Мой пылкий рыцарь - Ханна Хауэлл

Помогая ей сесть по правую руку от себя и молча подавая льняной платок, чтобы вытереть выступившую на лбу испарину, Гейбл недоумевал, чем вызвано ее согласие. Наверное, Эйнсли догадалась о планах Ливингстона и решила положить им конец единственным доступным ей способом. Гейбл предпочел бы, чтобы она руководствовалась иными причинами, отдавая ему свою руку, но решил не спорить. Он не знал, какое место занимает в душе и сердце Эйнсли, но был твердо убежден, что их связывает настоящая страсть. А для начала и этого довольно.

Краешком глаза наблюдая за Эйнсли, Гейбл продолжал беседу с Ливингстоном. Гость пытался настаивать на своем, но в конце концов был вынужден уступить. Рыцарь предлагал ему остаться на ночь, но Ливингстон, коротко попрощавшись с Эйнсли, предпочел в тот же день убраться восвояси. Гейбл имел все основания полагать, что этот человек больше не будет его тревожить. Теперь все внимание рыцаря обратилось к Эйнсли.

— По-моему, я просил тебя оставаться в постели, а вместо этого ты встала и разгуливаешь по всему замку, — укоризненно заметил Гейбл.

— Я не разгуливала, — возразила Эйнсли, недоумевая, отчего так дрожит ее голос.

— Неужели?

— Нет, не разгуливала. Я еле дошла. Мне казалось, что ты хочешь услышать мой ответ.

— Хочу. — Гейбл наклонился и нежно поцеловал Эйнсли. — Но я мог бы и подождать.

— Наверное, мог бы… Но я боялась, что ты передумаешь.

— Напрасно. Зачем ты встала, когда чувствуешь такую слабость? Мне следовало бы отругать тебя!

— А вот с этим действительно можно подождать, — улыбнулась Эйнсли. — Сейчас мне, пожалуй, лучше вернуться в постель.

Однако она осталась сидеть на месте, и Гейбл встревоженно взглянул на нее:

— Ты устала? Может быть, хочешь сначала поесть?

— Нет. Я пытаюсь дать тебе понять, что не могу ступить и шагу и тебе придется отнести меня наверх на руках.

Рассмеявшись, Гейбл поднялся.

— А ты будешь не слишком покорной женой, верно? — спросил он, поднимая Эйнсли на руки.

В ответ она обвила его шею и уткнулась головой в плечо.

— Боюсь, что вы правы, сэр де Амальвилль. Но у вас еще есть время передумать, — добавила она, страшась в глубине души, что Гейбл так и поступит.

— Уже нет. Как ты знаешь, я всегда скрупулезно следую разработанному плану. Но у меня есть к тебе один вопрос — ты сказала «да», только чтобы отвязаться от Ливингстона?

— Нет. Мне просто хотелось ответить как можно скорее, — призналась Эйнсли сонным голосом.

— Отлично! Как только ты достаточно поправишься, чтобы предстать перед священником, мы поженимся.

Глава 22

— Ну перестань вертеться! — мягко пожурила Эйнсли леди Мари.

Эйнсли скорчила гримасу и постаралась встать ровно. Прошло уже три долгих недели с того дня, как Гейбл сделал ей предложение. Все обитатели Бельфлера были счастливы и с энтузиазмом готовились к предстоящей свадьбе. Казалось, лишь одна невеста не испытывает никакого восторга.

За все время Гейбл ни разу не сказал ей о любви. Эйнсли пыталась уверить себя, что это не так уж важно, что ее любви достаточно для них обоих, что со временем он, возможно, ее полюбит… И понимала, что все это ерунда. Сердце ее постоянно терзали сомнения, и как девушка ни старалась их отогнать, это ей плохо удавалось. Эйнсли мучилась от сознания того, что получает совсем не то, чего бы ей хотелось. Она страстно желала, чтобы Гейбл женился на ней по любви, и хотя понимала, что будет страдать от ее недостатка, не могла заставить себя отказаться от этого брака — уж слишком ей хотелось стать женой Гейбла.

Эйнсли предполагала, что при существующем положении дел не сможет открыто выражать свою любовь. Ее пусть и весьма скромный опыт в отношении мужчин подсказывал, что коль скоро муж не любит жену, ему будет неприятно, если она начнет неуемно изливать на него свои чувства — чувства, на которые у него самого нет никакого желания отвечать. Значит, даже когда она станет супругой Гейбла, ей придется скрывать то, что у нее на душе. А это, по мнению Эйнсли, превратит ее жизнь в подлинную муку.

— Ну вот, теперь ты готова к тому, чтобы предстать перед священником, — торжественно провозгласила Мари.

Эйнсли взглянула на себя в большое зеркало, висевшее в спальне. Голубое платье, сшитое для нее дамами Бельфлера, было изумительным. Хотя Эйнсли еще не полностью набрала вес, потерянный ею в Кенгарвее, платье сидело прекрасно. Ей показалось, что еще никогда в жизни она не выглядела такой красивой, и она с благодарностью улыбнулась леди Мари и Элен. Пусть ее душу терзают страхи и сомнения, свадебный наряд должен соответствовать торжественности момента. Женившись на ней, Гейбл ничего не приобретает — ни земель, ни богатства, ни положения; значит, хотя бы внешне его невеста должна выглядеть так, как подобает хозяйке Бельфлера.

— По тебе не скажешь, что ты счастлива, — заметила проницательная Элен, увертываясь от шлепка матери. — Но ведь я права, мама!

— Брак — очень серьезный шаг в жизни женщины, — рассудительно проговорила Эйнсли, пытаясь придумать убедительную причину своей грусти и успокоить на этот счет милых дам Бельфлера. — Я просто очень волнуюсь, Элен. Через несколько минут мне предстоит шагнуть туда, откуда я не смогу возвратиться…

Мари ласково обняла ее.

— Я понимаю, о каком страхе ты говоришь, дитя мое, но поверь мне, что он напрасен. Ты — счастливейшая из женщин! Как правило, девушке приходится выходить замуж за человека, которого для нее выбирают другие. Иногда у нее нет возможности даже познакомиться с будущим мужем до свадьбы. А ты, по-моему, уже достаточно хорошо узнала Гейбла. Но главное — у тебя был выбор, и ты решила отдать свою руку человеку, который тебя любит.

— Любит ли? — задумчиво переспросила Эйнсли и тут же мысленно обругала себя за несдержанность.

— Теперь я понимаю, что тебя мучит, — пробормотала Элен. — Мой глупый кузен ни разу не сказал тебе о любви, да?

— Он просил меня стать его женой. Это большая честь, и я должна не жаловаться, а быть благодарна.

— Интересно, за что? За то, что он не произнес ни единого нежного слова? Теперь я понимаю, отчего ты такая печальная… Какие все-таки глупцы эти мужчины!

— Моя язвительная дочь права, — мягко заметила леди Мари, рассеянно проводя рукой по распущенным волосам Эйнсли, украшенным голубыми и белыми лентами. — Отбрось все страхи и сомнения, дитя мое! Я не стану убеждать, что Гейбл любит тебя — это должен сделать он сам, — но я уверена, что он испытывает к тебе глубокое, подлинное чувство. Я заметила это еще с той поры, как он возвратился после встречи у реки. Именно тогда мой племянник понял, что совершил ошибку, вернув тебя отцу, и глубоко сожалел о своем поступке. И потом, когда он ухаживал за тобой во время болезни, я лишний раз убедилась в том, что ты ему небезразлична. Ведь Гейбл проводил дни и ночи у твоей постели, а когда, сраженный усталостью, ненадолго шел к себе отдохнуть, все видели, что его сердце и душа оставались с тобой, молясь о твоем скорейшем выздоровлении. Нет, деточка, он относится к тебе с нежностью. Может быть, ему просто не хватает слов, чтобы выразить свое чувство…