Джузеппе Гарибальди. Мемуары - Джузеппе Гарибальди

Итак я простился с моим смельчаком, старым генералом, к которому уже успел искренне привязаться, и двинулся к Кивассо, а оттуда в Биелла.

Радушный и восторженный прием, оказанный моим солдатам из Биелла, был хорошим предзнаменованием; мы остановились на день, другой в этом милом городе и потом поспешили в Гаттинару.

Услышав, что я двигаюсь в этом направлении, враги выслали из Новары два десятка солдат, чтобы перерезать трос для парома в Порто[249] делла Сезиа, но наша охрана, находившаяся в здешних местах, помешала, открыв огонь.

Здесь кстати будет указать на один постыдный для нас, итальянцев, факт, который население не должно себе позволять, ибо он позорен для тех мест, где происходит. Правда, система террора, применяемая австрийцами в Италии, нагнала крайний страх на население, а приказ Кавура о разоружении национальной гвардии, стоящей на границе, был совершенно недопустим. Поэтому нет ничего удивительного, если наши крестьяне проявляют малодушие, а эти господа с той стороны гор насильничают; ведь столько времени они считали себя хозяевами наших домов, нашего имущества и нас самих.

Используя внушенный ими страх, властители Италии добивались от населения всего, чего хотели; весьма прискорбно — я это признаю — и удивительно, что подобное обстоятельство имеет место среди бравого субальпийского населения, где живучи богатые военные традиции и уже с давних пор существовало замечательное войско.

Двадцати австрийцам, посланным перерезать трос в Порто, никак это не удавалось. Им пришлось вернуться в Новару, не солоно хлебавши. Желая вознаградить себя за труды, они реквизировали у населения сколько было возможно продовольствия и повозок с намерением все увезти; так вот, взобравшись на повозки, они направились в свои казармы. Им надо было проехать по крайней мере пятнадцать миль по вражеской территории, где многочисленные жилища тесно примыкают друг к другу, а люди отличаются силой и воинственным пылом, как нигде на свете. Однако ни одному итальянцу не пришло даже в голову запустить камнем в эту пьяную ватагу. Нет, такое не должно более случаться в нашей стране. Слишком уж это унизительно!

А все произошло потому, что священники вбили крестьянам в голову, что не австрияки враги Италии, а мы, преданные анафеме либералы[250]! А наше правительство, во имя божье, еще покровительствует священникам! Меж тем десять юнцов из окрестных деревень, решившись напасть с палками на этих победителей, могли бы их разоружить или убить. Вот такой обман и уныние распространяли среди населения, которое совсем пало духом, хотя отличалось силой и воинственностью. Впрочем потом эти же самые люди, зная за что они борются, при правильном руководстве прославились на весь мир.

Мы прошли Сезию и двинулись к Боргоманеро. Здесь я отдал распоряжение готовиться к переправе через Тичино. В Биелла я уже условился с доблестным капитаном Франческо Симонетта о способе форсирования реки и отправил его с несколькими кавалеристами вперед, чтобы сделать нужные приготовления для такой операции[251]. Этот отважный и умный офицер был владельцем предприятия в Варалло Помбиа, поэтому он хорошо знал места, расположенные неподалеку от берегов Тичино, население которых к нему прекрасно относилось. С предусмотрительностью поистине необыкновенной он подготовил все для нашего перехода. Я посоветовался со своими самыми выдающимися офицерами и дал им понять, что я твердо решил совершить переправу. Откровенно говоря, я боялся быть отозванным или получить какой-нибудь контрприказ.

Из Боргоманеро я распорядился приготовить провиант и квартиры в Арона, чтобы вести в заблуждение врага, ибо был убежден, что здесь немало австрийских шпионов, доносящих обо всем неприятелю. С наступлением ночи я со своей бригадой подошел к Арона, с несколькими всадниками вступил туда, создавая видимость, что собираюсь здесь расположиться и занять квартиры. Сопровождавшие меня квартирмейстеры, комиссары и фуражиры также вели себя соответственно. Однако втайне я приказал предупредить по всем дорогам, чтобы полк не входил в город, а направился прямо в Кастеллетто.

Прибыв в Кастеллетто, я нашел стоявшие наготове лодки, так что второй полк Медичи смог переправиться на другую сторону реки. Остальные части покуда оставались на правом берегу. Переправа прошла в полном порядке. Однако, поскольку лодки были весьма тяжелые и натружены сверх меры, управлять ими было нелегко, поэтому мы не могли причалить к одному и тому же месту. Некоторые лодки были унесены вниз по течению реки. Таким образом сбор полка на ломбардском берегу несколько запоздал.

В конце концов мы выступили к Сесто-Календе, где взяли в плен несколько часовых и жандармов. Мы немедленно соорудили паром для переправы остальных бригад. Кажется, что это было 17 мая 1859 г. И вот мы на земле Ломбардии! Мы перед лицом могучей повелительницы[252], которая десять лет готовила свое несокрушимое войско, теперь она считала его непобедимым, собираясь завершить то, что ей не удалось сделать в Новаре. Пожалуй, она мечтала с радостью вонзить свои орлиные когти в землю всего полуострова!

Нас было три тысячи, поклажи немного, так как солдатские вещевые ранцы мы оставили в Биелле. Согласно отданному приказу, все повозки, кроме немногих, на которых везли оружие, оставались в пределах Пьемонта. Несколько мулов для них и полевого госпиталя были доставлены неутомимым выдающимся главным хирургом Бертани. Из Сесто Календе ночью я с бригадой двинулся в Варезе. Биксио со своим батальоном направился на берег Лаго Маджоре по направлению к Лавено, получив приказ остановиться на дороге, ведущей оттуда в Варезе. Де Кристофорис со своей частью остался в Сесто, чтобы держать связь с Пьемонтом. Этот доблестный офицер, как и в Казале, первым сразился с врагом. Австрийцы, зная, что мы находимся в Сесто Календе, послали туда на разведку сильный отряд, но застали там лишь часть Де Кристофориса. Этот храбрец не стал считать сил врага, он решительно вступил в бой и после героического сопротивления отступил к отряду Биксио. Таков был согласованный план, ибо я отлично понимал, что с такими ничтожными силами невозможна удержать столь важный пункт, как Сесто Календе. Однако австрийцы со свойственной им осторожностью даже не закрепились в Сесто Календе и отошли к Милану.

Меж тем среди населения Ломбардии начались волнения. Конечно, нельзя было надеяться, что этот славный народ поднимется на решительное восстание. Уж слишком много было разочарований, слишком много страданий.