Он нигде не задерживался надолго, не имел ни дома, ни денег в поясе, ни сумы, ни двух одежд, зато обладал выдающимися навыками выживания и удивительной жизнерадостностью человека, не обремененного мирскими заботами. Витя путешествовал из города в город, ведомый только ему слышным таинственным зовом, сродни тому, что знаком, вероятно, мигрирующим животным и перелетным птицам. При иных обстоятельствах или в другие века он мог бы стать путешественником, открывающим новые страны, первопроходцем, покоряющим неведомые пустыни и дебри, но в наше время стяжательства и отягощения лишним он был просто вполне довольным собой беззаботным бродягой. А еще Витя Богомаз был художником. Правда, в отличие от некрореалиста Каина, живописавшего смерть, он любил рисовать жизнь; и так же, как Каин видел в смерти проявление трансцендентного и надмирного, считал истинным чудом любое проявление живой, торжествующей над смертью природы.

Как можно догадаться, трудностей в поисках тем для разговоров и тем более споров у друзей – художников не было. Каин искренне полюбил Богомаза, как дождливая осенняя ночь может полюбить солнечный майский полдень: раздражаясь противоположностью и ощущая, что они дополняют друг друга, как будто вместе пишут картину, только разными красками – один пасмурно-серой и черной, а другой – золотой и небесно-лазурной.

К тому же, Витя Богомаз был необременительным другом. Он пропадал и вновь возвращался, исчезая на долгие месяцы или даже на годы, а появлялся на дни и недели – худым, загоревшим и грязным, но неизменно веселым. Вот и сейчас, в конце марта, он объявился опять: позвонил Каину и спросил, нельзя ли у него остановиться на время. Вторая койка в комнате Каина по-прежнему пустовала, но была одна трудность: пребывание в общежитии посторонних строжайше не допускалось. Кое-как удалось договориться с комендантшей – ражей теткой с голосом такой силы, что она могла бы им не только бить стекла, но и орехи колоть, если бы захотела – о том, что Богомаз может переночевать одну ночь.

– Ничего, – беззаботно махнул рукой Витя, когда они с Каином пили крепкий чай в его каморке без окон, – не переживай, дружище. Сегодня у тебя перекантуюсь, а завтра найду что-нибудь. Сейчас потеплело, не пропаду. Ну, а ты все покойников рисуешь?

Богомаз подмигнул, подначивая.

– И да, и нет, – ответил тогда ему Каин. – Теперь я пишу другие портреты – мертвых домов.

И показал некоторые из последних работ.

Утром Витя ушел, а поздним вечером позвонил из телефона-автомата, возбужденный и нетерпеливый.

– Ваня, я тебе такую натуру нашел! – звучал в трубке радостный голос. – Что там твои дома на месте кладбищ! Я тут пристроился пожить на недельку – другую, в здании бывшей больницы. Сейчас адрес скажу, приезжай вечерком на этюды – ну и заходи, если будет желание: народ тут гостеприимный!

Той же ночью Каин поехал на остров и встретился взглядом с чудовищем, в чрево которого так беспечно вошел его друг. Едва отдышавшись после пережитого страха, уже на подъезде к общежитию, позвонил Богомазу. Никто не ответил. Предчувствие несчастья навалилось, как мертвое тело. А когда той же ночью он первый раз оказался в лабиринте кошмара, стало ясно: Витя попал в беду, по сравнению с которой пугающие сновиденья покажутся сущей безделицей.

Каин был в отчаянии. Друга нужно спасать, только как?

Обратиться в полицию с заявлением о пропавшем в заброшенном доме бродяге? Немыслимо и бесполезно. Пойти самому? Совершенно исключено. От одной мысли об этом Каин цепенел от неизъяснимого ужаса. Впрочем, один раз, днем, он, собрав всю отвагу и волю, какие у него оставались, все же доехал до бывшей туберкулезной больницы. Прошелся вдоль стен, ощущая, как на него смотрят пыльные, черные окна, будто хищный зверь, до времени притворившийся спящим, следит за жертвой сквозь прищуренные веки. От дома исходили одновременно и угроза, и приглашение войти, и это было похоже на самоубийственный зов, который слышит порой человек, подходя к краю бездны или заглядывая в реку с моста. Этому зову невозможно было противиться, и Каин, почти против воли, не чувствуя ног под собой, дошел до границы двора и заглянул внутрь.

Оттуда ответили взглядом. Он отшатнулся и побежал.

Время шло. Ночные кошмары терзали сильнее. Никаких идей по спасению друга в голову не приходило. Каин решил, что хотя бы попробует разузнать про зловещее место побольше. Разумеется, компьютера у него не было, а про Всемирную Сеть он знал в основном понаслышке, но в интернет-кафе на Невском проспекте какой-то юноша, судя по приветливости и жизнерадостности – иногородний, немного помог ему разобраться с поисковыми сервисами. К концу дня живописец прочитал все, что было доступно в сети в ответ на запрос, состоящий из шестнадцати букв и двух цифр 6 – адрес кошмарного дома.