Исландия эпохи викингов - Джесси Байок

Если мужчина целует женщину втайне от других мужчин и по ее согласию, то ему полагается штраф в три марки, а в суд его должен вызывать тот, кто должен вызывать в суд по делу о соблазнении. А если она возмущается, то ей самой надлежит вызывать его в суд, а полагается тогда изгнание из страны. Если мужчина целует замужнюю женщину втайне, то за это полагается изгнание из страны, и не важно, разрешила она это ему или нет, а решение по этому должны вынести девятеро соседей на альтинге. Если мужчина требует от женщины, чтобы она спала с ним, за это полагается изгнание из страны. Это основание для вызова в суд, и решение должны выносить девятеро соседей, на том тинге, на который вызвали [обвиняемого]. Если мужчина ложится с женщиной в постель и совершает с ней половой акт, за это полагается изгнание из страны. Если мужчина переодевается в женское платье, с тем чтобы обмануть женщину, за это полагается изгнание из страны. Если мужчина силой кладет женщину рядом с собой или же сам ложится с ней в постель, с тем чтобы совершить с ней половой акт, за это полагается объявление вне закона, и нужно вызвать его на суд из дома, и решение должны вынести девятеро соседей на том тинге, на который вызвали [обвиняемого]. Женщина [в этом случае] получает полное право вызвать [такого мужчину] в суд, если она возмущена [содеянным] и половой акт не совершился и если она хочет вести тяжбу, а если она не хочет, то [такое право получает] ее законный представитель.[485]

Статья занимает несколько страниц, и, начиная с поцелуев и непристойных предложений и заканчивая половой связью перечисляет наказания, ужесточающиеся сообразно тяжести правонарушения. Ее полный текст в восемь раз длиннее процитированного отрывка и описывает едва ли не все мыслимые варианты противозаконных отношений между мужчиной и женщиной.[486]

Возникает вопрос: применялись ли в реальности все эти столь скрупулезно занесенные на пергамент положения, а также им подобные из других статей? Чтобы дать на него ответ, нужно хорошо понимать, с какого рода древнеисландским источником мы в данном случае имеем дело, и в какой мере этот источник согласуется с другими, прежде всего сагами. И ответ здесь, вероятно, следующий: едва ли, а если применялись, то далеко не так жестко и не в такой полноте, как можно было бы себе представить. Скорее всего, многие из них, утратив со временем пользу для правоприменителей, попросту игнорировались. Кроме прочего, авторы и переписчики этих книг могли, вполне возможно, добавлять положения по собственной инициативе, пополняя законы под влиянием церковной морали и собственных представлений о том, что хорошо, а что плохо.[487] Как мы уже говорили выше, многообразные и даже чересчур подробные средневековые исландские законы, покрывая едва ли не каждый мыслимый аспект повседневной жизни, были не каменной скрижалью, которой полагалось следовать неукоснительно, а скорее задавали в своей совокупности стандарты общественного поведения и рекомендации к правовой оценке тех или иных поступков. Несомненно, как мужчины, так и женщины пользовались порой противоречивыми положениями «Серого гуся» в своих корыстных интересах. Таковы были правила древнеисландской политико-юридической игры.

В составлении законов, касающихся женщин, самое деятельное участие принимала церковь. После окончания XI века годи отдали эту сферу права на откуп церковникам, несмотря даже на то что и сами годи, и население в целом не собирались введенные церковью законы соблюдать. Нельзя забывать — одним из следствий консенсусной системы управления во главе с альтингом было то обстоятельство, что введение законов шло своим чередом, а их применение — своим. Как и в случае отношений между годи и бондами, которые гарантировали соблюдение прав свободных землевладельцев, права женщин уважались не благодаря наличию системы исполнительной власти (ее не было), а благодаря системе компромиссов и представительства, мало чем отличавшейся, как мы уже видели, от рынка, и уважались ровно настолько, насколько позволяла эта система. Так, например, на основании текста «Серого гуся» можно заключить, что женщины, состоявшие в законном браке, имели куда больше привилегий, чем любые другие, и что иные социальные статусы делались все менее престижными, однако это мало соответствует саговой действительности.

Ключевая роль, которую женщины играли в экономике средневековой Исландии, лишь в малой степени отражается в сагах и законах. Исландский историк Олавия Эйнарсдоттир предполагает, однако, что женщины пользовались тем большим социальным престижем, чем большее влияние оказывали на хозяйствование на конкретном хуторе[488], и что хозяйки были весьма уважаемыми членами общества. Хельги Торлакссон и Нанна Дамсхольт также исследовали исландскую экономику в ее различных социальных аспектах и заключили, что женщины играли центральную роль в производстве и управлении производством тканого сукна (дисл. vaðmál), а это был главный предмет исландского экспорта на всем протяжении эпохи народовластия.[489] Однако мы знаем, что ключевая роль в производстве далеко не всегда трансформируется в социальный престиж. Так, в 1862 году американский путешественник и писатель Джон Росс Браун, приплыв в Исландию из Калифорнии, заметил, наблюдая некую группу женщин:

Как и все прочие исландские женщины, каких мне довелось видеть, эти исполняли все важные работы, как то: доили коров, делали сыр, косили сено, переносили тяжелые грузы и занимались иным тяжким трудом. Мужчины время от времени помогали им, но, как правило, предпочитали кататься на лошадках по окрестностям или валяться дома кверху пузом.[490]

Брак и церковь

В дохристианской Исландии брак был довольно простой сделкой, заключением союза между семьями. Подробностей нам известно немного, но ясно, что невесте полагалось приданое, о сумме которого договаривались заранее. В буквальном переводе древнеисландский термин для приданого, heimanfylgja, означает «то, что последовало [за женщиной] из дому», то есть имеется в виду имущество, которое невеста забирала с собой с отцовского хутора. Обручение называлось festar, «прикрепление», и все прочие термины, касающиеся брака, однозначно характеризуют его как экономическую транзакцию, сделку. Сама церемония заключения брака называлась brúðkaup[491], «покупка невесты» (или же «сделка в отношении невесты»), и в ее ходе жених должен был выплатить отцу или опекуну невесты заранее оговоренную «цену за невесту» (дисл. mundr). Сделка, в рамках которой сумма за невесту сначала оговаривалась, а затем выплачивалась, называлась mundarmál, «дело о цене за невесту». Надо полагать, изначально опекун или законный представитель женщины (дисл. lǫgráðandi) клал цену за невесту себе в карман, но ко временам составления «Серого гуся» и цена за невесту, и приданое считались ее личной собственностью — так, в одной из статей раздела о разводах сказано: «Если развода хочет мужчина, то в этом случае женщина имеет право истребовать свою цену за невесту и приданое».[492] Инициировать развод могла и женщина, и среди законных поводов для инициации развода значатся: намерение мужа вывезти принадлежащее жене имущество за границу без ее согласия, акты насилия со стороны как мужа, так и жены, несовместимость характеров, склонность мужа носить женское платье.[493] Если развод инициировала женщина, истребование у мужа приданого и цены за невесту сулило большие сложности, нежели чем когда муж инициировал развод сам.[494]

Нижеследующий эпизод из главы 97 «Саги о Ньяле», вне зависимости от того, имел он в самом деле место в истории или нет, ярко демонстрирует контрактную природу древнеисландского брака.[495] Ньяль, как глава хозяйства, действует в интересах своего приемного сына Хёскульда, отца которого нет в живых, и сватает ему гордую молодую женщину по имени Хильдигунн. От ее имени выступает ее дядя, Флоси сын Торда, но по ходу переговоров он решает спросить и саму племянницу, что она думает по этому поводу:

Теперь надо рассказать о том, что Ньяль сказал однажды Хёскульду:

— Хотелось бы мне женить тебя, сынок.

Тот сказал, что это ему по душе, попросил Ньяля взяться за сватовство и спросил, где он думает искать ему невесту. Ньяль ответил:

— У Старкада, сына Торда Годи Фрейра, есть дочь Хильдигунн. Это лучшая из всех невест, которых я знаю.

Хёскульд сказал:

— Решай, отец. Я поступлю так, как ты хочешь.

— На ней мы и остановимся, — сказал Ньяль. Вскоре после этого Ньяль пригласил поехать с ним сыновей Сигфуса, всех своих сыновей и Кари, сына Сёльмунда. Они поехали на восток, на Свиную гору, и там их хорошо приняли. На следующий день Ньяль и Флоси начали разговор. Они поговорили о том и о сем, а потом Ньяль сказал: