Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл - Михаил Казовский

- Надо выручать княжича и князя. Кто поедет помочь им бежать?

Тот слегка растерялся и проговорил:

- Как сие возможно, сестрица? Храбрецов поймает первый же разъезд степняков. Это верная гибель.

Но безумная в своём горе Ярославна слушать не хотела:

- Я пошлю таких, кто не попадётся. Ловких да смекалистых, из ковуев-половцев! - Думала какое-то время, а потом воскликнула: - Есть один такой - Овлур. Он проворный гридь. Матушка его русская, а отец - ковуй. Настоящий витязь, а Десну переплывал в несколько саженок. Сватался недавно к дочке Рагуила, да ему отказали по причине его незнатности. Лучшего найти трудно!

Кликнули Овлура - он пришёл, смуглый, узкоглазый, чересчур серьёзный. Поклонился, спросил, что за надобность приключилась в нём. Фрося объяснила. Молодой человек стал ещё серьёзнее, но отказываться не стал, только пожевал нижнюю губу:

- Сколько дашь подручных?

- Впятером управитесь?

- Больше и не надо. Тут не силой придётся брать, но сноровкой. - И насупил брови, размышляя сосредоточенно.

Ярославна решила его умаслить:

- В случае удачи, Овлуре, я не поскуплюсь на награду! Гридь пробормотал:

- «В случае удачи, в случае удачи…» Я не за награду служу, матушка, мой свет, а за совесть.

- Тем не менее. Князь тебе пожалует болярство и просватает за тебя дочку Рагуила.

У него вспыхнули глаза:

- Да, награда достойная… За нея и жизнью рискнуть не грех!

Фрося покивала:

- Вот и с Богом. Я молиться стану за вашу удачу - днём и ночью.

Опустившись на правое колено, он припал к руке женщины и заверил:

- В чистом поле лягу костьми, но доставлю княжича и князя пред твои очи ясные.

Потрепав плечо витязя, Осмомыслова дочь сказала:

- Поспешай, дружочек. Медлить не должно.

8

А условия половецкого плена оказались для Игоря и Владимира несуровыми: их не держали взаперти, а напротив, позволяли ездить верхом и участвовать в соколиной охоте, вечерами сидеть у костра, слушать песни девушек и питаться не хуже, чем сам Кончак. Но при узниках постоянно находилась охрана - двадцать сторожей. И сбежать было невозможно.

Рана князя быстро затянулась под воздействием половецких бальзамов из степных трав. Пользоваться правой рукой он пока не мог, но довольно ловко управлялся левой.

У Владимира и вовсе жизнь повернулась удивительным образом. На охоте он заметил симпатичную молодую половчанку: та скакала верхом не хуже мужчин и свистала в два пальца, заложив их колечком под язык; иногда бросала на княжича любопытные взгляды. «Кто такая?» - показал на неё своему охраннику Фросин отпрыск. Тот прижал ладони к груди: «О, сиятельный рус! Разве ты не знаешь молодую ханшу Аюль, дочку нашего великого господина Кончака?» - «Дочка Кончака? - удивился он. - Как, без мамушек и нянюшек, без особой свиты?» - «А зачем бояться? Ведь никто не посмеет ея обидеть. Если вдруг отважится - вмиг получит секир-башка!» Юное дерзкое личико Аюль, стройная фигурка, серебристый голос - взволновали княжича. Он искал с нею встречи - и довольно быстро нашёл, побывав у ночного костра в степи, около которого пели и плясали девушки и парни, жарили барашка, пили кумыс и потешили друг друга страшными историями. Неожиданно Аюль сама к нему обратилась, протянув пиалу с молоком кобылы:

- А теперь пусть рус что-нибудь расскажет или споёт. Молодой человек с благодарностью принял напиток, опрокинул в себя, не поморщившись, вытер губы и произнёс:

- Я спою вам о моём знаменитом деде, галицком князе Ярославе, по прозвищу Осмомысл, что по-половецки значит «Сериз-кырлы».

- О, Сериз-кырлы! - засмеялась ханша. - Очень хорошо.

Юноша откашлялся и запел, как бы мы сегодня сказали, «а капелла»[29]:

- Как во граде во Галиче на высоком златокованом престоле восседает Ярослав, столь же мудрый, как Ярослав Мудрый, столь же всемогущий, как Рюрик! Он своими железными полками горы подпёр Унгорские, заступив дорогу королю Беле, затворив Дунай и Карпаты. Он грозит, если надо, Киеву, он грозит, если хочет, бусурманскому султану Саладину. Трудны были годы его. А особенно однажды, как болярство взбунтовалося, захотело князя известь, бросило его самого в темницу и сожгло на костре Ярославову ненагляду Настасью… Горькими слезами плакал Осмомысл. А потом поднялся, аки сам Сварог[30], и взмахнул перстами, аки сам Стрибог[31], и из одного его рукава заскакала конница - дети Сварожьи, а изо второго - рать побежала, внуки Стрибожьи. И побили смутьянов, и низвергли в Тартар.

И опять блистает князь на престоле, молится за потомков своих. Я молюсь в ответ за его здравие, моего дорогого деда, и горжусь, что течёт в моих жилах кровь его горячая, буйная!

Слушатели засвистели в знак одобрения. А молоденькая ханша сказала:

- Ты поешь, словно жаворонок в небе! Половецкие акыны - очень уважаемые у нас люди. И, должно быть, у себя на родине ты, Володимере, пользуешься всеобщей любовью?

Он смущённо ответил:

- Нет, на родине мало кому известно, что я пою. Только самым близким.

- Отчего же так?

- Для меня это развлечение, не боле. И тягаться с самим Бояном совестно.

- Ну, не скромничай. Можешь вполне считаться его наследником. Приходи к нам в круг завтра. Мы послушаем тебя с удовольствием.

Так у них завязалась дружба, вскоре переросшая в нечто большее. Ну, во всяком случае - у Владимира. Он влюбился в Аюль со всей страстью поэтической натуры и однажды признался в этом выздоравливающему отцу. Игорь поддержал его выбор:

- Вот вернётся из похода Кончак, я к нему пойду свататься. Отчего бы нет? Породниться с Ольговичами почётно. А коль так, мы из пленников превратимся в родичей хана. И тогда беспрепятственно возвратимся на родину - ты, понятное дело, с молодою женою.

Но подобному плану сбыться было не суждено: потерпев поражение под Переяславлем-Южным, хан вернулся рассерженным на всех русских, и ходили слухи, что на этот раз Гзак одержит верх и добьётся казни княжича и князя. Положение их заметно ухудшилось, им не разрешали кататься на лошадях и кормили более простой пищей. А однажды вечером, под покровом сумерек, Фросиному сыну передали записку от Аюль: «Тятенька желает выдать меня за Гзака. Я сего не желаю, я хочу за тебя. Сделай что-нибудь!» У Владимира голова пошла кругом. Побежав к отцу, он застал его тоже чрезвычайно взволнованным. Оказалось, из-за Донца тайно сюда пробрался гридь Овлур - предлагает бежать из плена этой ночью. Главное - пересечь реку: там стоят наготове кони. Князь вначале ответил отказом: мол, позор улепётывать, как трусливый заяц; но теперь, в свете предстоящей женитьбы Гзака и Аюль, пленников действительно могут умертвить, и побег выглядит уже благом. Игорь заключил:

- Собирайся, сыне. В полночь поползём. Неожиданно Владимир промолвил:

- Отче, я останусь. Тот вначале не понял:

- Как - останешься? Что ещё за речи? Сын сказал упрямо:

- Без Аюль я не вижу жизни. Или помешаю свадьбе с Гзаком, или с равнодушием приму смерть от руки безбожников.

Как ни уговаривал его князь, он стоял на своём. Но тогда и муж Фроси объявил наследнику:

- Значит, я останусь с тобою. Вместе победим или вместе погибнем. Как я посмотрю в глаза матери, если возвращусь без тебя? И не возражай!

- Стану возражать, - произнёс Владимир. - Ты вернёшься на Русь, обратишься к соседям, к Святославу Киевскому, - вместе нападёте на степняков и вернёте себе воинскую славу. Коль останусь жив - и меня спасёте. Ты Руси нужнее, чем я.

Ни о чём не договорились. Рассердившись, его родитель крикнул сгоряча:

- Леший тебя возьми! Не желаешь - не надо! Побегу один.

- Вот и слава Богу, - хладнокровно отвечал юноша. - Помолюсь за твоё спасение.

Перепив кумыса, в эту ночь охранники захрапели быстрее, чем обычно, предоставив пленных самим себе. Игорь приподнял полог вежи, слез с телеги и змеёй юркнул в ковыли. Облака то и дело закрывали луну, так что темень была приличная, прямо для побега. Новгород-северский правитель, пробираясь сквозь осоку возле реки, оцарапал скулу и кисть, но не обратил на это никакого внимания. Бултыхнулся в воду и поплыл что есть силы к противоположному берегу. Рана на руке сразу заболела. «Не хватало ещё утонуть посреди Донца, - промелькнуло у него в голове. - То-то же позор выйдет!» Стиснув зубы, продолжал грести, фыркая и сплёвывая. Наконец почувствовал песок под ногами. По-утиному крякнул - подал для Овлура условный знак. Тут же появились посланные Фросей ковуи. Мокрому князю сохнуть было некогда - быстро оказался в седле и сдавил пятками конские бока.