1982, Жанин - Аласдер Грей

После смерти жены он стал сморщенным и чудаковатым. Входя в класс, мы частенько заставали его там – он сидел, уперев локти в стол и закрыв лицо ладонями. Мы пробирались на свои места и вели себя тихо как мыши. Может, он подглядывал за нами сквозь щели между пальцами? Мы сидели, как изваяния, пока он наконец не вскрикивал: «Достаньте учебники!», и иногда это было единственное, что он произносил за весь урок, пока не раздавался звонок, означавший, что нам пора перейти в другую аудиторию, хотя мы сидели фантастически тихо и неподвижно, а в классе присутствовало человек сорок, не меньше. Мы были в ужасе. Своими детскими сердцами мы понимали, что человек стоит на грани сумасшествия, но мы не могли никому об этом сказать. У нас не было доказательств, которые показались бы убедительными взрослому человеку.

Однажды он обвел взглядом класс, пощелкивая языком, как раньше, но слова, которые он произнес, были лишены смысла.

– Вот что любил я, грубую мужскую ласку одеяла, воркованье голубок в зеленеющих вязах, густой отупляющий дым и прозрачное желе, айву, лимон, – кто это сказал, Мэри?

– Китс, сэр, – ответила девочка слабым дрожащим голосом.

– Нет, Мэри, – вздохнул Хизлоп. – Китс этого не говорил, равно как и Браунинг, или Теннисон, или Брук, это сказал безумный Хизлоп. Кто же это сказал, Андерсен?

– М-м-мифтер Хифлоп фкавал это, фэр, – ответил Андерсен, который всегда начинал шепелявить, когда нервничал.

– Встань, Андерсен, и повтори мое имя еще раз, – потребовал Хизлоп, подходя к нему. – Никаких мистер, никаких сэр, просто мое имя.

– Х-х-хифлоп.

– Так, разбей мое имя на две части, – мягко сказал Хизлоп. – Скажи Хисс, а потом скажи Слоп. Сначала Хисс. По отдельности. Прижми копчик языка к зубам и прошипи, как змея.

После минуты беззвучных мучений Андерсен выдавил:

– Хиф.

Хизлоп вздохнул, достал хлыст и похлопал им себя по левой ладони. Теперь он больше не выглядел съежившимся. Неведомо откуда в нем заиграла вдруг свежая кровь.

Андерсен, – заявил он, – сейчас я сделаю нечто прекрасное. Нечто такое, за что ты будешь благодарить меня в будущем. Такое, что навсегда внесет мое имя в скрижали Длинного города. Я попрошу выгравировать на моем могильном камне следующие слова: «Здесь лежит человек вылечивший речевой дефект Андерсена». Ну-ка, пошепелявь еще. Скажи «Андерсен».

– Андерфен, фэр.

– О боже. Скажи «стоп».

– Фтоп, фэр.

– Все хуже и хуже. Я не осссстановлюсь, Андерсен, пока ты отчетливо не произнесешь «ссстоп». Вытяни руки и сведи их вместе.

Андерсен повиновался. Хизлоп ударил.

– Скажи «стоп», Андерсен.

– Фтоп, фэр!

– Руки вперед, Андерсен!

И т. п.

Он продолжал бить, а Андерсен, с залитым слезами лицом, то стонал, то подвывал, то вскрикивал, но упорно продолжал говорить неправильно, и продолжал держать руки вытянутыми вперед. Весь класс сидел, скованный кошмаром, от которого, казалось, не может спасти никакое пробуждение, потому что учитель сошел с ума. Он превратился в механизм. В машину, у которой сломался выключатель и которая может только продолжать работать, работать и работать, и тут я не выдержал, встал и сказал:

– Он не может так произнести, сэр.

Он с изумлением посмотрел на меня, этот Хизлоп. Он подошел, держа плеть в руках, встал передо мной и сказал что-то, чего я не смог расслышать, потому что был оглушен ужасом. В классе повисла тишина, и я понял, что он закончил каким-то вопросом или приказом, и теперь я должен заполнить эту тишину какими-то словами или действиями. Ничего не приходило в голову, и тогда я повторил: «Он не может так произнести, сэр» – и сел на место, сложив руки, и сразу почувствовал себя в безопасности. Другой учитель схватил бы меня за ухо, отволок в какую-нибудь кладовку и там как следует обработал плеткой, но Хизлоп никогда не дотрагивался до людей руками, только хлыстом, и поэтому я чувствовал себя в безопасности и даже разозлился и сказал:

– Вы не должны были этого делать. Вы не должны были этого делать. Вы не должны были этого делать.

Я повторял так раз за разом, и всем становилось ясно, что это правда, что Хизлоп не должен был бить Андерсена, и вдруг другие ученики стали повторять эти слова вместе со мной, скандируя все громче и громче, даже девочки присоединились к нам, и вот уже весь класс превратился в такой же кошмарный механизм, каким только что был Хизлоп. Наши голоса хлестали его, словно плеть. Он попятился к своему столу, сел за него, вдавил лицо в деревянную столешницу и стал бить себя кулаками по затылку, стараясь уничтожить себя, убить, растоптать. И тогда мы замолчали. Дверь была открыта, в нее на цыпочках вошел директор в сопровождении учителя из соседнего класса. Хизлоп поднял голову, из носа его текла кровь. Он захныкал голосом капризного маленького мальчика:

– Сэ-эр, они никада не оставят мня в пкое, никада не оставят мня…

Нам всем было стыдно. С тех пор в школе Хизлопа никто не видел.

И все же я правильно сделал, что остановил его. После уроков весь класс собрался вокруг меня на площадке, снова и снова рассказывая подходившим ребятам, что Хизлоп сделал с Андерсеном, и что я сказал Хизлопу, и что потом все мы сказали Хизлопу. Многие, и девочки тоже, пошли провожать меня домой. Я, конечно, не стал с того дня их лидером, но им нравилось просто быть рядом со мной, они были рады, что я есть. Рядом со мной они чувствовали себя сильнее и безопаснее, потому что я был одним из них. Им нравилось быть рядом со мной, потому что они были рады, что я есть. Мне было тринадцать или двенадцать, не помню точно. Хоть бы еще раз кто-нибудь обрадовался, что я существую, пока я не умер:

Ох

Ох

Ох

Ох что это?

Ох

Ох

Ох

Ох слезы

Ох

Ох

Ох

Ох они текут ручьями

Ох

Ох

Ох

Ох прекрати

Ох

Ох

Ох

Ох к чему прекращать?

Ох

Ох

Ох

Бедный Хизлоп

Ох

Бедный отец

Ox

Алан Алан

Ox

Где ты мама мама мама?

Ох

Дэнни Дэнни Дэнни Дэнни Дэнни

Дэнни Дэнни Дэнни Дэнни Дэнни

Дэнни Дэнни Дэнни Дэнни Дэнни?

Ох

Хелен Хелен Хелен?

Ох

Зонтаг

Ох

Издательница

Ох

Проститутка не Дэнни нет Господи нет

Ох

Я тоже я тоже

Ох

Ох бедные дети бедные дети

Мы все невежи. Мы не умеем быть добрыми друг к другу.

Ох хорошо

Ох хорошо

Ох хорошо

Вытри заплаканное лицо уголком одеяла. Так. Теперь я чувствую себя совсем по-другому. Новый человек? Во всяком случае, уже не тот же самый человек. Что это за странное, яркое, слегка тревожное ощущение, будто тяжесть, годами давившая на сердце, вдруг шевельнулась и немного, совсем чуть-чуть, подвинулась?

Не надо давать ей название. Пусть растет.

Перед смертью я постараюсь, чтобы люди опять радовались самому факту моего существования. Как? Отправляйся в отпуск и поразмысли над этим. Полежи на пляже под жарким солнцем. Пей вино, никаких крепких напитков. Если правильно устроить свой отдых, то появятся новые идеи, оживут старые, те, что давно забыты. Идеи, делающие людей смелыми, идеи и, конечно, любовь. Я поеду в отпуск, отдохну, подумаю и вернусь в то единственное место, которое способен понимать. Когда-то мне казалось, что лучше жить в Лондоне или на мысе Канаверал, или даже в Голливуде. Меня учили, что история делается в нескольких важных местах несколькими большими людьми, которые вершат ее для блага других. Но это «великое меньшинство» не имеет теперь былой власти, в наши дни они способны только угрожать и разрушать, поэтому история сегодня – это то, что делаем все мы, повсюду на планете, в каждый момент нашей жизни, независимо от того, замечаем мы это или нет. Я буду работать среди людей, которых знаю; не буду больше тратить себя на фантазии; я стану думать больше, а пить меньше; меня оценят соседи, я буду беседовать с ними, обзаведусь друзьями, знакомыми, врагами, если понадобится, и я… (не надо произносить это). Уахааахау, ну и ночка выдалась, пожалуй, самая длинная ночь в моей жизни. Я, конечно, не здоровяк, но мне надо собраться с силами и прожить эту ночь до конца. Хм. Хм-м.

Жанин волнуется, но пытается не подавать виду. Она сосредоточена на звуке расстегивающихся кнопок на юбке, который раздается при каждом ее шаге. «Какой сексуальный звук», – произносит детский голосок, хихикая.