Чернильное сердце - Корнелия Функе

Мегги увидела, как на пустом футбольном поле стало тесно. Воскресшие растерянно оглядывались, словно разбуженные ото сна, и Мегги прочла последнюю фразу, написанную Фенолио:

– «Они словно проснулись после дурного сна, и все наконец стало хорошо».

– Его нет! – сказала Мегги, когда Мо взял у неё из рук листок Фенолио и вложил обратно в книгу. – Мо, он исчез! Он в книге. Я знаю.

Мо посмотрел на книгу и спрятал её обратно под куртку.

– Да, ты, наверное, права, – сказал он. – Но, раз так, мы пока ничего поделать не можем.

И он потянул Мегги за собой с помоста, сквозь толкучку людей и странных существ, высыпавших на площадку Каприкорна, будто они всегда тут жили. Дариус пошёл за ними. Он наконец выпустил Сороку, она стояла у стула, на котором раньше сидела Мегги. Опершись о его спинку костлявыми руками, старуха плакала беззвучно, с неподвижным лицом, как будто собираясь без остатка изойти слезами.

Когда Мегги вместе с Мо подходила к клетке, в волосы ей залетела фея – крошечное, синекожее создание, рассыпавшееся в многоречивых извинениях. Потом Мегги споткнулась о косматое существо, казавшееся получеловеком, полузверем, и, наконец, едва не наступила на человечка, который, судя по всему, целиком состоял из стекла. Странных обитателей получила деревня Каприкорна.

Фарид всё ещё возился с замком, когда они подошли к клетке. Он мрачно крутил его во все стороны, бормоча, что все делает точно, как показывал Сажерук, но это какой-то особенный замок.

– Отлично! – насмешливо сказала Элинор, прижимаясь лицом к решётке. – Призрак не съел нас на ужин, зато сами мы умрём с голоду в этой клетке. Ну как тебе нравится твоя дочь, Мо? До чего же храбрая! Я бы на её месте не смогла прочитать ни слова, ни словечка! Господи, у меня чуть сердце не остановилось, когда эта старуха стала вырывать у неё книгу.

Мо обнял Мегги на плечи и улыбнулся, но смотрел он не на неё. Девять лет – большой, очень большой срок.

– Ура! Получилось! – закричал Фарид и распахнул дверь клетки.

Но не успели женщины подойти к ней, как из дальнего угла поднялась тёмная фигура и бросилась на первого человека, стоявшего у него на пути, – на мать Мегги.

– Стой! – зашипел Баста. – Стой, не торопись! Куда ты собралась, Реза? Назад к семье? Ты думаешь, я не понял, о чём вы шептались в склепе? Я отлично все понял.

– Пусти её! – закричала Мегги. – Пусти! Почему она не обратила внимания на тёмный свёрток, неподвижно лежавший в углу? Почему она решила, что Баста непременно погиб вместе с Каприкорном? Но как вышло, что он не погиб? Почему он не исчез, как Плосконос, как Кокерель и все остальные?

– Пусти её, Баста! – Мо говорил тихо, как будто кричать у него уже не было сил. – Ты отсюда не выйдешь – ни один, ни с ней. Никто не придёт тебе на помощь, они все исчезли.

– Нет, я отсюда выйду, – ответил Баста язвительно. – Я её придушу, если ты меня не выпустишь. Сломаю ей тоненькую шейку. Ты знаешь, что она не говорит? Она не может произнести ни звука, потому что её вычитывал этот халтурщик Дариус. Она немая, как рыба, хорошенькая немая рыбка. Но ты ведь, насколько я тебя знаю, возьмёшь её обратно и такую?

Мо ничего не ответил, и Баста засмеялся.

– Почему ты жив? – выкрикнула Элинор. – Почему ты не упал мёртвым, как твой хозяин, или не растворился в воздухе? Признавайся!

Баста пожал плечами.

– Почём я знаю? – буркнул он, не выпуская шею Резы.

Она попыталась ударить его ногой, но он сильнее сдавил ей горло.

– Сорока ведь тоже никуда не делась – наверное, потому, что всегда посылала других делать грязную работу. Что до меня – может быть, меня причислили к хорошим, потому что я был заперт в клетку? А может быть, я здесь, потому что давно уже ничего не поджигал и никогда не получал удовольствия от убийства, как Плосконос? Все может быть… Как бы то ни было, я здесь… А теперь пропусти-ка меня, книголюбка!

Но Элинор не тронулась с места.

– Нет! – сказал она. – Ты выйдешь отсюда, только когда отпустишь её. Я не могла поверить, что у этой истории будет хороший конец, но он всё же настал. И ты, ублюдок, не испортишь его в последний момент, не будь я Элинор Лоредан! – Она решительно загородила своим телом дверь клетки. – На этот раз ножа у тебя нет, – сказала она угрожающе тихо. – У тебя есть только твой поганый язык, но от него тебе толку не будет, можешь мне поверить. Ткни его в глаз, Тереза! Пни его под коленку, укуси его за пальцы, мерзавца!

Но Тереза не успела послушаться – Баста вдруг оттолкнул её так, что она налетела на Элинор и схватилась за неё, за неё и за Мо, бросившегося на помощь обеим.

А Баста кинулся к двери клетки, отпихнул в сторону остолбеневших Фарида и Мегги и побежал прочь, расталкивая воскресших, все ещё бродивших как во сне по праздничной площадке Каприкорна. Не успели Фарид и Мо броситься вдогонку, как он уже исчез.

– Замечательно! – пробормотала Элинор, выходя с Терезой из клетки. – Теперь этот тип будет меня преследовать во сне, и каждый раз, как я ночью услышу у себя в саду малейший шорох, мне будет казаться, что его нож упирается мне в горло.

Но исчез не только Баста, Сорока тоже бесследно пропала той же ночью. Когда они наконец побрели, измученные, к автостоянке, в надежде найти машину, чтобы уехать из деревни Каприкорна, ни одной машины там не было. Автостоянка была совершенно пуста.

– Нет, скажите мне, что это неправда! – простонала Элинор. – Неужели нам снова придётся идти пешком по всем этим проклятым колючкам?

– Разве что у тебя найдётся телефон, – сказал Мо.

Он ни на шаг не отходил от Терезы с того мгновения, как убежал Баста. Он озабоченно осмотрел её шею – на ней остались красные пятна от пальцев Басты; он пропустил сквозь пальцы прядку её волос и сказал, что тёмные нравятся ему даже больше. Но девять лет и вправду большой срок, и Мегги наблюдала, как осторожно, медленно идут навстречу друг другу её родители, словно по узкому мосту через безбрежную пустоту.

Конечно, телефона у Элинор не было. Каприкорн приказал его отобрать. Фарид тут же вызвался поискать его в обгоревшем доме Каприкорна, но ничего не нашёл.

Тогда они решили остаться в деревне ещё на одну, последнюю, ночь, вместе со всеми, кого воскресил Фенолио. Ночь была тёплая и ясная, ничто не мешало расположиться на ночлег под открытым небом.

Мегги и Мо принесли одеяла, их хватало во вновь заброшенной деревне Каприкорна. Только из дома Каприкорна они не стали ничего брать. Мегги ни за что не хотела вновь переступить его порог – не из-за запаха гари, которым все ещё тянуло из окон, не из-за обугленных дверей, а из-за воспоминаний, бросавшихся на неё при одном его виде, как хищные звери.

Сидя между Мо и матерью под старым дубом недалеко от автостоянки, она на мгновение вспомнила про Сажерука. Уж не сказал ли Каприкорн в этом случае правду? Не лежит ли он мёртвым где-то на этих холмах? «Я, наверное, никогда не узнаю, что с ним сталось», – подумала Мегги; над ней с растерянным лицом раскачивалась на ветке одна из синих фей.

Деревня казалась заколдованной в эту ночь. Воздух был полон странных голосов, а проходившие по автостоянке существа выглядели так, словно вышли из детских снов, а не из слов старика. Об этом Мегги тоже снова и снова думала в эту ночь. Где сейчас Фенолио и нравится ли ему в собственной книге? Ей очень хотелось, чтобы нравилось. Но она знала, что он будет скучать по внукам, игравшим в прятки в его шкафу.

Прежде чем провалиться в сон, Мегги увидела, как Элинор движется в окружении кобольдов и фей с таким блаженным лицом, какого она никогда у неё не видела. А по сторонам от Мегги сидели её родители, и мать писала – на листьях дуба, на ткани платья, на песке. Столько слов рвалось, чтобы их написали…

ТОСКА ПО ДОМУ

Но всё же Бастиан знал, что не сможет уйти без этой книги. Теперь ему стало ясно: он и попал-то сюда из-за неё – это она приманила его каким-то таинственным образом, потому что хотела быть у него, да и всегда, в сущности, была его книгой!

Сажерук тоже все видел – с крыши, находившейся от праздничной площадки Каприкорна как раз на таком расстоянии, чтобы чувствовать себя в безопасности от Призрака и в то же время не упустить ни одной подробности, – благодаря биноклю, найденному в доме Басты. Сперва он хотел остаться в своём укрытии. Слишком часто случалось ему видеть, как убивает Призрак. И всё же его повлекло на праздник Каприкорна странное чувство, неразумное, как вера Басты в амулеты, чувство, что само его присутствие поможет сохранить книгу. А когда он выскользнул в переулок, он ощутил в себе ещё кое-что, в чём ему не хотелось сознаваться самому себе: он хотел увидеть гибель Басты в тот самый бинокль, через который Баста так часто рассматривал своих будущих жертв.

И вот он сидел на дырявой крыше, прислоняясь спиной к холодной печной трубе, с лицом, зачернённым углём (потому что светлое лицо может выдать человека в темноте), и смотрел, как подымается в небо дым над домом Каприкорна. Он видел, как Плосконос отправился с небольшим отрядом тушить пожар. Он видел, как вырос над землёй Призрак, как на лице старика выразилось бесконечное изумление – и вдруг он исчез; видел, как погиб Каприкорн им же самим вызванной смертью. Баста, к сожалению, не погиб, и это было досадно. Сажерук видел, как тот убежал. Видел он и то, что Сорока последовала за ним.