Новая царица гарема - Георг Борн

– Ты звал меня, принц, – сказал кади почтительным, но не раболепным тоном, обращаясь к Юсуфу. – Гамид-кади стоит перед тобой.

Принц Юсуф недоверчивым взглядом измерил сановника.

– Мой благородный Гассан-бей, – обратился он после небольшого молчания к своему адъютанту, – ты знаешь, что я хотел спросить, обратись же от моего имени к кади.

Хотя султан очень редко сам разговаривал с удостоенными аудиенции сановниками, а большей частью поручал присутствующему визирю вести разговор, сам же был только наблюдателем и слушателем, однако попытка принца поступить таким же образом, казалось, произвела неприятное впечатление на Гамида-кади. Он счел себя оскорбленным, даже изменился в лице, однако овладел собой. Глаза Гассана следили за всем. Он жалел о такой опрометчивости принца, но это продолжалось только одну минуту. При первых же словах кади сожаление уступило место крайнему негодованию.

– Так меня призвали сюда для того, чтобы отвечать на вопросы офицера, принц? – не мог удержаться, чтобы не сказать Гамид-кади.

– Да, для того, чтобы отвечать на вопросы, мудрый кади, – начал Гассан, – однако не забывай, что вопросы часто бывают большой важности. Мы получили известие, что в развалинах Кадри томится в заключении девушка, дочь толкователя Корана Альманзора, так ли это?

– Хоть я и не обязан, да и не вправе давать объяснения в подобных обстоятельствах, все же я отвечу в форме вопроса. Разве ваше высочество намерены уже обзавестись гаремом, что отыскиваете одалисок?

– Вопрос этот заставляет меня переменить тон, – сказал Гассан холодно и выразительно. – Мне дано поручение требовать ответа на мой вопрос о дочери Альманзора, в противном случае я принужден буду принести жалобу его величеству султану.

– Это должно оставаться тайной для всех. Дела кадри не подлежат общественному суду, – отвечал Гамид-кади внешне учтивым, но надменным тоном. – Что делается там, скрыто от остального мира.

– Так ты оставляешь без ответа вопрос о заключенной? – спросил Гассан.

– Ты упомянул недавно о его величестве султане. Только в крайних случаях уполномочен я давать объяснения.

– Скажи кади, что он должен дать, и тот непременно даст их, – сказал принц своему адъютанту. – Затем сейчас же отправляйся в покои моего светлейшего отца и доложи флигель-адъютанту, что ты должен от моего имени просить аудиенции у его величества.

С этими словами принц отвернулся от кади и в сильном неудовольствии вышел из комнаты.

Гамид был бледен и дрожал от волнения, когда оставлял покои принца. Между Юсуфом и партией Мансура-эфенди и Гамида-кади произошел разрыв, и Гассан имел основание опасаться последствий этого разговора для принца.

Из флигеля принца Гамид отправился в то отделение дворца, где заседали секретари султана и где министры обыкновенно сходились для совещаний. Там ему надо было с секретарями покончить одно важное административное дело. Бледность его поразила всех, но Гамид объяснил ее нездоровьем.

В ту минуту, когда кади собирался уже уйти, в кабинет торопливо вошел камергер султана. Он был так взволнован, что даже не заметил Гамида и несколько раз подряд спросил о нем. Один из секретарей указал ему на кади. Камергер поспешно обратился к последнему и объявил, что ему поручено немедленно проводить кади к великому визирю, который от имени султана и по его приказанию должен переговорить с ним об одном важном деле. Гамид молча последовал за камергером в покои султана. Он знал уже, в чем дело.

Султан сидел на диване, в то время когда Гамид-кади вошел в его кабинет и с почтением поклонился ему. Возле Абдул-Азиса стоял великий визирь.

– Сделан донос, – начал тот, – что в руинах Кадри томится втяжкой неволе одна девушка, и совершенно невинно. Спрашиваю тебя, Гамид-кади, имеет ли основание этот донос, не можешь ли ты его опровергнуть?

– Он имеет основание, – отвечал Гамид.

– Чем можешь ты объяснить мне подобное насилие?

– По-видимому, на меня возвели тяжкое обвинение, – сказал советник Мансура слегка дрожащим голосом, – и я непременно пал бы под гнетом его, если бы сознание исполненного долга не внушало мне мужества и силы. Кадри стремятся к одной цели – всячески упрочить и возвысить могущество вашего величества. Цель эта есть двигатель всего, что там происходит. Из нее вытекает и начало возведенного на меня обвинения.

– Говори яснее, Гамид-кади, – сказал великий визирь.

– Воля его величества для меня закон, – продолжал Гамид. – Невозможно, чтобы установленные на то власти видели и разгадывали все опасности, которые угрожают и вредят трону вашего величества. Я далек от того, чтобы обвинять кого-нибудь, напротив, но что совершается тайно, часто ускользает от их взоров. Это очень естественно. Наблюдению над этими тайными кознями против правления и трона вашего величества и посвящены все наши заботы, все наше внимание.

– Какое отношение имеет это предисловие к заключенной девушке? – спросил великий визирь.

– Состоялся заговор потомков дома Абассидов, – отвечал Гамид, нарочно возвысив голос, и с удовольствием заметил, что известие это осталось не без действия на опасавшегося за свой трон Абдул-Азиса. – Только в развалинах Кадри знали об этом заговоре, никто больше и не подозревал о нем.

Султан строго и с упреком посмотрел на великого визиря.

– В Скутари жил один старый толкователь Корана по имени Альманзор, – с достоинством продолжал Гамид. – Этот Альманзор был потомком Абассидов. Вокруг него собралась толпа бунтовщиков, задавшихся отважной и преступной идеей. Воля и приказание вашего величества заставили меня говорить, и потому да всемилостивейше простит мне ваше величество, если мои слова вам неприятны. В развалинах Кадри знали об этих замыслах. Толкователь Корана Альманзор умер или без вести пропал в дороге, сын его был убит в стычке на базаре, а дочь его вместе с документами заключена в тюрьму, чтобы можно было произвести следствие. Вот весь ход дела. Дочь Альманзора и теперь еще находится в заключении.

Рассказ о происках враждебной ему партии внушил султану страх, а бдительность, о которой говорил Гамид, была принята им одобрительно. Теперь он не желал никакой перемены в принятых мерах. Он дал понять великому визирю свою волю.

– Его величество довольны твоим оправданием, Гамид-кади, – сказал визирь. – Тебе и твоим товарищам предоставляется действовать в том же духе, чтобы всегда иметь бдительное око везде, где только есть опасность для султана. Его величество милостиво отпускает тебя.