1982, Жанин - Аласдер Грей

Брайан читал мои мысли. Он просто озвучил то, что у меня не хватало духу сказать вслух. И я понял, что не могу дать ему уйти с этими мыслями.

– Брайан, – сказал я, – ты был прекрасным режиссером. У нас все получилось только благодаря тебе. Тебе удалось создать крепкий коллектив из вечно раздраженных людей, которые недолюбливали друг друга и к тому же, сказать по правде, иногда были недовольны тобой. Благодаря тебе мы оказались способны на удивительные вещи, мы сделали такое, что вряд ли когда-нибудь сделали бы для себя. Я изучил сценическое освещение и монтажные конструкции. Под натиском твоих требований я стал изобретателен. Ты пробудил нас к новой неведомой жизни, и в результате мы стали единым целым и показали людям отличную комедию, разве ты забыл это? А когда начались неприятности, ты единственный вел себя достойно. Ты не смеялся над нами и не осуждал нас, но быстро приводил в порядок наши расстроенные чувства. И если бы я не разобрал декорации, ты непременно привел бы наш маленький театральный сезон к блестящему завершению.

Брайан посмотрел на меня тяжелым взглядом, а потом вдруг хихикнул:

– Джок, а ведь вовсе не я был режиссером этого спектакля. Им был ты.

Я недоуменно воззрился на него.

– Едва появившись в команде, ты тут же собрал нас воедино, взял под контроль каждого из нас. Ты составил сценарий освещения, который стал ритмом всей постановки, основой всего, что мы делали. Ты создал сценографию, которая предопределила все повороты нашей игры. Ты настоял на том, чтобы Роури играл главную роль и тем самым спас всю пьесу. А когда мы познакомились с королевой Англии, я имею в виду королеву Золотого Уэст-энда, ты один оказался в состоянии достойно говорить с нею от имени всех нас, Поначалу ты был немного раздражен, но потом расслабился и стал остроумен и снисходителен. Ты говорил очень, очень, очень смешно, и, хотя королева не развеселилась, мы все очень гордились тобой. Но я, идиот, потерял самообладание в полицейском участке, и ты решил бросить спектакль, и это был настоящий конец. «Ну что же, – думал я тогда, – электрик все построил, электрик все и разобрал». Целый год или даже два спустя я просыпался среди ночи от скрежета собственных зубов и люто ненавидел тебя. Ты продемонстрировал Хелен и Диане, какое я ничтожество. Сейчас я не испытываю по этому поводу никаких негативных эмоций, но в те годы мне пришлось проглотить очень горькую пилюлю этой обиды.

– Никто не думал о тебе, что ты ничтожество, особенно в конце! – горячо возразил я. – Ты, Диана, Родди и Роури были самыми сильными членами группы, всему виной я и Хелен – это мы не выдержали напряжения и сломались. Что касается сценария освещения, то его писали Родди с Дианой, я только сидел рядом и предлагал варианты того, что в принципе может быть сделано. Сцену, которую сделал Я, без труда сделал бы в тех обстоятельствах любой студент-инженер первого курса. А когда я потребовал, чтобы ты передал свою партию Роури, – я просто озвучил то, что в течение нескольких недель говорили все члены команды за твоей спиной. Я сказал это вслух, потому что мне было необходимо вернуться в Глазго по личным причинам. Я очень надеялся, что ты пошлешь меня к чертовой матери.

Мы оба были потрясены этими открытиями и сильно напились, обдумывая и обсуждая их. Наконец я сказал:

– Это был несчастный случай, удивительный несчастный случай. Как бы я хотел, чтобы он произошел в моей жизни попозже. Чем дальше я во времени от нашего эдинбургского приключения, тем страшнее мертвеет моя душа. Я больше не электрик, не инженер и больше не занимаюсь тем, что мне нравится. Я надсмотрщик. Инспектор. Шпион.

– Мы были не несчастным случаем, а кооперативом. Я давно подозревал, что все хорошие команды – кооперативы, пусть даже они не признают этого. Когда я был молод, я и сам ни за что не признал бы этого, ведь мне всегда хотелось быть хозяином положения. Я желал быть королем. И знаешь, Джок, какое-то время я был им. Как ты думаешь, а? Меня любили две чудесные девушки. Почти две недели я спал с каждой из них через ночь. Мне теперь иногда кажется, что это игра моего воображения, своеобразная компенсация за шестнадцать лет моногамии, но нет же, это было на самом деле!

– Прости, Брайан, можно задать тебе один деликатный вопрос? Как ты занимался любовью с той, что в конечном итоге стала миссис Макльюиш?

– С радостью прощу тебе любой вопрос, Джок, но сейчас затрудняюсь ответить, потому что не совсем понимаю, о чем ты. Объясни.

– За неделю до нашей свадьбы мы встретились в чайной, и Хелен сказала мне с оттенком пренебрежения, что твой способ интимной близости был иным, чем мой, в чисто техническом смысле, насколько я понял. Я частенько задумывался, что же она все-таки имела в виду.

Брайан покачал головой:

– Не знаю. Конечно, все занимаются любовью немного по-своему, но не думаю, чтобы мой способ сильно отличался от твоего. Я всегда был слишком стеснительным и не выходил за рамки миссионерской позы. Может, ближе к двадцати годам я и научился выдумывать что-то в постели, но не уверен. До моей связи с Хелен я был девственником.

От этих слов у меня закружилась голова. Она и сейчас кружится. Если Хелен солгала мне, значит, на протяжении двенадцати лет наша супружеская жизнь строилась на обмане и мое прошлое больше не выглядит таким прочным и основательным. Я могу справляться и смиряться с нынешними невзгодами, если у них действительно есть причины, но раз я так ошибаюсь насчет своего прошлого, то КТО ЖЕ Я? Если реальность, в которую я верю, оказывается ошибочной, то как мне исправить ее? Есть ли хоть одна надежная истина в наших заблудших головах? Моя голова – это пещера, в которой свищет ветер, длинная и узкая бездонная яма, где правдивые и выдуманные воспоминания, надежды, мечты и просто факты носятся вниз и вверх, словно пыль в засушливой пустыне. Головокружение. Невозможно двигаться. Тогда ступай обратно к Диане, то есть к Жанин, которая в ковбойских штанах сидит в «кадиллаке» и читает про Тома Фрэнка и Нину, идущих по тротуару (по обочине) обочине к припаркованному «паккарду» (разве «паккарды» все еще не сняты с производства?) заткнись, Нину, идущую по тротуару (обочине) обочине к припаркованному «паккарду» («паккарды» все еще продаются?) заткнись, Нину, идущую по тротуару (обочине) обочине к припаркованному «кадиллаку», разумеется. Что-то мозги зацикливаются, надо помедленнее.

Прохожие наблюдают за этой театральной сценкой: очаровательная босоногая голаяподбелойюбкойиблузкой Нина с распущенными волосами идет по тротуару между шерифом Томом и ковбоем Фрэнком. На заднем сиденье «кадиллака» Нина замечает лисью мордочку неприятной пожилой дамы. Фрэнк отстегивает наручники со своего запястья, открывает заднюю дверь, пристегивает браслет к внутренней ручке двери, а потом грубо целует Нину, засовывая свой большой язык ей в рот и прижимаясь к ее животу толстым членом. Она вырывается и говорит:

– Мне так не нравится!

– Да ну! – ухмыляется он, открывает водительскую дверь и садится в машину.

Нина стоит на тротуаре и кричит, нет, голосит:

– Фрэнк, я не хочу ехать!

– Придется, – отвечает Фрэнк. – Теперь ты часть этой машины.

И он заводит двигатель. Сердитая Нина плюхается на заднее сиденье и захлопывает дверь. Она, конечно, не верит, что машина может тронуться, пока она стоит, пристегнутая наручником, снаружи, но она хочет избавиться от возбужденных взглядов нескольких мужчин, которые таращатся на нее, словно она снимается в рекламе того, что им очень хотелось бы купить. Она даже рада, когда машина наконец отъезжает от этих слюнявых животных, хотя сердце ее бешено колотится. Она слышит рядом с собой радостный, но слегка задыхающийся голос:

– Привет, Нина. Меня зовут Шерри. Ты не напугана, детка? Посмотри лучше, что они сделали со мной.

У маленькой, похожей на лисичку Шерри морщинистое лицо, которое могло бы принадлежать женщине от тридцати пяти до шестидесяти. Руки ее пристегнуты наручниками к ручке над дверцей машины, она извивается, разворачивая тело то так, то эдак, закидывая поочередно правую ногу на левую и наоборот. Ноги у нее неожиданно красивые, они почти полностью обнажены под расстегнутой мини-юбкой, а под снятойсобеихплечбелойшелковойблузкой бойко торчат маленькие груди в черном лифчике (а может быть, это арестованный мужчина?), хватит сбивать меня с толку, на ней белыевысокиебосоножкичулкивсеткучерныеподвязкиичерныесерьгавстилеКлеопатры (да отвяжись ты от этих сексуальных украшений, Джок Макльюиш! Мы знаем, что ты там прячешь) ИДИ ЗА МНОЙ ГОСПОДИ И ТОЛКАЙ МЕНЯ ради Христа, если Ты подвергнешь меня психоаналитической процедуре, то быстро обнаружишь, что и сам Ты – не более чем плод моего воображения. Шерри произносит сиплым голосом:

– Ты только посмотри, в каком я дерьме! Как только они появились, я сразу разволновалась, стала кричать и отбиваться, но они грубо скрутили меня и привязали к этой ручке. Я просто восхищаюсь твоим спокойствием. Но ты явно в первый раз и не знаешь, что ждет тебя впереди. Поверь, эти животные будут делать с нами все, что им заблагорассудится, как только мы доберемся до «Скотного двора».