Месть - Владислав Иванович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Киров разволновался, нервно заходил по кабинету.
— Я не знаю. — Мильда пожала плечами. — Мы с ним почти не разговариваем.
— Но у тебя двое детей, мать, а теперь еще и он на твоей шее! Здоровый, молодой, тридцатилетний мужик! Три месяца ничего не делает, кроме того, что строчит жалобы и заявления во все инстанции и на всех. Объясни мне: как можно терпеть такое?!
— Мама уже с ним ругается, а я не могу. И не хочу! Мне противно. Он объясняет, что его уволили несправедливо и восстановиться для него дело принципа.
— Дело принципа каждого нормального мужчины — обеспечивать свою семью, кормить своих детей, — сказал Киров. — Пусть даже его уволили несправедливо, предположим! Хотя он не только не имеет специального исторического, что необходимо для работы в научно-исследовательском институте, но и среднего образования! Но хорошо, отметем это. Пусть его уволили несправедливо, но директор в данном случае формально прав, он не нарушил закона. Ты видишь, что повода для отмены приказа об увольнении нет, а директор не хочет идти тебе навстречу, значит, надо забыть этот институт и искать другую работу. Любую, чтобы только помочь своей семье! Почему он этого не делает?!
— Я не знаю. И прошу тебя, не мучай меня этими вопросами! Ты хочешь, чтобы я переехала в Москву одна, я перееду! — грустно улыбаясь, ответила Мильда.
— Не одна, а с детьми и с мамой, — уточнил Киров. — Я бы смог к тебе в гости заходить.
— Ты будешь заходить ко мне в гости? — потрясенно прошептала она.
— Если пригласят, конечно, — улыбнулся он.
Мильда поднялась, бросилась ему на шею и долго не выпускала его из своих объятий. Он приподнял ее лицо и увидел слезы на глазах.
— Ну что ты, что ты?..
— Это от радости.
— Кто ж от радости плачет? От радости радуются.
— Я и радуюсь.
— Я скоро на месяц уеду. Сталин зовет.
— Я буду тебя ждать.
— Я иногда думаю, за какие подвиги мне эта награда выпала?.. — улыбнулся Киров.
— Какая?
— А такая вот, с рыжими веснушками.
— Они к концу лета проходят…
— Жалко!
— А весной опять появляются.
— До весны я как-нибудь дотерплю.
То обстоятельство, что Сергей будет заходить к ней в гости, познакомится с ее мамой и детьми, обрадовало и испугало одновременно — начиналась новая пора в их отношениях, но прибавит ли она им счастья?
Мильда давно уже поняла, что совершила ошибку, выйдя замуж за Николаева, но жалела детей, которые могут остаться без отца, а больше всего самого Леонида. Детей она поднимет и без него, а он без ее поддержки пропадет. Хотя еще здравствовали мать и двое сестер Николаева, которых он изредка навещал. Мильду они невзлюбили с первого дня, видимо, считая, что их Ленечка мог иметь лучшую партию, а не брать голодранку из Луги, которая заявилась в Ленинград с одним деревянным чемоданом. Они даже подыскали ему по соседству одинокую молочницу, у которой имелся свой дом, корова, два поросенка и большой огород. Но Леонид, не спросив материнского разрешения, заявился сразу с обузой, которая притащила за собой еще и мать, а через год родила ребенка, чтоб покрепче привязать к себе их сыночка. Так они считали, и Мильда к ним в гости не ходила, и к себе не звала. Теперь для их будущего разрыва так даже лучше. Пусть говорят все, что им вздумается, она уедет и забудет о них.
Стоял конец июня, и ночей почти не было, опаловый сумрак несколько часов курился в воздухе и мгновенно таял в первых лучах солнца. В такие ночи и спать не хотелось, они то подолгу разговаривали, то целовались, не успевая насладиться друг другом. Прощались, как всегда, наспех, она мчалась как угорелая, опаздывая домой, а потом на работу и снова ожидая заветного звонка и свидания.
28
В конце июня Сталин вызвал к себе Генриха Ягоду, который после смерти Менжинского временно исполнял обязанности председателя ОГПУ и давно ожидал этого вызова в Кремль, рассчитывая наконец-то по праву занять председательское место. Десять лет он проходил в замах, фактически руководя Госполитуправлением при Вячеславе Рудольфовиче, который, страдая тяжелейшими приступами астмы, редко появлялся на работе. Чаще всего Ягода приезжал к нему на дачу, докладывал о текущих новостях, согласовывал план проведения коллегий и рассказывал о ходе дел по тому или иному следствию.
Начиная с шахтинского дела, Ягода так же обстоятельно доносил о прохождении следствия и Сталину, выслушивал его замечания, принимая их к неукоснительному исполнению, даже не всегда подчас сообщая о них Менжинскому. До сих пор у Ягоды отношения со Сталиным складывались дружественно. Полгода назад по предложению вождя именем Ягоды была названа Высшая пограничная школа ОГПУ. Еще был жив Вячеслав Рудольфович и логичнее было бы назвать школу его именем. Ягода, не желая ссориться из-за этого с самолюбивым и влиятельным председателем ОГПУ, сам внес такое предложение, когда Сталин ему объявил о своем решении, но Хозяин резко заметил, что от наград отказываются только глупцы или люди с нечистой совестью.
— Какое из этих определений товарищ Ягода выбрал бы для себя? — спросил Сталин.
— Я бы предпочел отказаться от обоих, — сказал он тогда.
— Обычно нормальные люди благодарят за доверие и высокую честь, им оказанную, — озлясь, заметил Сталин.
Ягода пошел на попятную, забормотал слова благодарности, но Сталину все равно тот отказ запомнился, и он время от времени проговаривал вслух: а не рано ли они товарища Ягоду увековечили именной доской.
— Или изувечили? — добавлял Сталин, любивший играть словечками и считавший себя большим знатоком русского языка.
Поэтому, сидя в тихой приемной Сталина и наблюдая за медленным, похожим на жучка, копошащимся в бумагах Поскребышевым, Ягода не обольщался относительно благоприятного расположения к нему Кобы. Оно могло измениться в любой миг, тем более что недоброжелателей у Генриха Григорьевича хватало. Вдруг обозлился на него
