Мико - Эрик Ластбадер

— Я не боюсь ни расставания с жизнью, ни самой смерти, — тихо сказала она.

— Телесная смерть — далеко не худший конец. Вдруг комнату словно бы окутала паутинка из живых светящихся прядей, порожденных их духом, пульсирующих и полных энергии, и от этого дом превратился в энергетическую точку.

— Эти силы, которыми ты хочешь овладеть, недоступны нашему пониманию, они стихийны и лишь отчасти поддаются управлению. Но они могут отбиться от рук, и тогда ты изменишься, а все, чему я тебя научил, подвергнется порче.

Акико склонила голову в окутавшем их гулком безмолвии.

— Я понимаю. Я буду беречься от этой порчи.

— Тогда ты должна пойти вот сюда, — сказал Сунь Сюнь, пододвигая к ней сложенный листок бумаги.

Наутро, когда она собрала свои пожитки, Сунь Сюнь взял у нее альбом для рисования и кисточку.

— Ты не можешь взять это с собой туда, маленький вояка.

Акико впервые почувствовала, сколь глубок тот мрак, в который она погружалась.

— Мне грустно, сэнсэй.

Это были последние слова, которые Сунь Сюнь услышал из ее уст. На прощание они выпили по чашке чая. Мгновение спустя Акико взяла свои узелки и, поклонившись, как того требовали приличия, поднялась и покинула его.

Так она впервые совершила для него чайную церемонию. Ученик прислуживал учителю уже как новоиспеченный сэнсэй. Сунь Сюнь еще долго сидел над чашкой с остывшим чаем, к донышку которой упрямо липли темно-зеленые, листья, будто виноградные лозы, цепляющиеся за жизнь. Потом он, медленно и осторожно, словно был сделан из хрупкого хрусталя, переместился на другой край татами, где лежали альбом для рисования и черная, похожая на палец, кисточка из собольего меха.

Он протянул руку и придвинул альбом к себе; глаза его были устремлены в маленький садик, где плавно сливались стихии. Фусума были приоткрыты, и он слышал жалобный писк ржанки. В комнате было прохладно, но он совсем не чувствовал холода.

Крепко прижав альбом к груди, Сунь Сюнь принялся медленно раскачиваться на коленях.

Наконец по его обветренной щеке скользнула одинокая соленая слезинка и тихо упала на краешек альбома. Бумага тотчас впитала ее, и слезинка умерла.

Книга четвертая

Спущенный курок

Весна. Наши дни

Гонконг. Вашингтон. Токио. Мауи. Рэйли. Хоккайдо

— Боюсь, мистер Нанги, известие куда хуже, чем мы оба поначалу думали.

Тандзан Нанги потягивал бледно-золотистый жасминовый чай, глядя на улицу. Окна выходили на Ботанические сады, раскинувшиеся в Мид-Левелз на острове Гонконг. За ними, у самой вершины, зияло ущелье Виктория.

Он сидел высоко над центром города, в кабинете правления Паназиатского банка, башни из стекла и стали, стоявшей посреди Де Ву-роуд Сентрал.

— Продолжайте, — спокойно сказал Нанги, стряхивая пепел с сигареты в хрустальную пепельницу, стоявшую перед ним на письменном столе.

Аллан Су мельком опустил глаза на непомерно толстую папку из буйволиной кожи, которую он сжимал в руках, хотя было очевидно, что это вряд ли имело смысл. Он почесал верхнюю губу, потом провел пятерней по волосам. Это был невысокий плотный китаец родом из Шанхая, который обычно сохранял невозмутимость и рассудительность. Но теперь от него, будто аромат незнакомых духов, исходило беспокойство.

Он принялся мерить шагами старинный бухарский ковер.

— Для примера скажу вам, что нам принадлежат три четверти будущих прибылей от проекта Вань Фа по жилищному строительству на Новых Территориях в Тай По Кау. Первая закладная уже однажды финансировалась повторно, и дело идет к тому, что мы будем вынуждены поступить так еще раз. А это неминуемо повлечет за собой вторую закладную, чего мы не можем себе позволить.

Нам необходима арендная ставка в семьдесят шесть процентов, чтобы, так сказать, остаться при своих даже на этом уровне. Отделения должны получать арендную плату по высшей ставке шестнадцать тысяч гонконгских долларов в месяц, но нам очень повезет, если удастся наскрести пять тысяч. После этих заявлений коммунистов никто не хочет жить в таком “ненадежном” районе, который “того и гляди попадет в руки врагов”.

Аллан Су остановился, хлопнул папкой по стопке других таких же папок, лежавших на полированной поверхности стола из тикового дерева, и возобновил свои хождения.

— Этот перечень можно продолжать до бесконечности! — В его голосе сквозило неподдельное отвращение. — Энтони Чин не смог бы причинить нам большего вреда, даже если бы тайно работал на кого-нибудь из наших соперников.

— А он работает? — спросил Нанги.

— В таком городе все возможно! — Су пожал плечами. — Но я в этом сомневаюсь. Несколько других банков попались так же, как и мы, правда, никто так не влип. — Он покачал головой. — Нет, я думаю, что мистер Чин попросту пожадничал, а жадность, мистер Нанги, — это самый страшный враг здравого смысла.

Нанги подался вперед и подлил себе чаю. Потом устроился поудобнее в кожаном кресле с высокой спинкой и принялся рассматривать похожие на уступы крыши белых и бежевых небоскребов, покрывавших склоны горы Виктория, будто бетонные джунгли.

— Скажите мне, мистер Су, когда у вас в последний раз было сильное землетрясение?

На мгновение сбитый с толку этим вопросом, Аллан Су прищурил глаза, скрытые за стеклами очков в тонкой оправе.

— Ну... я полагаю, почти два года назад.

— Угу! — Внимание Нанги по-прежнему было приковано к лесу из небоскребов. — Достаточно серьезное землетрясение с эпицентром в какой-нибудь неудачной точке разрушит большинство этих домов, вы согласны? Они рассыплются как куча детских кубиков. Погибнет много людей, немало семей прекратит существование, пойдут прахом целые состояния. — Он повернулся и посмотрел в лицо Аллана Су. — А на кого еще работаете вы, мистер Су?

— Я... извините, мистер Нанги, но я не понимаю, о чем вы говорите!

— Ну, ну, — проговорил Нанги, подумав, что все китайцы одинаковы. — Вам нет нужды прибедняться. Весь Гонконг где-то подрабатывает, ведь это так выгодно. — Он умолк, наполняя чаем вторую чашку. — Возьмем, к примеру, Энтони Чина. Он же был не только президентом Паназиатского банка в Гонконге, но еще и лейтенантом вооруженных сил красного Китая.

Нанги толкнул чашечку через стол.

— Это невозможно! — Аллан Су застыл на месте. — Я знал его долгие годы. Наши жены каждую неделю вместе ходили по магазинам.

— Тогда вам, должно быть, известно обо всех этих финансовых нарушениях, — вкрадчиво сказал Нанги, показывая на стопку папок, полных убийственных улик.

Да, команда сыщиков, которую нанял Нанги, поработала на совесть.

— Ничего такого мне неизвестно! — с жаром заявил Су. Нанги покивал.

— Как неизвестно и о его истинном занятии.

Какое-то мгновение Аллан Су пристально смотрел на Нанги, пытаясь подавить невольную ненависть к этому японцу и взглянуть на него беспристрастно. Только это могло сейчас спасти его.

— Стало быть, вы подозреваете меня еще и в том, что я коммунист?

— О, на этот счет не волнуйтесь, — сказал Нанги и улыбнулся. — Ну что, мистер Су, не будете со мной чаевничать?

Сердце Аллана Су заколотилось, как молот, и он принял приглашение.

— Пора бы мне перестать удивляться тому, что тут творится! — Он залпом выпил остывающий чай и указал чашкой на окно, за которым, будто тонкие пальчики, торчали небоскребы Мид-Левелз. — Возьмем, к примеру, вот эти высотки. Чтобы повергнуть их в руины, достанет и меньшей напасти, чем сильное землетрясение. Более чем вероятно, что строители поскупились на стальную арматуру, когда возводили их. Это делается просто: вставляешь полдюжины прутьев в жидкий бетон, в котором, кстати, вдвое больше песка, чем должно быть, а когда строительный инспектор отворачивается и идет своей дорогой, те же шесть прутьев втыкаются в другую секцию, на которую в этот миг смотрит инспектор. Потом, когда он уходит, эти прутья вынимают и перевозят на другую стройплощадку. Причем все это — скорее своего рода игра, ведь инспектору уже заплатили, чтобы он не очень зорко следил за строителями.

Нанги нахмурился.

— Какие уж тут игры: ведь речь идет о жизнях. И о миллионах долларов.

Су пожал плечами.

— Если я могу купить себе в Вань Чай двенадцатилетнюю девственницу, то почему не могу точно так же купить какого-то строительного инспектора?

— Разница здесь заключается в том, — сухо сказал Нанги, — что эта двенадцатилетняя девственница, которой вы заплатили своими кровными долларами, вполне вероятно, способна заткнуть за пояс вашу жену.

— Значит, моя похоть — а это ведь тоже форма жадности — ослепила мой разум. Нанги резко встал.

— Сколько вам платит в месяц банк “Ройял Альберт”, мистер Су?

Аллан Су едва не выронил свою фарфоровую чашечку. Но все же удержал. Он почувствовал тяжелую пульсацию в ушах, будто там разом вопили все его пращуры, и подумал: “О великий Будда, что же теперь случится с моей семьей? Безработный и разорившийся, да еще в разгар самого тяжелого кризиса в Гонконге за три десятилетия”.