Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы - Абрам Рейтблат

Однако выстраивание мифологической реплики на реальном материале – процесс непростой: необходимо так «упаковать» факты, чтобы итоговой конструкции поверила публика. В данном случае нужно было существенно деформировать информацию о реальном положении дел, «забыв» одни факты и существенно трансформировав сведения о других.

Рассмотрим историю взаимоотношений Буренина и Надсона. Она была существенно сложнее того, как изображена в статье Р. Весслинга. Он не подвергает сомнению сложившуюся сразу после смерти Надсона традицию рассматривать В.П. Буренина как инициатора конфликта с Надсоном, как критика, травившего больного поэта. Свою задачу Р. Весслинг видит в том, чтобы показать механизм «вписывания» этого факта в общую мифологическую конструкцию. Я бы предложил ввести коррективы в двух пунктах: во-первых, в том, кто и зачем спровоцировал столкновение между критиком и поэтом, а во-вторых, каковы были механизмы осмысления этого столкновения в свете пушкинских дуэли и гибели.

Стали привычными рассуждения о том, что Пушкин последовательно и умело строил свою биографию656. Но и Надсон выстраивал свою биографию, держа, разумеется, в сознании пушкинскую биографию в качестве образца (как и вообще романтическую модель рано гибнущего юного гения). То, что он рано и тяжело заболел, – это событие его жизни. Однако, вводя сообщения о нем в свое творчество, постоянно вставляя пассажи о своей болезни и приближающейся смерти в стихи, статьи и письма, он выстраивал себе уже соответствующую публичную биографию. Так, он писал в газетном фельетоне: «Давно уже под одной кровлей со мной поселилась злая старуха, которая, едва я берусь за перо, отталкивает меня от письменного стола, костлявой рукой закрывает мою чернильницу и на приготовленном листе белой бумаги, вместо задуманного мною, неумолимо выводит высокие цифры лихорадочной температуры»657. Выразительные его «могильные» стихи цитируются в статье Р. Весслинга658. Критик Е.А. Соловьев даже писал, что поэзия Надсона – это «стон умирающего, бессильного человека, сознающего свое бессилие и близость смерти…»659.

Но только болезни, пусть и серьезной, для поэтической биографии было мало. Для того чтобы соответствовать идеальной схеме, нужен был враг – убийца. В качестве такового Надсон выбрал одного из самых влиятельных литературных критиков, при этом самого скомпрометированного, самого «черного», не стесняющегося в выражениях. Отзыв Буренина мог обеспечить литератору успех или сломать ему литературную карьеру660. Надсон спровоцировал его нападки, обрушившись с рядом очень обидных обвинений. Я не хочу сказать, что Надсон сознательно шел на этот шаг, чтобы вызвать оскорбления и инсинуации в свой адрес. Скорее всего, с учетом его книжного идеализма, он видел себя рыцарем на белом коне, поражающим дракона-Буренина. Но, так или иначе, это было для него не обыденное, повседневное действие, а глубоко символический жест, имевший важное биографическое значение.

Позднее, вспоминая столкновение с ним, Буренин писал: «Я не только никогда не нападал “яростно” на Надсона в моих критических заметках, но относился к нему благожелательно до тех пор, пока он не начал ломаться и позировать, корча гения. Да мало того, что я не нападал на него яростно, а я едва ли не раньше других критиков указал на него читателям. Я хлопотал о первом издании книжки его стихов (они были изданы А.С. Сувориным), и, когда эта книжка вышла, я дал о ней в “Новом времени” совсем не “яростный”, а достаточно одобрительный отзыв. Мне говорили, что Надсон был не особенно доволен моим отзывом и претендовал на меня за то, что я, указав на “гражданский” характер его стихов, назвал его “Плещеевым семидесятых годов”. Конечно, для тщеславного поэтика это показалось обидой; я должен был назвать его по меньшей мере Пушкиным или Лермонтовым. Ведь это спокон веку так бывает, что господа поэты, беллетристы и драматурги обижаются, если критика их не поставит рядом с Байронами, Пушкиными, Толстыми, Шекспирами. Но во всяком случае сравнение Надсона с Плещеевым не может быть названо “яростною нападкою”, так как Плещеев в то время был уже почтенным поэтом, а Надсон начинающим и подражающим Плещееву, у которого он прямо-таки занял весь банальный арсенал “гражданских” выражений, вроде “гнетущего зла”, “тупой силы”, “царящей тьмы” и т.п. Кроме критического, в общем одобрительного, разбора первого издания книги стихотворений Надсона я написал еще две-три насмешливые пародии на его чисто гимназическое посвящение своей поэзии каким-то умершим девам, которых он “любил”, и тому подобные пошлости его интимных и гражданских стишков. Надсон, разжигаемый окружающими его еврейчиками и перезрелыми психопатками, необдуманно бросился в раздражительную полемику. Полемику эту он вел в одной киевской еврейской газетке и воображал, что он то “поражает” меня, то “засыпает цветами” своей поэзии. Я посмеялся над этими детскими претензиями полемизирующего стихотворца, помнится, всего только один раз. Вот и вся история моих “яростных нападок”, превращенная в уголовную легенду досужими сплетнями и клеветами перезревших психопаток и бездарных критиков из бурсаков и жидов»661.

Я привел эту обширную цитату, поскольку это свидетельство прочно забыто и ссылки на него не встречались мне в научной литературе.

Попробуем верифицировать его на основе иных источников. Писатель и литературный критик И.И. Ясинский, проживавший в Киеве в 1886—1887 гг. и тесно общавшийся там с Надсоном (они оба печатались на страницах газеты «Заря» и встречались в литературных кружках), свидетельствовал в 1897 г. в своих воспоминаниях, что издание первой книги стихов Надсона было «предпринято по почину г. Буренина, иждивением г. Суворина»662, и ни Суворин, ни Буренин не опровергли в печати этот факт. Столь же достоверен Буренин и в оценке своего отклика на эту книгу. Действительно, в статье, называвшейся «Молодые таланты», по поводу первого надсоновского поэтического сборника Буренин хотя и писал язвительно, что «…все эти венки из терний, язвящие прекрасное чело музы, некогда увенчанное розами, все эти воззвания на борьбу за истину и свет против неправды и тьмы, все это отзывается обычными риторическими фигурами и избитыми правилами либеральной политики», однако при этом отмечал, что «в большинстве вдохновений молодого поэта господствует стремление выразить мысль по возможности изящно, изложить ее в обработанной поэтической форме, а не рифмованной прозой, которая у новейших поэтов часто выдается за поэзию». Замечая, что «по тону и внутреннему настроению своих вдохновений г-н Надсон ближе всего подходит к г-ну Плещееву, хотя форма у него выработаннее, красивее, да и содержание, быть может, чуточку пошире <…>», Буренин выражал уверенность, что «со временем, пережив молодые грезы и страдания, окрепнув и определившись яснее, его талант найдет себе более широкий путь и быть может даст вещи настолько сильные, что выделится из ряда вон»663.

Если учесть, что Буренин был критиком едким и язвительным, склонным не к похвалам, а к насмешкам, этот отзыв нельзя не признать достаточно положительным, хотя и содержащим немалую долю иронии.

Прав Буренин и в том, что поэт был очень недоволен отзывом. В «Автобиографии» Надсон писал о своем «болезненном самолюбии» и о том, что «привык ко всеобщему поклонению»664, а Буренин дал снисходительный отзыв, не свободный от критических замечаний и насмешек. Кроме того, глубоко «партийному» и последовательно либеральному Надсону было очень неприятно, что его книгу издал Суворин, а в рецензии поддержал Буренин, в своей газете постоянно высмеивавшие и оскорблявшие либералов и евреев665.

Ясинский передает выразительную беседу, которая послужила толчком к газетному выступлению Надсона против Буренина. Надсон говорил своим собеседникам: «…я бы хотел от всей души, чтобы Буренин ругал меня! Вы не поверите, как меня тяготит, что он молчит обо мне, а по временам даже отзывается с некоторой похвалой о моих стихотворениях». Один из участников беседы возразил ему: «Ведь, кажется же, Суворин издал вашу книгу, и я слыхал в Петербурге, что это было сделано по совету Буренина». Ответ Надсона был весьма выразителен. «Может быть. Да, да, это ужасно, – нервно заметил Надсон. – Все равно книга моя пошла бы. Наконец, что же из этого, Суворин издатель и он имел выгоду на моей книге, – ведь книга разошлась. Скажите, пожалуйста, разве я должен быть благодарен издателю за то, что он нажился на мне? <…> Я бы дорого дал, чтобы Буренин, наконец, стал моим врагом». На это Ясинский заметил: «Так что ж, это легко сделать. Вам стоит только в своих критических статейках сказать несколько слов по адресу Буренина». Надсон ответил: «Я так и сделаю. Да, да, я сейчас же что-нибудь напишу! У меня уже рука чешется»666.