Искры - Михаил Соколов

Стародуб прошелся по кабинету, остановился возле стола и холодно ответил:

— Хорошо, господа забастовщики. Я приму это к сведению. Но… шахта будет работать!

Делегаты ушли. Стародуб сел в кресло, немного подумал и повернулся к телефону.

Ночью приехал владелец шахты. До утра он совещался с управляющим, с уездным приставом, с подрядчиками. Перед рассветом Борзых, Загородный и тетка Матрена были арестованы, а утром на шахте было расклеено объявление о расчете тридцати семи человек. В числе их стояли фамилии Леона Дорохова и Ольги Колосовой.

Чургин сказал Леону:

— Ну, брат, первый класс ученья ты закончил. Уезжай отсюда на время, а потом будем учиться дальше.

— Я отсюда никуда не уеду, Илья, — твердо заявил Леон.

— Уезжай, а то арестуют, — шепотом сказал Игнат Сысоич. — На другую шахту или на завод поступишь — была бы шея, а ярмо найдется.

Леон быстро собрал вещи и, простившись с отцом, ушел, а спустя немного времени был уже в степи, за Несколько верст от шахты. Он шел по дороге, угрюмый, подавленный, безразличным взглядом смотрел на расцвеченную изумрудной весенней зеленью степь и думал: «Значит, кончилась и эта, новая жизнь… Да неужели мы последние люди на свете, что даже под землей, в этих гиблых шахтах, и то нет места!»

Куда еще идти? Чем жить?

Эти вопросы неотступно стояли перед ним, и сердце его наполнялось ненавистью.

Он шел медленно, еле волоча ноги и держа в одной руке небольшой сундучок с пожитками, а в другой — гармошку, и сам не знал, куда и зачем он идет.

С дороги, зашумев крыльями, вспорхнула стая диких голубей и полетела куда-то над бескрайной ковыльной степью.

Леон поставил сундучок на землю, сел на него и задумчиво опустил голову.

Идти было некуда. Жить было нечем. А надо было жить…

Вдали, в ложбине, отгородись деревьями, блестели на солнце железные крыши городских особняков, сверкали золотые главы собора. Леон смотрел на город, на особняки под белыми крышами, и у него сами собой сжимались кулаки.

Там была чужая жизнь, чужое счастье…

Леон вздохнул и сказал:

— Ну, ничего. Переживем и это. Но вы, — кинул он злобный взгляд на дома богачей, — вы за это ответите! «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма!..»

Со стороны шахты к нему бежала девушка в белом, и он радостно замахал ей фуражкой.

Книга вторая

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

1

По степи, по мягкой, как бархат, траве, на золотисто-рыжем коне рысью ехал всадник в черном. Обветренное темное лицо его было сурово, картуз с лакированным козырьком был надвинут на глаза, из-под жилета виднелась наглухо застегнутая косоворотка. Изредка останавливая коня, он слегка приподымался на стременах, острым взглядом впивался в дымчатые степные дали и, немного подумав и что-то записав в книжечку, опять садился в седло — плотно, уверенно, и толчком каблуков трогал коня.

Кругом раскинулась необозримая целина. К синим горизонтам волнами катились по ней ковыли, в белом небе парили и кружились степные хищники.

Смотрел Яшка на эти немые земли, на вековые курганы, на молчаливых хищников и только качал головой. Видел он: много тут надо положить труда и капитала, чтобы пробудились эти угрюмые, пустынные степи и наполнились жизнью. Хватит ли у него сил, денег, уменья сделать это? Не рано ли он взялся за такое большое дело? Но не любил Яшка поворачивать вспять и мысленно подбадривал себя: «Ничего-о… Хватит всего. Где — силой возьмем, где — хитростью…»

Он появился в этих местах полтора года тому назад. Заарендовав, с помощью полковника Суховерова, две тысячи десятин войсковой земли, он выправил нужные бумаги и приехал сюда, на границу Воронежской губернии, с десятью тысячами рублей отцовских денег, с землемерами и кипой книг и журналов. Землемеры, сделав свое дело, получили хорошую мзду и уехали, а Яшка нанял людей из ближней слободы, поручил им делать навесы, кузницу, землянку в степи за слободой возле речки, сам же поехал к знакомым купцам продавать будущий хлеб и будущую шерсть. Купцы знали хозяйство Нефеда Мироныча и без риска выдали Яшке векселя. Он тотчас же заложил их, получил в банке крупный кредит и тогда еще более энергично стал разворачивать дело. По хуторам он покупал скот, из Харькова выписал сельскохозяйственные орудия и инвентарь, в городах купил лесу, кирпича, и вскоре на пустыре за большой слободой стало как на ярмарке. Сюда сгоняли скот, лошадей, свозили сотни мешков с хлебом, сеялки, плуги, дроги, всякое хозяйственное добро, от утра до вечера здесь хлопотали люди, стучали топоры, визжали пилы.

На подготовку ушли осень и зима, и Яшке некогда было как следует прочитать даже книги по агрономии, а не только роман какой-нибудь из тех, что рекомендовала ему Оксана. А весной лишь только земля очистилась от снега и засияло теплое солнце, Яшка нанял голодных мужиков-отходников из России и начал полевые работы сразу на тысяче десятин.

Теперь в степи, возле реки, строился дом, дальше за ним распахивались земли, а у самого горизонта, на целине, паслись первые племенные лошади и две отары овец…

Подъехав к месту постройки дома, Яшка влез на сруб и бросил взгляд вдаль.

Там, на пахоте, пестрели красные быки, поблескивали лаком сеялки, сверкали лемехи плугов, слышался бойкий свист погонычей, и от этого волнующего весеннего шума, от доносимого ветром запаха свежевспаханной земли грудь Яшки наполнялась неиспытанной гордостью. Нет, не рано он взялся за такое большое дело. Есть у него и силы, и сметка, будет и власть над землей! Пробудит и оживит он эти угрюмые, молчаливые степи, и они наполнятся суетными шумами и песнями и звонкими человеческими голосами. Пробудятся по воле его, Якова Загорулькина…

Плотник Евсей мельком взглянул на него — стройного, сильного, задержал взгляд на костяной рукоятке ножа, торчавшей из-за голенища его сапога, и подумал: «У самого молоко на губах не обсохло, а уж какое дело раздул. Страсть какая силища!» Подойдя к хозяину, он хотел поговорить о сыне, Андрее, но Яшка сам заговорил о нем:

— Нравится мне Андрей твой, — серьезный, работящий… Как думаешь, дядя Евсей, выйдет из него толк, если я, к примеру, себе в помощники его приспособлю? Уморился я — все сам и сам…

— Я думал, от скупости это, — один всем управляешь.

— Задарма не люблю деньги кидать, это верно. А тут… просто не было на примете подходящего человека.

Старый плотник в душе был польщен предложением хозяина, но виду не подал.

— А это ты с ним говори. Для меня он, скажем, может, и хорош, а тебе — не знаю, — с хитрецой ответил он. — К какому делу приставишь-то?

— Там видно будет, — неопределенно ответил Яшка и, велев Евсею прислать сына вечером, спустился вниз и отправился осматривать поля.

Подъехав к первому участку, он остановил лошадь, недовольно окликнул старшего рабочего:

— Спиридон!

К нему подошел высокий рябоватый крестьянин с трубкой в зубах, здороваясь, приподнял картуз.

— Что ж это ты, брат: я тебе пшеницу велел тут сеять, а ты боронишь ячмень?

Спиридон кивнул головой в сторону, вынув изо рта трубку, спокойно ответил:

— Маленько ошибся, хозяин. Те пятьдесят десятин уже кончили и засеяли в акурат как ты приказал.

Яшка посмотрел в записную книжку, где был распланирован участок. Действительно, перед ним была делянка, предназначенная для посева ячменя.

— Выходит, ошибся… Ну, извиняй, — негромко проговорил он, пряча книжечку в карман. — Молодцом работаете. Когда управитесь?

— Через недельку, бог даст… Табачку не будет, хозяин? — попросил Спиридон.

Яшка дал ему папиросу и двинулся дальше. Шагая по пахоте, он, останавливая быков, осматривал холки и наказывал работникам беречь скотину, разгребал землю, карандашом измерял глубину заделки зерна, определил густоту посева, и все, кто был возле него или проходил мимо, с тревогой ждали, что он скажет. Но Яшка ничего плохого не говорил.

— По-хозяйски работаете. Молодцы, — хвалил он и думал: «Батя лодырями обзывал таких и за пятак норовил шкуру содрать. Да ты дай им гривенник, а сними три шкуры».

Яшка вел свое дело смело, но осторожно, опасаясь, как бы его не подвели. Трудно было за всем усмотреть самому, но иначе поступать было нельзя. Доверять чужим людям начало «дела» Яшка опасался, потому что в каждом чужом человеке видел завистника и недоброжелателя. Особенно же он боялся подвоха со стороны соседних помещиков, которые кружили возле него на дрожках, но не хотели знакомиться с ним и обзывали на стороне «мужиком» и «молокососом». Яшка держался гордо, ни к кому из них не ездил и был убежден, что помещики рано или поздно примут его в свою среду. «А станет Оксана моей женой — все вы будете в моих руках», — думал он, шагая по свежевспаханной земле, и тут же бросал замечания: