Век просвещения - Алехо Карпентьер

Швейцарец расхохотался, полагая, что ему удалось остроумно высмеять манеру, с которой изъяснялся человек, некогда бывший грозой окружающих.

— Хватит, — с явным раздражением оборвал его Виктор и потребовал у Сигера какие-то планы, которые торговый агент тут же извлек из портфеля свиной кожи…

Вскоре, видимо в согласии с этими планами, в поместье начались Великие Труды. Сюда согнали сотни негров, и, подстегиваемые бичами, они принялись вспахивать, вскапывать, разрыхлять земли, отвоеванные на большом протяжении у тропического леса; другие тем временем рыли канавы и возводили насыпи. На отнятую у леса плодородную землю валили вековые деревья, в кронах которых ютилось столько птиц, обезьян, пресмыкающихся и насекомых, сколько изображают на символическом древе алхимики. Поверженные гиганты дымились, огонь пожирал их внутренности, и все же в некоторых местах он был не в силах одолеть кору; быки медленно двигались от этого кишевшего людьми поля сражения к недавно построенной лесопильне: они тащили по земле все еще пропитанные смолой и соками громадные стволы, у которых на свежих срезах вновь зеленели побеги; огромные пни цеплялись корнями за почву, и даже когда под ударами топора они расщеплялись, отдельные щупальцы все еще пытались за что-нибудь ухватиться. Повсюду виднелись языки пламени, со всех сторон доносились гулкие удары, раздавались подбадривающие возгласы и проклятья; лошади с натугой волокли поваленные деревья, и порою, дотянув до места тяжелый ствол кебрачо, они возвращались все в поту, бока у них лоснились, морда была в пене, упряжь — сбита набок, а ноздрями они почти касались взрытой копытами земли. Когда было заготовлено достаточно строительного материала, начали возводить леса: на бревнах, обтесанных мачете, возникали мостики и веранды, части каких-то еще непонятных сооружений. В одно прекрасное утро появлялся остов причудливой круглой галереи, в ней угадывалась будущая ротонда. К небу устремлялась башня, назначение которой пока еще трудно было понять, так как контуры ее едва намечались хитроумным пересечением балок и стропил. Немного дальше, стоя по пояс в воде, посреди кувшинок, негры укладывали на дно реки камни, которые должны были служить фундаментом для пристани: они пронзительно вскрикивали от боли, когда в их ноги вонзался острый шип ската или же в пах впивались зубы мурены и челюсти ее смыкались, как капкан; иногда от удара электрического ската бедняги с воплями взвивались в воздух. Для будущих оград, парадных лестниц, акведуков, аркад пеоны обтесывали камни в ближайшей каменоломне, руки у них были в крови, а резцы и зубила покрывались зазубринами и щербинками после десятка ударов, так что их приходилось все время относить в кузницу. Повсюду валялись распорки и доски, балки и брусья, стояли лебедки, земля была усеяна болтами и скобами. Некуда было деваться от пыли, известки, опилок, песка и гравия. София никак не могла понять, для чего затеял Виктор все эти строительные работы, тем более что замыслы его менялись на ходу и он то и дело отступал от чертежей, которые торчали из всех его карманов, свернутые в трубку.

— Я одолею природу этого края, — говорил он. — Я воздвигну здесь статуи и колонны, проложу дороги, вырою пруды и напущу в них форелей.

Молодая женщина сожалела, что он тратит столько сил и энергии, тщетно пытаясь создать в сердце девственного тропического леса, который тянулся до самых истоков Амазонки, а быть может, и дальше — до самого побережья Тихого океана, некое подобие королевского парка, забывая, что статуи и ротонды будут поглощены густыми зарослями, если их хотя бы ненадолго оставят без присмотра: бесчисленные растения яростно набросятся на постройки, они днем и ночью станут точить камень, разрушать стены, крошить памятники, уничтожать все и вся. Человек стремился заявить о своем жалком присутствии в безбрежных зеленых просторах, тянувшихся от океана до океана и как бы служивших прообразом вечности!

— Несколько грядок редиса доставили бы мне больше удовольствия, — говорила София, чтобы досадить новоявленному Строителю.

— Слышу знакомые речи из «Деревенского колдуна», — отвечал Виктор и опять углублялся в свои чертежи.

XLVI

Строительные работы продолжались, в воздухе висела густая пыль. Устав от стука кирок и скрежета пил, от скрипа лебедок, от грохота деревянных молотков, от шума, доносившегося со всех сторон, София укрылась в доме, где наконец-то появились шторы; не ограничиваясь этим, она завесила все окна шалями, загородила все щели ширмами и теперь чувствовала себя точно в крепости, так как поместье буквально наводнили стражники и часовые, — они стерегли разноязыкую толпу негров. Примостившись на переносной лесенке, растянувшись на ковре или присев на прохладный стол красного дерева, молодая женщина читала одну за другой книги из домашней библиотеки; она откладывала в сторону только ничего не говорившие ее сердцу научные трактаты по алгебре и геометрии, а также многочисленные гравюры и эстампы с аллегорическими изображениями различных наук: фигуры на них подпирали спинами какую-нибудь букву — «А» или «В» — и вписывались в чертеж, служивший основанием для доказательства теорем о движении светил или объяснявший необычайные электрические явления. Вот почему София была признательна молодому офицеру де Сент-Африк за то что он часто выписывал для нее новинки у известного парижского книгопродавца Бюиссона. Однако ничего особенно интересного из Франции в эти дни не поступало, если не считать некоторых книг о путешествиях — на Камчатку, на Филиппинские острова, к норвежским фиордам, в Мекку, рассказов о географических открытиях и кораблекрушениях; успех таких произведений, возможно, объяснялся тем, что всем уже давно наскучили сочинения, авторы которых вступали с кем-то в полемику, постоянно читали кому-то мораль, поучали и наставляли; люди были пресыщены бесчисленными опусами, где политические деятели защищали себя или даже пели себе дифирамбы, всевозможными мемуарами, «правдивыми» историями о тех или иных событиях, — словом, произведениями, в таком изобилии появлявшимися в последние годы. Молодую женщину отнюдь не занимали всевозможные колонны, горбатые мостики, переброшенные через искусственные речушки, маленькие храмы в манере Леду [149], которые уже вырастали вокруг дома, но упорно не вписывались в окрестный пейзаж, — буйная и дикая растительность не сочеталась с архитектурными сооружениями, подчинявшимися закону строгих пропорций и линий; поэтому София охотно покидала мир действительности и мысленно плыла на борту корабля капитана Кука или Лаперуза, если только не следовала в это время за лордом Макартни в его путешествии по пустынным степям Татарии.

Сезон дождей, особенно благоприятный для чтения, миновал, и вновь наступила пора, когда так великолепны сумерки, опускающиеся на окутанную тайной далекую сельву. Но теперь эти сумерки казались молодой женщине слишком давящими. Ведь они приходили на смену дню, прожитому без смысла, без цели. Де Сент-Африк рассказывал ей, что где-то там, в самом сердце непроходимых лесов, возвышаются дивные горы, с их склонов стремительно обрушиваются водопады. Но она знала, что туда не было дорог и что густые заросли теперь кишели озлобленными людьми, вернувшимися к первобытному образу жизни и поражавшими меткими стрелами всякого, кто отваживался проникать в чащу. Она так жаждала деятельной, полезной и полнокровной жизни, — и вот это стремление привело ее к затворническому существованию в кольце деревьев, обрекло на прозябание в забытой богом глуши, на самом краю планеты. Вокруг все говорили только о делах. Новая эпоха бурно, безжалостно и победоносно вторглась в Америку, которая все еще походила на Америку времен испанских вице-королей и наместников, и, казалось, толкала ее вперед; ныне те, кто олицетворял собою новую эпоху, кто, не страшась неизбежного кровопролития, упорно, настойчиво добивался ее утверждения, будто забыли свое славное прошлое и сидели, уткнувшись в счетные книги. Блестящие кокарды были отброшены, прежнее достоинство утрачено, люди, отступившиеся от своих дерзких, обширных замыслов, вели теперь мелкую игру. По словам некоторых, недавнее прошлое было отмечено недопустимыми эксцессами. Однако именно подобные эксцессы как раз и сохраняли на страницах истории память о тех, чьи имена уже казались теперь слишком блестящими для той жалкой роли, какую они стали ныне играть. Когда София слышала разговоры о том, что в любой день на Гвиану могут напасть Голландия или Англия, ей хотелось, чтобы это произошло скорее: быть может, суровое испытание вырвет пресыщенных людей из состояния дремоты, заставит их забыть о торговых сделках, богатом урожае и прибылях! В иных странах жизнь продолжалась, шла новыми путями, одних она низвергала, других возвеличивала, там изменялись моды и вкусы, нравы и обычаи, весь уклад. А тут все опять жили так, как полвека назад. Можно было подумать, что в мире ничего не произошло, — даже одежда богатых плантаторов напоминала сукном и покроем одежду, которую здесь носили сто лет тому назад. София вновь испытывала мучительное чувство — в свое время она его уже испытала, — ей вновь казалось, что время остановилось, что сегодняшний день в равной мере похож и на вчерашний и на завтрашний.