Мурена - Валентина Гоби

стена в ванной, специальные приспособления для одевания… А чего только стоит эта груша для подмывания задницы! Или полотенце, укрепленное на растяжке, чтобы Франсуа терся об него, пока не высохнет после душа. Или крючочки, которые он приспособил для снятия штанов…

Мугетт тоже не должна показывать себя как есть. Он не хочет ничего знать о кремах, пудрах, выбривании интимных мест, лаках для ногтей — ведь весь смысл эротического влечения, обаяния заключается в тайне, за которой скрывается обыденность. Это все равно что вывернуть платье наизнанку, объясняет он Ма, и рассматривать швы, подкладку, крой.

Они выглядят слишком необычной парой в глазах обывателей. Мугетт сняла квартиру-студию, чтобы жить отдельно от отца с мачехой. Те недоумевают: зачем так тратиться, вы же не женаты! Франсуа, в свою очередь, одолевают родители: ну как же так, вы любите друг друга, но не женитесь! Почему вы не хотите жить вместе? Вы уже взрослые… А как же дети, вам что, не хочется завести детей?

Они даже не помолвлены, но спят вместе в комнате Франсуа, это же кошмар! Совсем стыд потеряли. В их защиту выступает Сильвия. Всем, кто судачит о нравственности и морали, она говорит, что в современном мире это уже не важно, что это всего лишь предрассудки, оставьте, наконец, их в покое, пусть живут, как хотят!

Сильвия сама не собирается выходить замуж. Они с Жюльеном переехали в маленькую квартирку в Девятнадцатом квартале. Она преподает в школе, которая находится в том же здании. Она вкусила свободы, она влюблена, она делает то, что считает нужным, и если Робер мечет громы и молнии на сей счет, то Ма принимает выбор своих детей.

Франсуа намеревается узаконить свою преподавательскую деятельность, то есть стать настоящим учителем английского языка. Его частные уроки не совсем легальны. Но он не злонамеренно выбрал это дело, как иначе ему было зарабатывать себе на жизнь? Преподавательская работа оказалась спасением для него, верным делом. Теперь он хочет отказаться от уроков в пользу серьезных, настоящих занятий. Ему требуется класс, статус учителя, а не это вот: напиши, повтори, исправь ошибку… Он видит себя преподавателем, а не репетитором. Ему нужна настоящая аудитория, состоящая из учеников, молодых людей, которых он старается привлечь к спорту, организуя переезды, устраивая в реабилитационные центры… Он пытается привлечь в Содружество новых участников из Сарселя, Валентона, Гарша… Ему определенно нужен новый уровень для преподавания.

Мугетт вычитала в журнале, что еще в пятьдесят седьмом был издан циркуляр об организации курсов для инвалидов — с нарушением зрения и прочими недугами, курсов повышения квалификации, по прохождении которых и после сдачи экзамена выпускники могут претендовать на должность преподавателя. Сильвия поддерживает брата — она говорит, что на учителей сейчас большой спрос, учитывая тот факт, что из ста пятидесяти тысяч сто не имеют профессионального образования. А временных, почасовиков так и вообще около девяноста тысяч.

— Да я же, — отвечает Франсуа, — просто учу английскому, без присвоения какой-нибудь квалификации.

По мнению профсоюзных деятелей, ситуация складывается удручающая, демографический взрыв повлек за собой необходимость большого количества преподавателей — и это касаемо только гуманитарных дисциплин. Что уж там говорить о точных науках! Но ведь чудес не бывает, и преподаватели не появляются по мановению волшебной палочки, а ускоренные курсы переподготовки не могут решить проблемы, так что Министерство образования прагматично принимает решение пересмотреть критерии для допуска к преподавательской деятельности. Сильвия говорит, что этим стоит воспользоваться — у инвалидов на одну треть больше времени, чтобы пройти конкурс. Причем дополнения к решению министерства гласят, что соискателям, лишившимся правой руки, а равно больным полиомиелитом полагается еще дополнительное время — считай, пятьдесят процентов против тридцати. Значит, для тех, кто лишен обеих рук, явное преимущество.

— Да, это все прекрасно, — замечает Франсуа. — Но как пройти конкурс, если мне нечем писать?

— Э-э…

— И какие документы я должен предоставить?

— О полном среднем образовании, — отзывается Сильвия. — Ну и что?

— Так я же сразу после школы пошел работать! Что, не помнишь?

— Э-э… А что, тебе не под силу его получить?

— А как это сделать без рук?

— Ну, научись писать как-то еще.

— Даже если они и примут меня, то сидеть целый год за партой… Опять начинать с азов?

Но Сильвия не сдается, она объясняет, что из-за нехватки кадров планка допуска сильно понижена. Конечно, профсоюз этого не одобряет, ясное дело, да и Министерство образования недовольно, но нельзя же, правда, оставлять детей без образования! Так что Франсуа нужно лишь пройти первичное испытание, что-то вроде теста.

— Ну, впрочем, ты можешь остаться и обычным репетитором, — добавляет Сильвия не без доли яда.

Но чтобы пройти первичное испытание или тест, Франсуа нужно хотя бы научиться писать самому. Не может же он по любому поводу бегать в контору Жана Мишо! Не будет же тот проверять его учебные работы, исправлять ошибки… В свое время, пытаясь овладеть протезом, Франсуа пробовал писать, укрепив карандаш на лбу, чем очень напоминал единорога. Но из этого ничего не вышло. Теперь он пробует зажимать ручку зубами, но и это не работает. Получаются какие-то каракули, похожие на улиток, — такое стыдно показывать людям. Бертран Гари пишет ногой — пятка на столе, а ручка зажата в пальцах. Но Франсуа так не раскорячиться.

Он думает, и его настигает озарение.

— Мугетт, — просит он, — а ты можешь одолжить мне пишущую машинку?

Мугетт улыбается ему как идиоту, но машинку одалживает. Робер ставит ее на его письменный стол. Он прекрасно помнит все эти мучения, когда Франсуа пытался научиться есть при помощи шейного протеза, как пришлось придвигать стол к стене, чтобы упереть в нее тарелку. Теперь Франсуа просит приставить к стене стул, чтобы тот не отъезжал. Ему нужна высокая прочная спинка, чтобы он мог опираться на нее, пытаясь дотронуться пальцами ног до клавиш. Кроме того, стул придется сделать повыше, тот, что принесли из кухни, не годится: слишком много усилий нужно приложить, чтобы дотянуться до машинки. Тогда Робер приносит другой стул, на который укладывают подушки. Франсуа просит еще подушек, но это не решает проблему: слишком скользко. Он попадает по клавишам, но чувствует дискомфорт — надо разводить бедра, чтобы напечатать нужную букву. Требуется более высокое и крепкое сиденье, иначе он соскальзывает с места.

— Хорошо, я сделаю, — обещает отец.

Робер сдерживает слово, Франсуа пробует — самое то. Теперь все зависит от него, но Бертран предупредил — это довольно долгий процесс. На то, чтобы научиться поднимать пальцами ног монетку с пола, у него ушло четыре года.

— Работай большими