Доверься мне (ЛП) - Мак Бекка

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ О СПОЙЛЕРАХ: Я НЕ ПРОДЕРЖАЛСЯ И МЕСЯЦА

Я видел, как плачет Адам дважды. Впервые, когда умерла его приемная бабушка, и он не успел приехать домой в Колорадо, чтобы попрощаться с ней. И во второй раз, два года назад, когда мы проиграли в финале Конференции. Он всегда давит на себя слишком сильно. Требует от самого себя быть лучше, чем он есть, что безумие, потому что он, без сомнения, самый лучший, самый внимательный парень, которого я когда-либо встречал.

И он заслуживает отношения в тысячу раз лучше, чем это.

Его голубые глаза налились кровью и покраснели, его темные кудри превратились в гнездо, когда он забирается на переднее сиденье и зарывает руки в волосы.

— Спасибо, братан, — его колени не перестают подпрыгивать, и он проводит ладонями по бедрам, пытаясь успокоиться. — Мне очень жаль.

— Не извиняйся.

— Ты не видел Оливию всю неделю. Я знаю, как сильно ты хотел провести с ней все выходные. Ты даже прилетел домой пораньше, чтобы побыть с ней.

— А теперь я здесь, с тобой, — я удерживаю его взгляд, пока он сомневается. — Я всегда рядом, несмотря ни на что, Адам. Мы всегда заботимся друг о друге.

— Ты прав. Извини, — он сморщился. — Черт. Понял. Больше никаких извинений. Прости. — Он вздыхает. — Черт.

Я хлопаю его по плечу, выезжая на дорогу.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Хочу напиться.

Так мы оказываемся в каком-то захудалом баре вдали от шума и суеты центра города. По счастливой случайности сегодня не играет ни одна канадская команда, поэтому в баре относительно тихо для субботнего вечера. Несколько стариков сидят за стойкой бара, приковав взгляды к телевизорам над головой. Они лишь мельком посмотрели на нас, когда мы направились к столику в дальнем углу.

Адам выпивает две кружки пива, когда открывает рот и начинает говорить.

— Я должен был знать. Я знал. То есть, думаю, на каком-то подсознательном уровне я знал, — запустив пальцы в волосы, он взъерошивает локоны. — В межсезонье все было хорошо, понимаешь? Мы проводили каждый день вместе. У нас есть Мишка, — говорит он о своем щенке. — Все поменялось, как только начался сезон, — он заливает в горло остатки пива, и Гарретт тут же доливает ему. — Это моя вина? Может, слишком много хоккея? Может, я не уделял ей достаточно внимания?

— Я прерву тебя прямо сейчас, — моя рука зажата между нами, слова вылетают изо рта прежде, чем я успеваю сообразить, что делаю. Но, вина Адама? К черту. Я знаю этого парня с тех пор, как он сошел с самолета в девятнадцать лет вместе с той самой Кортни. Он был самым заботливым и внимательным. — Ты лучший парень, которого я знаю. Лучше, чем эти… — я указываю на Гаррета и Эммета, и они кивают в знак согласия, — и определенно лучше, чем я. Ты чертовски милый, забавный, и ты всегда относился к этой девушке как к королеве. Что бы ни произошло, это не твоя вина.

Чего я не говорю, так это того, что хоккея определенно было достаточно. Кортни была с ним с тех пор, как им было по семнадцать. Она знает эту жизнь как свои пять пальцев, и, пожалуй, она продолжала с ним отношения лишь из-за хоккея. Состояние Адама постепенно приближается к девятизначной цифре, что чертовски заслуженно. Он был в рейтинге тридцати лучших спортсменов, вратарем, которого хотели все, и мы, команда-счастливчики, потому что он достался нам.

Не знаю, когда Кортни перестала понимать, как ей повезло.

— Мне очень жаль, — извиняется он в сотый раз за сегодняшний вечер. — То, что произошло в прошлые выходные с тобой и Олли, я не должен был так быстро про это забывать. Я просто… я хотел верить ей. Я хотел верить, что бы она ни вытворила, что это было не в здравом рассудке.

— Я понимаю, чувак. Понимаю. Ты держаться за то, что у тебя было, — не думаю, что прощаться с семью годами отношений так просто, вне зависимости от обстоятельств.

— В то же время, — добавляет Эммет, — ты должен признать реальность происходящего и уважать себя настолько, чтобы принять решение, которое пойдет тебе на пользу. Здесь нужно быть эгоистом. Чего ты хочешь? Что тебе нужно?

— О, я сказал ей, чтобы она убиралась к чертовой матери, — говорит Адам с мрачной, хотя и усталой усмешкой, обивка старого красного дивана трескается, когда он садится обратно за стол. — Сказал ей, что она должна уехать к тому времени, когда я вернусь домой сегодня вечером.

— Так блять с ней и надо, — случайно произношу я вслух, а потом сморщиваюсь. — Извини, — Я не могу спокойно относиться к подобному роду отношению в адрес моего друга, словно он игрушка на один раз. Ирония в том, что до встречи с Оливией я относился к девушкам именно так.

— Я не позволю ей пройтись по мне, — Адам вертит свой бокал на пальце, рассматривая точку на столе, а затем снова поднимает взгляд. В нем есть решимость, принятие. А еще немного грусти, в основном, умиротворение. — Больше.

Через час все уже идет своим чередом. Половина нашей команды уже здесь, и на огромном столе, за который мы переместились, я могу насчитать одиннадцать пустых кувшинов.

Я остановился после второго пива и не совсем понимаю, почему уже протрезвел. Ну, кроме того, что кто-то должен развезти этих клоунов по домам, и вся эта история. И я, если честно, не об алкоголе.

Я о том, что мне очень хочется удержать все хорошее, что есть у нас с Оливией, каждый кусочек рая, который я нахожу в ней, в нас. Вдруг однажды это исчезнет? Вдруг однажды наступит конец, хотя я клянусь, что конец не наступит никогда? Что если она устанет от моих разъездов, устанет от того, что слишком часто остается одна? Что если она решит, что есть кто-то, кто может любить ее лучше, чем я?

Нет, блять, нет, и я в этом уверен даже сейчас. И, наверное, все, что я хочу сейчас, это вернуться домой и показать ей все причины, почему ей никогда не понадобится другой мужчина. До конца ее дней.

Мой телефон на столе вибрирует, и я улыбаюсь, глядя на фотографию, присланную мне Оливией, в ответ на мой вопрос о том, чем она ужинает. Прежде чем я вышел за дверь, она трижды пыталась запихнуть мою карту обратно в мои руки, но в конце концов позволила мне засунуть ее в задний карман джинсов. Лишь после того, как я сказал ей, что буду голоден, когда вернусь домой, и поэтому она может заказать мне ужин. Правда лишь отчасти. У нас тут бесконечное количество еды, и я знал, что так и будет, но, блять, позже я тоже буду голоден.

Прекрасная и нелепая улыбка Оливии ослепляет меня с экрана моего телефона. Она ест что-то похожее на Пад Тай, что я планирую сожрать, когда вернусь домой.

Если вам интересно, говорю я о еде или об Оливии, то ответ будет прост и очевиден — и то, и другое. Да ладно, разве вы меня еще не раскусили?

Подбородок Адама опускается на мое плечо. Его теплое дыхание отдает тяжестью от пива и виски, которые он пил, пока рассматривал фотографию.

— Она хорошая, Беккет. Не отпускай ее, — затем он кружится, вскидывает одну руку вверх и кричит: — Еще по одной!

Весь бар взрывается. Да, весь бар. Адам угощает здесь каждого. Но я не позволю ему платить в такую, как сегодня, ночь, так что это значит, что я покупаю еще одну партию.

К счастью, как только все раздали, Адам предлагает перенести вечеринку к нему домой. Возможно, это хорошая идея — мы привлекаем много внимания, и бар заполняется. Я подозреваю, что видео, на котором Адам стоит на барной стойке с рюмкой в руке и произносит тост, который грубо, и гораздо уважительнее, переводится как «братву на сиськи не меняют», уже стало вирусным. Как минимум, это объясняет, почему в бар только что вошла группа женщин, одетых лишь наполовину, и почему они строят нам глазки.

Я оплачиваю счет прежде, чем кто-то успевает подумать о том, чтобы принять предложение одной из этих девушек или пригласить их к Адаму, и загружаю свой внедорожник пьяными придурками, а остальных запихиваю в «Убер». Адам и Гарретт безостановочно ноют о пицце, поэтому по дороге я заезжаю за тремя большими.