Королева пустыни - Джорджина Хауэлл

Двумя самыми большими поставщиками нефти до 1908 года были Америка и Россия, но добыча в Азербайджане стала падать и к тому же не находилась под британским контролем. А в том году «Берма ойл» удачно пробурила скважину в горах Загрос, на границе Месопотамии и Персии. Компания снабжала нефтяным топливом новую Англо-персидскую нефтяную компанию (АПОК) по трубопроводу длиной 138 миль в Абадан, качая нефть на новый нефтеперегонный завод на восточном берегу Шатт-эль-Араб, большого водного пути у южного конца Месопотамии, несущего воды Тигра и Евфрата в Персидский залив. Британское правительство предоставило 2,2 миллиона фунтов стерлингов и получило 51 процент акций АПОК вместе с двадцатилетним контрактом на снабжение военно-морского флота.

Так что ключевые соображения, почему Британия должна воевать с турками в Месопотамии, заключались в том, чтобы оттянуть поставки зерна из долины Евфрата и не дать туркам использовать железную дорогу Багдад – Басра для переброски и снабжения войск на театре военных действий.

Пока египетская армия бездействовала, штаб-офицеры играли в сквош в Каире, младшие вели обреченные кампании против турок на Синае, а британское правительство завязло в Европе, Уайтхолл решил послать команды в Индию, чтобы защитить британские интересы на Ближнем Востоке. Индия, предвидя проявления враждебности турок, уже выслала к Персидскому заливу Пунскую бригаду, которая впоследствии заняла Фао, турецкий форт, и телеграфную станцию возле устья реки Басра, отогнав противника за Тигр. Вскоре два дивизиона индийской армии продвинулись еще глубже в Месопотамию под командованием генерала Никсона и наконец взяли Насирию.

Британское правительство в Индии имело свои причины отстраняться от Вестминстера. В мемуарах «Мои индийские годы» тогдашний вице-король лорд Хардинг пишет о своем убеждении, что судьба войны решалась во Фландрии, и Лондону следовало сосредоточить там свои усилия и добиться решающей победы. Он описывает постоянные требования правительства метрополии к правительству Индии на присылку войск, военных материалов и запасов во Францию, Восточную Африку, в Дарданеллы, Салоники и куда-то еще. Перечисляя усилия, предпринятые в Индии для удовлетворения растущих требований военного министерства, лорд Хардинг приводит данные о наборе трехсоттысячного войска и поставке 70 миллионов патронов к стрелковому оружию, 60 тысяч винтовок, 550 пушек и еще палаток, сапог, одежды и лошадиной сбруи. Когда война дошла до Месопотамии, Индия была, по его словам, «обескровлена добела» и вряд ли могла дать еще что-то. Намек на возможность арабского восстания вызвал у Хардинга головную боль. Это было совершенно невозможно, а если бы и получилось, то отозвалось бы в Индии хаосом. Вице-король никогда не поддерживал амбиции суннитского шерифа Мекки – со всеми проблемами, которые его дальнейшее возвышение вызвало бы в отношениях с шиитскими шейхами и эмиратами Персидского залива, поддерживаемыми Индией. В Индии под властью вице-короля находилась самая большая группа мусульман в мире, и требования, выдвигаемые военным министерством, и без того вызывали заметные трудности. Турецкая армия являлась почти полностью мусульманской – турки и арабы набирали солдат из пустыни. Посылать индийские войска, где было много мусульман, драться с турками в Месопотамии означало, что британцы будут стравливать мусульманских солдат с мусульманскими солдатами. Дело это осложнялось лояльностью индийских мусульман по отношению к традиционному правителю османской Турции, калифу. Лорду Хардингу сложно было понять, зачем Британии усугублять межмусульманские противоречия, поддерживая арабское восстание против турецкого мусульманского режима. Самые заметные панисламистские институты Индии – Худдам-и-Каабах и Центральный комитет всех мусульман Индии – были настроены протурецки. На северо-западной границе арабское восстание также вызвало бы общее неодобрение. В настоящий момент, как указывали британские шифровки из Симлы в Лондон, удалось установить неустойчивый мир и тишину по этим горячим точкам гражданских волнений и религиозных лихорадок. Министерство по делам колоний согласилось с вице-королем, что арабское восстание не станет полезным; Лондон и Дели были убеждены, что в любом случае оно не материализуется, а если даже и возникнет, то обречено на поражение.

Тем не менее к весне пятнадцатого года Лоуренсу очень хотелось бросить картографирование и вернуться к активным действиям. Он придумал план: «Напасть на Сирию с помощью Хиджаза от имени шерифа… можем ударить прямо по Дамаску и выбить из французов все надежды на Сирию». Для него «это ощущалось как утро, и свежесть будущего мира пьянила нас». Для Гертруды с ее ноющим сердцем все было совсем иначе. Опустошенная смертью любимого, измотанная реорганизацией отдела раненых и пропавших без вести и руководством его офисами, в Каир она приехала раненым зверьком. На исходе года Гертруда думала о той эмоциональной буре, которую принес для нее 1915-й, и впервые написала Флоренс, а потом отцу горькое признание о Даути-Уайли. Иногда она молилась, чтобы ей никогда больше не выпадал на долю такой год, а иногда ловила себя на мысли, что все окупалось теми несколькими днями счастья.

«Я думаю: если бы мне выбирать, не повторила ли бы я снова прошедший год ради того чуда, которое он принес, и не вытерпела ли опять всю эту скорбь. И, дорогие мои, далеко не последними в этом чуде стали ваша доброта и ваша любовь… я не говорю о таких вещах теперь, лучше промолчать. Но вы знаете, что я всегда о них помню.

Милый, милый папа… никогда не найти слов, которыми я могла бы сказать, чем ты всегда для меня был. Никто никому не помог так, как помог ты мне, и рассказать, что для меня значили твоя любовь и сочувствие, – задача выше моих сил… я все еще не могу об этом написать, но ты ведь знаешь?»

Недавняя депрессия и переутомление вызвали у Гертруды к концу января недомогание. Что особенно необычно – она пожаловалась на усталость и для излечения от нее начала рано вставать по утрам, чтобы прокатиться по пустыне галопом. Это в последний раз, когда она признала, что оглядывается назад. Работа, как всегда, стала для нее возрождением, и, как всегда, Гертруда отодвинула чувства в сторону, чтобы не мешали делу. При всем этом молчании более чем вероятно, что о своей потере и печали она говорила с Лоуренсом, тоже оплакивавшим любимого брата Билла – пилота, который поступил на службу в Королевские ВВС и был сбит в сентябре, как раз перед приездом Гертруды. Лоуренс, возможно с Хогартом и Вулли, мог ей помочь отдать последние почести могиле Даути-Уайли. В любом случае теперь она не могла не узнать и не оценить прекрасные качества, как и недостатки, своего необычного коллеги. Гертруда и этот «отличный парень» стали друзьями. Им было суждено оказаться самыми знаменитыми работниками бюро, следовать за своей мечтой и осуществлять ее вопреки всему. Лоуренс первым прожил свою легенду, и когда Гертруда слышала о его похождениях, то замирала над своей бумажной работой и рвалась душой к свободе и действию.