Чикагские вампиры. Жестоко укушенная. - Хлоя Нейл

Иссушены им.

Я проводила ночи, лишь купаясь в море противоречивых эмоций. Никакого аппетита к крови, потребности в дружбе, никакого влечения к политике и стратегии. Никакого интереса к происходящему в Доме, за исключением моих эмоций и воспоминаний, которые их вызывали.

Дни были даже еще хуже.

С восходом солнца мой разум жаждал забвения, а тело — отдыха. Я не могла остановить поток мыслей, которые вертелись в голове снова и снова. Не могла перестать думать о нём. И не хотела, поскольку я убивалась, оплакивала его. В голове прокручивались события и моменты. Когда я впервые его увидела на первом этаже Дома Кадогана. Когда он победил меня в нашей первой схватке. Выражение его лица, когда я пила из него. Исказившая его ярость, когда он практически начал драку с оборотнем, чтобы защитить меня.

Сцены прокручивались как кинолента. Кинолента, которую я, однако, не могла насмотреться или выключить.

Я не могла смотреть в лицо Малику. Не знаю, что ему было известно, прежде чем он последовал за Этаном в кампус той ночью, но невозможно, чтобы он не задумывался о странности задания или его первопричине. Я не отрицала его права управлять Домом, по собственному усмотрению, но не была готова признать его авторитет. По крайней мере, пока не узнаю больше. Пока не получу гарантию, что он не был членом команды, продавшей меня тому, кто предложил самую высокую цену. Гнев стал отрадой, потому что, по меньшей мере, это не печаль.

Семь ночей Мэллори спала на полу моей комнаты, не желая меня оставлять. Я была едва способна осознавать её присутствие, больше чем всё остальное. Но на восьмую ночь её это достало.

Когда солнце зашло за горизонт, она включила свет и сорвала одеяло с кровати.

Я села, заморгав, чтобы избавиться от черных пятен.

— Какого черта?

— Ты неделю валялась без дела. Пора возвращаться к своей жизни.

Я вновь улеглась и отвернулась к стенке.

— Я не готова.

Рядом со мной прогнулась кровать, и Мэллори положила руку мне на плечо.

— Готова. Ты грустишь и сердишься, но ты готова. Линдси сказала, что Дом лишился еще одного охранника, когда Люк принял должность Второго. Ты должна быть внизу и помогать.

— Я не готова, — возразила я, игнорируя логичность суждений. — И я не злюсь.

Он с недоверием фыркнула.

— Не злишься? А следовало бы. Ты сейчас должна быть в бешенстве. В бешенстве из-за того, что Этан был в сговоре с твоим отцом.

— Ты этого не знаешь, — по привычке ответила я.

У меня уже слишком притупились чувства, я была слишком истощена горем и гневом, чтобы об этом заботится.

— А ты, значит, знаешь? Ты была человеком, Мерит. И ты потеряла ту жизнь ради этого? Чтобы несколько вампиров могли набить карманы деньжатами?

Я посмотрела на нее, когда она встала с кровати, подняв руки вверх.

— Разве это не выглядит так, будто он жаждет только денег?

— Прекрати.

— Нет. Это ты прекрати оплакивать парня, из-за которого ты перестала быть человеком. Парня, который работал с твоим отцом, твоим отцом, Мерит, чтобы убить тебя и превратить в его подобие.

Внутри стал просыпаться гнев, разливаясь теплом по телу. Я знала, что она делала — пыталась вернуть меня к жизни, что отнюдь не привело меня в восторг.

— Он этого не делал.

— Верь ты в это, не сидела бы в этой затхлой комнате, пребывая в каком-то аморфном состоянии. Если бы ты считала, что он невиновен, то горевала бы как нормальный человек с остальными членами Дома. А не сидела бы здесь, опасаясь, что твой отец, возможно, и впрямь заплатил Этану, чтобы тот превратил тебя в вампира.

Я застыла.

— Я не хочу этого знать. Не хочу, поскольку это может оказаться правдой.

— Знаю, дорогая. Но ты не можешь жить с этим вечно. Это не жизнь. И Этан бы взбесился при мысли, что ты проводишь дни в этой комнате из страха узнать о поступке, который ты даже не уверена, что он совершил.

Вздохнув, я поскребла пятно краски на стене.

— И что же мне делать?

Мэллори опять села рядом со мной.

— Ты встретишься с отцом и спросишь его об этом.

На глаза вновь навернулись слезы.

— А если это правда?

Она пожала плечами.

— По крайней мере, ты будешь знать.

Смеркалось. Я предварительно позвонила перед отъездом, дабы убедиться, что отец дома… а затем пулей помчалась туда.

Я не потрудилась постучаться, сразу же ворвавшись в парадную дверь с такой же уймой энергией, какую я потратила на самоограничение в течение недели. Я даже оказалась у сдвижной двери отцовского кабинета раньше Пеннебейкера — его дворецкого.

— Он занят, — смерив меня строгим взглядом с высоты своего роста, сказал костлявый Пеннебейкер, когда я положила руку на дверь.

Я окинула его взглядом.

— Он меня примет, — заверила его я и открыла дверь.

В кресле с невысокой спинкой сидела мама, отец — за столом. Они оба поднялись, когда я вошла.

— Мерит, дорогая, всё хорошо?

— Я в порядке, мам. Дай нам минутку.

Она посмотрела на моего отца. Спустя минуту, оценив степень моего гнева, он кивнул.

— Почему бы тебе не распорядиться, чтобы нам принести чай, Мередит?

Кивнув, мама подошла ко мне, положила руку мне на предплечье и поцеловала в щеку.

— Мы сожалеем об Этане, милая.

Я очень постаралась изобразить на лице благодарность. В данных обстоятельствах не больно-то получилось.

Когда за ней закрылась дверь, отец посмотрел на меня.

— Тебе удалось добиться ареста мэра.

В его голосе слышалось недовольство. Он поддерживал Тейта на протяжении многих лет. Теперь же он должен был выстраивать отношения с заместителем мэра. Представляю, как он этим доволен.

Я приблизилась к его столу.

— Мэр сам виноват в том, что его арестовали, — пояснила я. — Я просто поймала его с поличным.

Мой отец хмыкнул, явно не смягчившись после объяснения.

— В любом случае, — сказала я, — я пришла не за этим.

— Тогда что же тебя привело?

Подавив страх, я наконец-то подняла на него глаза.

— Тейт сказал, что ты предложил Этану деньги, чтобы сделать меня вампиром. Что Этан их принял, и поэтому меня изменили.

Мой отец застыл. Меня охватила паника. Пришлось даже схватиться за спинку стула, чтобы устоять на ногах.

— Так ты это сделал? — хрипло спросила я. — Ты заплатил ему, чтобы он превратил меня в вампира?

Отец увлажнил губы.

— Я предложил ему деньги.

Я рухнула на колени, почувствовав, как меня сокрушила боль.

Отец даже не шевельнулся, чтобы меня успокоить, вместо этого продолжив: