Мико - Эрик Ластбадер

В душе она прокляла Минка со всеми его личными неурядицами. После этой шифровки “Рыба-меч” превратилась из источника возможных неприятностей в источник неприятностей реально существующих.

Сочиняя ответ, Таня нажала кнопку “посыл”. Когда на экране появилась только дата, она вспомнила, что коды меняются каждую неделю, и сегодня как раз вступает в действие новый. Значит, надо идти к Тони Теерсону.

Она встала и спустилась на два этажа вниз. Чудо-мальчик работал в пустовавшем углу этого этажа. Его уединение скрашивали нагромождения картонных коробок, деревянных ящиков, посылочных бирок и огромных рулонов бурой оберточной бумаги. И еще его шифровальные машины.

Хотя Минк заставил Теерсона работать над советскими шифрами “Альфа-3” почти сутки напролет, его дьявольский маленький мозг еще и разрабатывал собственные коды для Красной Станции. Теерсон говорил, что они не поддаются расшифровке, и Таня верила в это. Когда она подошла к нему, он сидел на армейской койке, которую попросил установить в своем рабочем уголке. Таня подозревала, что у Чудо-мальчика вообще не было никакой личной жизни, и он наверняка отсыпался тут же, в конторе. Кроме того, из-за разницы во времени между Вашингтоном и районами, по которым он вел радиоперехваты, в основном России и Азии, он предпочитал спать только урывками.

— Привет, — по своему обыкновению коротко бросил он.

— Кофе не хочешь?

Тони протянул ей голую руку. Он был в тенниске с надписью “Депеш мод” и линялых синих джинсах.

— Просто ширни меня в вену, доктор!

Таня засмеялась, подошла к кофеварке и наполнила две кружки.

— Трудная была ночь? — спросила она, вручая одну ему. Он отхлебнул крепкого кофе “френч-роуст” и застонал, зажмурившись от восторга.

— Напиток богов. — Он сделал еще глоток. — Да, я тут повозился, расшифровывая этот новый, мать его. — Он имел в виду “Альфу-3”. Тони отставил пустую кружку. — По правде говоря, я не думаю, что мне удастся разобраться в нем.

Он встал и потянулся, зевнув во весь рот.

— Боюсь, здесь снова такой же случай, — сказала Таня. Сама она едва прикоснулась к кофе, потому что пила чай. Но ей не хотелось показаться недружелюбной. А Чудо-мальчик снова застонал:

— Ты хочешь сказать, что еще одна неделя вот так и пролетит? О Бог мой! — Он запустил пятерню в волосы. — Мне бы сейчас душ принять.

— Сначала дело, а личная гигиена потом, — сказала Таня, ставя кружку. — Я сейчас на открытой линии.

— Понятно. — Теерсон залез в коробку с дискетами, вытащил одну и дал ее Тане. — Вот отличная штука.

— Да они все хороши, — сказала она, направляясь к двери. — Удачи тебе. Он кисло заворчал.

— Да уж, с этим монстром без везения никак нельзя.

Она ушла, увидев, как он натягивает наушники “уокмэн” и садится работать. У Чудо-мальчика дело всегда было на первом месте. Таня решила составить докладную записку для Минка с предложением предоставить Теерсону дополнительный отпуск.

Поднявшись к своему компьютеру, она вставила в машину дискету, которую дал ей Теерсон, и нажала клавишу “ввод”. Появилось слово “ЗАПОЛНЯЙТЕ”, и она отпечатала: “РЫБА-МЕЧ”. Подождав, пока цикл завершится, она ввела свой ответ. Компьютер автоматически использовал новый шифр, заменив в блоке входа старый код на новый:

“ЕЖЕЧАСНО СООБЩАЙТЕ ПОСЛЕДНИЕ СВЕДЕНИЯ. ГОТОВЬТЕСЬ ВСКОРЕ НАЧАТЬ ДВИЖЕНИЕ. В ПРЕДЕЛАХ 36 ЧАСОВ ПОЛУЧИТЕ ЗАМЕНУ. СВЕРНИТЕ “РЫБУ-МЕЧ”, КОГДА ОБСТАНОВКА СТАБИЛИЗИРУЕТСЯ И ВЫ БУДЕТЕ УВЕРЕНЫ, ЧТО ВИДИТЕ ЦЕЛЬ”.

Потом она пошла писать рапорт.

Николас сидел на каменной скамье без спинки в саду Сато. Он проторчал здесь около часа, с тех пор как ушли его хозяева. Он сделал вид, будто идет в свою комнату, дабы им не пришлось бодрствовать вместе с ним. Но он даже не потрудился раздеться, а просто подождал четверть часа и вернулся в опустевший сад.

Свет просачивался сюда бесконечно медленно. В каком-то смысле это огорчало, потому что прежде лишь холодное мерцание луны создавало игру света и тени и ничего не мешало наслаждаться благоуханием цветов. Теперь же, по мере того как мир делался зримым, ароматы приглушались.

Николас почувствовал чье-то присутствие за спиной. В этот миг человек переступил порог кабинета Сато и вышел на сверкающую гальку. Предрассветный воздух казался водянистым из-за белого тумана. Не было слышно ни звука, только щебетание птиц.

Николас знал, что это Акико, ему не было нужды оборачиваться или слышать ее голос. Их “ва” слились уже много часов назад, и этого было достаточно, чтобы Акико запечатлелась в его сознании. Система была одновременно и примитивной, и утонченной. Как сказал Акутагава-сан, городская жизнь напрочь вытравила это свойство у современных людей.

Благодаря “ва” Николас понимал, что Акико опасна. Он не знал, почему именно, не ведал, представляла ли она опасность конкретно для него. Но знал, что она была сэнсэем. Очень немногие люди были способны определить это по внешнему виду и отпечатку ее духа. Этого не могли сделать даже другие сэнсэи, лишенные умений и дарований Николаса. Но он мог.

— Николас-сан.

Ее низкий голос возбуждал его, и он приказал себе сохранять спокойствие. И все-таки пульс барабанил в висках, а кровь ударила в голову.

— Где ваш муж?

— Храпит на своем царственном ложе из соломенного тюфяка.

Что же это в ее голосе? Николас насторожился, стремясь уловить все полутона и оттенки, даже те, о которых она, возможно и сама не знала. Уж не насмешка ли послышалась ему?

— А разве ваше место не рядом с ним?

Это было колкое замечание ревнивого влюбленного, и Николас выругал себя.

— Мое место там, где мне хочется быть, — ответила она, словно не слыша никакого подтекста. Она помолчала, как бы не зная, стоит ли продолжать. — А вы считаете, что я веду себя не как японка?

Он покачал головой.

— Вполне по-японски, разве что, возможно, несколько нетрадиционно.

Нарушая молчание, которое делалось неловким, она спросила:

— А вы не хотите повернуться и взглянуть на меня? Неужели на меня так уж трудно смотреть?

От ее слов волосы зашевелились у него на затылке, и он подумал: интересно, долго ли она подбирала их? Он повернулся к ней медленно, потому что сердце его колотилось. Он буквально таял.

Первый рассветный луч окрасил ее лицо, заставил его сиять. Она переоделась в бледно-желтое кимоно с вышитыми на нем соснами холодно-зеленого и серебристого цветов. Одинокая золотистая цапля парила на распростертых крыльях над ее левой грудью. Волосы свободно ниспадали, их сияющий иссиня-черный каскад покрывал спину. На Акико не было никаких украшений. Ногти, хотя и покрытые сверкающим лаком, были коротко подстрижены, как, вероятно, требовало какое-то из ее упражнений. Николасу показалось, что он заметил легкую дрожь в ее лице — эдакий молниеносный тик верхнего века. Но это мгновенно прошло, и Акико снова овладела собой.

— Неужели это было так тяжело? — выдохнула она, и слова смешалась с легким ветерком. За спиной Акико клубился туман, будто в танце окутывая плечи Николаса.

— На вас очень приятно смотреть, Акико-сан, — ответил он. Это признание вырвалось у Николаса помимо воли, и он почувствовал себя так, будто потерпел поражение в бою.

Она приблизилась, плавно скользя по покрытой галькой дорожке, словно порождение уходящей ночи.

— Отчего же мне кажется, что я была с вами раньше?

Ее слова поразили их обоих. Ощущение было такое, будто они, голые, сжимали друг друга в объятиях, а Сато приближался к ним. Кровь прилила к лицу Акико, и она поспешно отвела взгляд от его лица, снова затрепетав.

Николас утратил всякое ощущение реальности. Этот человек, затерянный в белом тумане, видел только Акико. Перед его глазами возникла Юко, одна “ками”, которой была дарована вторая жизнь. Потом и он проникся покоем Бездны, потянулся к ней в поисках несуществующего ответа на свой вопрос. Будто во сне поднялся он с жесткого каменного сиденья и пошел к ней, остановившись на расстоянии вытянутой руки. Он пытался заставить себя произнести те слова, которые терзали его сознание с тех пор, как он увидел, как Акико изящно приоткрыла веером лицо. Ему очень хотелось выговорить эти слова, которые, быть может, освободят его от душевных мук, но при этом неизбежно сделают уязвимым.

Что же делать? Миг настал! В японском обществе мужчине редко выпадает минута, чтобы побыть наедине с чужой женой.

Да и сейчас он остался вдвоем с Акико только благодаря ей. Чего она от него хочет? Может, она и есть Юко? Хочет ли она, чтобы он произнес ее имя? Если да, то зачем она так мучает его? Николаса осаждали вопросы, ответы на которые ставили в тупик, приводили к новым загадкам. Теперь вся его жизнь представлялась ему сплошной головоломкой, наспех осознаваемой чередой событий, в которые он никак не желал вникать.

— Кто вы? — хрипло спросил он. — Я должен знать.