Обманчивый рай - Дмитрий Ольшанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед самым отъездом из столицы я повстречал Нотараса в императорской приемной и между нами произошел весьма откровенный разговор.
– Не успел поздравить тебя с новым назначением, – сказал я месазону. – Ты теперь командующий императорским флотом.
– Какой там флот? – фыркнул Нотарас. – Несколько потрепанных барок? Это больше похоже на издевку.
– Кому как не тебе взвалить на себя такое бремя, – развел я руками. – Ты хорошо разбираешься в морских и торговых делах, а кроме того…
– Я богат? – опередил меня месазон. – Что ж, это верно. Император доверил мне восстановить флот, но средств на эти цели не выделил. Весьма умный ход с его стороны – либо я лишусь богатства, строя для него дромоны, либо лишусь должности за невыполнение приказа. И в том, и в другом случае я буду для него не опасен.
– А ты можешь быть опасен для василевса? – быстро спросил я.
Но Нотарас не произнес больше ни слова, лишь бросил на меня недоверчивый взгляд.
– Я знаю, что ты хотел бы видеть на троне Феодора, – заговорил я, нарушая тяжелое молчание. – Но судьба оказалась немилосердна к царевичу.
– Пусть Господь упокоит его душу, – прошептал Нотарас. – Феодор знал, что следует делать для спасения страны. Он видел гнилую натуру латинян, которые подобно паразитам пьют соки из нашего государства…
– Однако ты отказал в поддержке Димитрию. Почему? Ведь он такой же враг латинян, каким был и Феодор.
Нотарас усмехнулся.
– Разве можно сравнить курицу и орла? – спросил он. – Я еще не лишился рассудка, чтобы ставить на Димитрия. Он слишком глуп и тщеславен и не смог бы удержать власть в одиночку.
– В одиночку? – подхватил я. – А если с таким советником, как ты?
Глаза Нотараса вспыхнули гневом.
– Я всегда служил интересам страны, а не отдельным представителям рода Палеологов!
Это уже был упрек в мой адрес.
– Так почему бы, тогда не служить императору, который отстаивает эти интересы? – отреагировал я.
– Чтобы их отстаивать, нужно знать, в чем они состоят.
– И в чем же?
– Это долгий разговор, а мне пора идти. – Нотарас развернулся и уже пошел прочь, но я окрикнул его:
– Постой!
Он обернулся.
– Чего тебе, Георгий?
Я подошел к нему.
– Вспомни, Лука. Ведь когда-то давно мы были друзьями.
– Это было действительно давно, – задумчиво протянул Нотарас.
– И что же теперь с нами стало? – спросил я. – Почему мы вечно враждуем?
Нотарас взглянул на меня, дивясь то ли моему вопросу, то ли тому, что я не смог сам найти на него ответа.
– Клянусь, мне нечего делить с тобой, Георгий, – ответил он. – Я вполне доволен собой и своим положением. Я счастлив, что судьба позволила мне служить своей стране так, как я это умею.
– И я тоже служу своей стране. Однако каждый из нас делает это иначе, чем другой.
– Тем лучше, – пожал плечами Нотарас. – Unusquisque sua noverit ire via[63]. Прощай, Георгий, пусть твоя миссия окажется успешной.
Я посмотрел в глаза месазона, пытаясь угадать, насколько искренними были его слова.
Утром следующего дня я покинул гавань Константинополя, начиная свое долгое путешествие на восток.
Тогда я еще не знал, что оно растянется на годы…
Глава 19
И снова Маниса
Константин Граитца (дневник)
Октябрь 1449 года – февраль 1451 года
Ubi nihil vales, ibi nihil velis.
(Где не имеешь силы, там ничего и не желай.)
Латинская поговорка
Маниса встречала нас золотистыми листьями, устилавшими дорогу, теплым осенним солнцем, соленым запахом моря, пышными садами и виноградниками, разбитыми на склонах и подножиях гор. Это чудное место превратилось в конечную точку нашего очередного изгнания, но ни мне, ни Мехмеду не было горестно оттого, что мы покинули столицу. Принц спешил к своей любимой Гюльбахар, которая вот уже больше года одна воспитывала их общего сына – Баязида. Меня же тянули сюда уединение и покой, которые помогали мне забыть шум, пыль, грязь и интриги османской столицы. Даже Али-бей не сильно досаждал своими плоскими остротами, поскольку все еще исполнял обязанности главного казначея санджака и был вечно занят.
Вместе с Мехмедом в Манису отправилась и его молодая жена – Ситт-хатун, которая поражала всех окружающих своей необычайной красотой и кротостью. Единственный, кто оставался холоден ко всем прелестям девушки, был сам принц. Он ни разу не пригласил ее в свои покои и появлялся с ней лишь тогда, когда этого требовали обычаи. Все попытки Ситт-Хатун завоевать расположение принца и пробудить в нем ответные чувства заканчивались безрезультатно.
Быть может, рано или поздно Мехмед проникся бы к ней теплотой или хотя бы уважением, однако он не мог позабыть, что эта несчастная девушка была навязана ему вопреки его воле. Воспоминание об этом всякий раз пробуждало в принце лютый гнев, именно поэтому он старался избегать встреч со своей супругой.
Тем временем на фоне безутешной Ситт-Хатун все ярче блистала звезда Гюльбахар. Как и прежде, она завладела мыслями и чувствами Мехмеда, заставляя принца позабыть обо всем, кроме ее ласковых прикосновений и страстных поцелуев. В остальное время наследник, как и прежде, активно занимался своим образованием. Изучал картографию, дипломатию, морское и военное дело. Освоил греческий и персидский языки, после чего увлекся латынью. Но особый интерес для него всегда представляли истории о великих завоевателях древности. Однажды, в сотый раз слушая мой рассказ о походах Александра Македонского, он воскликнул:
– Великий Искандер умер слишком рано! Если бы он дожил до преклонных лет, то создал бы величайшую империю, которая покрыла бы весь мир от моря до моря.
– Государь должен думать не только о расширении своих земель, – назидательно произнес я. – Но и о том, чтобы эти земли должным образом обрабатывались и управлялись. Посмотри, что стало с великими империями Александра, Карла Великого, Чингисхана и Тамерлана. Они превратились в прах вскоре после смерти их создателей, ибо все, что завоевано, требует постоянного контроля.
Мехмед решительно возразил:
– Римская империя просуществовала века и даже теперь ее былая столица – Константинополь, находится в руках человека, называющего себя потомком цезарей.
– Император Константин называет себя владыкой римлян, – добавил я. – Но это только титул. Реальной же власти у него нет.
