Сын Авроры - Жюльетта Бенцони

Мориц хрипло усмехнулся:

— Ну, так и быть — на сегодня. В любом случае мне слишком плохо.

— И на том спасибо.

Как и следовало ожидать, на следующей неделе Мориц отправился во Фландрию, где французская армия ждала своего главнокомандующего. Опасаясь, как бы улучшение самочувствия не сошло на нет, Мориц пришел к выводу, что все-таки стоит послушаться совета своего врача, поэтому весь путь он проделал на носилках. Размеренный шаг лошадей причинял ему меньше боли, чем тряска в карете. Таким образом они прибыли в Мобёж, где маршала разместили в приличном доме, который Сенак охранял чуть ли не с военной строгостью. От него не укрылось то, что в соседнем жилище расположились три или четыре хорошенькие женщины, которые только и ждали внимания со стороны маршала. Как оказалось, беспокоился он не напрасно: 18 марта случился новый приступ заболевания, да такой сильный, что врач всерьез начал опасаться за жизнь своего прославленного пациента. Сенак вновь сделал прокол, дал Морицу успокоительных средств, и боль отступила, оставив место для мыслей о военной стратегии. Шестидесятитысячная армия отправилась из Мобёжа в Варнетон. Левое крыло было направлено к Лиллю и Орши, в то время как центральная часть и правое крыло спускались вниз по обоим берегам реки Эско. В ночь с 30 апреля на 1 мая французы вновь осадили город Турне. Едва войска заняли позиции, разведка доложила, что герцог Камберлендский, тоже с шестидесятитысячной армией, состоящей из англичан и голландцев, сосредоточил свои войска в Суаньи, отрезав тем самым французам путь к Валансьену и Конде.

Мориц сразу понял опасность такой расстановки сил. Оставив двадцать тысяч воинов под Турне, он с сорока тысячами направится к Лезу, где 8 июня к нему должны были присоединиться король и дофин. Битва была неизбежна. Потом она получит название битвы при Фонтенуа, в честь деревни, у которой занимали позиции французские войска.

«Маршал приказал возвести три редута перед линией фронта, а также вырыть широкий ров, чтобы защищать подступы к деревне Фонтенуа. Издалека эта ловушка не видна. Высокие деревья заграждают дорогу. Деревенская колокольня возвышается над равниной. Войска клином расставлены вдоль дороги: на первой линии расположена пехота, состоящая из французских и швейцарских гвардейцев, далее — две линии кавалерии. За этой тройной линией стоят несколько крупных полков пехоты, затем эскадроны Королевского дома и личных телохранителей, жандармы, гренадеры, мушкетеры и, наконец, кирасиры и карабинеры...»

Граф фон Левендаль, находившийся в свите короля Людовика XV, не скрывал своего восхищения и предвкушал победу:

— Какой прекрасный день для короны, сир! Этим людям не уйти от маршала! — возбужденно кричал он, показывая в сторону английских войск, которые уже виднелись вдали.

Тем временем кто-то из королевской свиты расхохотался: Мориц, осматривающий поле предстоящей битвы, решил поприветствовать короля. Ночью у него снова случился приступ болезни, боль была нестерпимой, и передвигался он на небольшой повозке, сделанной из ивовых веток, в которую была впряжена четверка лошадей.

— Прекрасная вещь — вера, — усмехнулся принц де Конти. — В самом ли деле вы, Ваше Величество, верите, что эта старая развалина в состоянии выиграть хоть какую-нибудь битву? Или же самое время нестись во весь опор к границе, спасаясь бегством?

Вокруг него стали раздаваться одобрительные смешки его товарищей... Король нахмурил брови. Он подъехал к повозке, в которой передвигался Мориц. Дофин следовал за королем.

— Господин маршал, — холодно сказал король, — вверяя вам командование моей армией, я ждал, что вам будут подчиняться. Я и сам буду это делать, чтобы показать другим пример.

И, обнажив шпагу, он последовал за повозкой.

— Примите мою благодарность, сир, — прошептал Мориц. Оскорбление, нанесенное де Конти, заставило его побледнеть, но теперь на его глаза навернулись слезы признательности.

Он поклялся себе, что за проявленное доверие одержит победу для своего короля. Или умрет.

* * *

— Господа французские гвардейцы, стреляйте!

Прямой, как лезвие шпаги, граф д'Антеррош встал перед французскими гвардейцами, одетыми в сине-белую форму, медленно снял свою украшенную перьями треуголку, приветствуя лорда Хэя, который стоял напротив него перед английским войском.

— Мы никогда не стреляем первыми. После вас, господа англичане!

Фраза-то, конечно, была красивой, но Мориц, наблюдавший за начинающейся битвой с холма, в сердцах чертыхнулся. Из-за этого слабоумного слегла вся первая шеренга французских гвардейцев. Но времени размышлять об этом у него не оставалось — сражение развернулось во всем своем неистовстве. Из-за красивых, но неуместных слов д'Антерроша в строю французов образовалась брешь, в которую устремились англичане. В скором времени угроза в перевесе сил стала чрезвычайно опасной. Тогда Мориц вскочил в своей повозке и крикнул:

— Приведите моего коня!

Приказ этот послужил лишь прикрытием для крика боли, который чуть не вырвался у него из груди, но маршал пересилил себя, не без помощи слуг взобрался на могучего коня и потребовал, чтобы ему дали свинцовую пулю. Ее Мориц положил себе в рот и сильно сжал зубами, чтобы не прикусить от страданий язык. Он обнажил шпагу и устремился в бой, ведя за собой саксонских волонтеров и резервный кавалерийский полк.

Шесть, шесть часов ожесточенной битвы! Противник Морица, герцог Камберлендский, сын английского короля, воплощал в себе грубость, неотесанность и глубочайшее безразличие к человеческим жизням[107].

Англичане прорвались через слабое место в обороне французов раньше, чем предполагалось. Однако орудия маршала, вступившего в бой с новыми силами, наконец пришли в действие, и теперь уже огромная брешь образовалась в рядах противника. После этой славной победы вымотанный Мориц, вернувшийся в свою палатку, говорил офицерам, собравшимся вокруг него:

— Господа, сейчас вы видите меня в подавленном состоянии, причин которого я не в состоянии объяснить. Но сегодняшний день принес нам не только победу, но, как я надеюсь, и доброе здравие!

И самое удивительное, что он не ошибся, — уже через три дня он уже мог передвигаться без посторонней помощи и даже без трости. После сражения,

в котором Мориц рисковал своей собственной жизнью, чтобы одержать победу, король зашел к нему и обнял со словами:

— Господин маршал, похоже, что от этой войны вы выиграете больше, чем мы все — до сражения вы выглядели болезненным и опухшим, зато сейчас, похоже, вы прекрасно себя чувствуете.