Озеро Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

он видел. Чудовище прошло под ним, как поплавок, несущийся вниз с горного луга, проходит под плавающими в воздухе семенами чертополоха, и Шелк закружился в его бурном кильватере.

Глава тринадцатая

Кальде сдается

— Патера? О, патера!

Майтера Мрамор махала рукой с главной лестницы старого мантейона на Солнечной улице. Перед ней стояли два трупера в полной броне; их офицер, в зеленом мундире, снисходительно демонстрировал свой меч маленькой майтере Мята. Росомаха поспешил вперед. Офицер взглянул на него:

— Патера Шелк? Вы арестованы. — Росомаха покачал головой и объяснил, кто он такой.

Майтера Мрамор фыркнула, с такой огромной силой и презрением, что все удовольствие юного офицера, наслаждавшегося восторгом в широко распахнутых глазах майтеры Мята, сгорело, превратилось в пыль.

— Вы хотите увести с собой патеру Шелка? Вы не можете! Такой святой…

Из толпы, собравшейся вокруг патеры Росомаха, послышалось негромкое рычание. Росомаха не отличался особым воображением, но, тем не менее, ему показалось, что проснулся невидимый лев; похоже, молитвы, которые он читал каждый сфингсдень, были не так уж бессмысленны.

— Не надо сражаться! — Майтера Мята вернула офицеру меч и подняла руки. — Пожалуйста! Нет необходимости.

В шлем одного из труперов попал камень. Второй просвистел мимо головы майтеры Мрамор и тяжело ударился о дверь. Трупер, в которого попали, выстрелил; из толпы раздался крик. Майтера Мята бросилась с лестницы в толпу.

Трупер опять выстрелил, и офицер опустил вниз дуло его карабина.

— Открывай, — крикнул офицер Росомахе. — Нам лучше войти внутрь. — Они вбежали в мантейон, вслед им полетело еще больше камней. Трупер, который стрелял, выстрелил еще дважды, пока майтера Мрамор и второй трупер закрывали тяжелую дверь; он стрелял так быстро, что его выстрелы почти слились в один. Толпа ответила градом камней.

— Здесь жарко. — Офицер говорил уверенно и даже улыбался. — Теперь, когда мы исчезли из вида, они забудут о нас. — Он убрал меч в ножны. — Этот патера Шелк очень популярен.

Майтера Мрамор кивнула. И тут:

— Патера!

— Я должен идти. — Росомаха опять откинул засов. — Я… я вообще не должен был здесь быть. — Он попытался вспомнить имя другой сивиллы, не сумел и невпопад заключил: — Она была права.

Офицер попытался схватить его за сутану через мгновение после того, как Росомаха выскользнул наружу; в мантейон ворвались злые крики, которые стали тише, когда рядовые захлопнули дверь и закрыли ее на засов. Офицер с трудом слышал крики Росомахи:

— Люди! Люди!

— Они не сделают ему ничего плохого, майтера. — Он замолчал, вздернул голову и прислушался. — Я не хотел бы арестовывать…

Он перестал извиняться, сообразив, что она его не слушает. На ее металлическом лице заиграли слабые оттенки: лимонный, розовый и красно-коричневый. Проследив направление ее взгляда, он увидел крутящиеся цвета Священного Окна и встал на колени. Танцующие оттенки создавали узоры, которые он не мог опознать; наполовину сформированные символы, фигуры и ландшафты; лицо, которое плыло, таяло и вновь появлялось. Наконец богиня заговорила на языке, который он почти понимал, который он знал давным-давно, в прошлой жизни, в невообразимом месте в непостижимом времени. В этой он был червем; она заявила, что когда-то он был человеком, хотя воспоминания, которые она пробудила, были не больше, чем мертвые мысли человека, которого он сожрал.

«Я сделаю, Великая Богиня. Я сделаю. С нами он будет в безопасности».

За и над собой он слышал, как хэм разговаривает с жирным авгуром.

— Бог приходил, когда ты был снаружи, патера. Удостоил нас чести без жертвоприношения. Не было никого, кто бы истолковал. Мне ужасно жаль, что ты пропустил…

— Я не пропустил, майтера. Совсем не пропустил.

Офицер хотел бы, чтобы они замолчали. Ее божественный голос, далекий и мелодичный, все еще звучал музыкой в его ушах; он знал, что она хотела и что он должен сделать.

* * *

Выскочить на поверхность озера, суметь не задохнуться, увидеть тонкую яркую полоску солнца и сделать первый вздох — все равно, что заново родиться. Шелк был не слишком хорошим пловцом — на самом деле он едва умел плавать; тем не менее, несмотря на крайнюю усталость, Шелк сумел удержаться на поверхности, покачиваясь на длинной ленивой волне, время от времени дрыгая ногами и каждый раз слегка опасаясь, что движение ногой может привлечь внимание чудовищной рыбы.

Далекий крик, за которым последовал звон, как будто кто-то сильно ударил по сковородке; он не обращал внимания на оба звука, пока волна не подняла его достаточно высоко и он не увидел потрепанные коричневые паруса.

Три полуголых рыбака втянули его в лодку.

— Есть еще кое-кто, — выдохнул он. — Мы должны найти его.

— Уже! — И Журавль усмехнулся ему.

Самый высокий и седой из рыбаков шлепнул его по спине:

— Боги заботятся об авгурах. Так обычно говорил мой па, патера.

— Об авгурах и дураках, — глубокомысленно кивнул Журавль.

— Да, сэр. И о них тоже. В следующий раз, когда отправитесь на рыбалку, берите с собой рыбака. Будем надеяться, что мы найдем вашу женщину.

Шелк вспомнил огромную рыбу и содрогнулся.

— Как хорошо, что вы хотите найти ее, но, боюсь…

— Не смогем, а, патера?

— Да, но… Да.

— Ну, мы вытянем ее, если увидим.

Шелк встал; и тут же лодка покачнулась, он потерял равновесие и обнаружил, что сидит на сваленных в кучу сетях.

— Сиди и отдыхай, — пробормотал Журавль. — У тебя было слишком много приключений. И у меня. Но мы как следует вымылись, и это хорошо. Когда хэмы взрываются, выделяется много изотопов. — Он вынул сияющую карту. — Капитан, можно найти что-нибудь поесть? Или немного вина?

— Дайте ее мне, сэр, и я посмотрю, что осталось.

— Пояс с деньгами, — прошептал Журавль, заметив недоуменный взгляд Шелка. — Лемур заставил меня вывернуть карманы, но никогда не обыскивал меня. Я пообещал им карту, если они отвезут нас обратно в Лимну.

— Бедная женщина, — сказал Шелк, не обращаясь ни к кому, — три сотни лет, ради этого. — На рее далекой лодки сидела черная птица; увидев ее, Шелк вспомнил Орева, улыбнулся и упрекнул себя за улыбку.

Он виновато огляделся, надеясь, что никто не заметил его непристойную веселость. Журавль глядел на капитана, а капитан — на самый большой парус. Один моряк стоял на носу, нога на бушприте. Другой, схватившись за веревку, привязанную к длинной палке (Шелк не смог вспомнить, как она называется, даже если когда-либо знал), которая развертывала парус, похоже, ждал сигнала от капитана — его затылок казался необъяснимо знакомым. Когда Шелк немного сдвинулся, чтобы разглядеть его получше, он сообразил, что сети, на