Грехи людские - Маргарет Пембертон

Судно медленно разрезало гладь Южно-Китайского моря, направляясь в Сингапур. Элизабет старалась поменьше думать о Рифе Эллиоте.

Она искренне надеялась, что путешествие улучшит их отношения с Адамом, что к ней вернется былая любовь к нему. Она хотела показать мужу, что любит его, и готова была приложить для этого немалые усилия в постели. Но все ее надежды оказались тщетными. В первую же ночь на корабле Адам пожаловался на простуду. Он взял бокал бренди с лимоном и лег в постель один. Элизабет даже устыдилась того, с каким облегчением она восприняла это известие. Но поняла она и другое: какими бы искренними ни были ее намерения, никогда она не испытает с Адамом той страсти, что открыл ей Риф.

Как же подходили друг другу она и Риф, сколько наслаждения испытывали от близости... С Адамом она не переживала ничего подобного. Они могли быть друзьями, нежными и внимательными любовниками, их отношения давно устоялись. Когда Адаму стало лучше, они гуляли по палубе, взявшись за руки. Элизабет с удовольствием отметила, что страсть к Рифу совсем не повлияла на ее доброе отношение к Адаму. Они играли в кольца и в теннис, по вечерам танцевали и казалось, что между супругами ровным счетом ничего не произошло. Элизабет была совершенно уверена: так будет и впредь. Если, конечно, ей хватит душевных сил. Адам имеет право на ее внимание, на ее тихую любовь. То и другое будет ему принадлежать всецело, пока он в этом нуждается. Жизнь с Адамом шла своим чередом и, казалось, ничуть не изменилась от той вспышки страсти, которую Элизабет испытала с Рифом.

Но иногда в ее памяти возникала сцена их близости на пляже и обжигала сознание. Подобные воспоминания Элизабет старалась поспешно отгонять. С этим покончено. Она наконец познала свою истинную натуру, но ради спокойствия и благополучия Адама никогда больше не предастся неутолимой животной страсти. В прямом и переносном смысле она повернулась сейчас к Рифу спиной и решила, что никогда больше не уступит его домогательствам. Она испытывала настоящий ужас, вспоминая, с какой готовностью и желанием отдалась ему. Но, слава Богу, Риф был сейчас за тысячу миль. Как бы Адам ни уговаривал ее вернуться в Гонконг, она никогда на это не согласится. Во всяком случае, до тех пор, пока не почувствует, что полностью изжила в себе плотскую тягу к Рифу. Пока у нее не появится уверенность в том, что при встрече с Рифом она сможет оставаться спокойной, как если бы вместо Эллиота были Том Николсон или Ронни Ледшэм.

– О чем задумалась, дорогая? – с улыбкой спросил Адам, когда они, облокотившись на парапет палубы, наблюдали за косяком то и дело выпрыгивающих из воды летучих рыб.

Румянец едва заметно окрасил ее щеки.

– Я просто думала, очень ли Сингапур отличается от Гонконга, – поспешила она ответить, не отрывая взгляда от рыбного косяка.

– Думаю, что не слишком. Это тоже Юго-Восточная Азия. Такая же смесь рас, языков, та же жара и те же запахи. Сладкие пряности, сушеная рыба, щитовник. Запахи тропиков. Их чувствуешь даже на корабле.

– Я думаю, мне будет интересно посмотреть, – горячо сказала она. В ответ Адам приподнял бровь. – Может, мы сумеем побывать в Джохоре или Куала-Лумпуре?

– Кажется, в тебе проснулась путешественница, – с некоторым изумлением произнес Адам. – А как же быть с Ли Пи и с уроками музыки?

Очередная рыбина выпрыгнула из моря и тотчас же нырнула, но Элизабет еще некоторое время смотрела туда, где она исчезла.

– Ли Пи никуда из Гонконга не денется. Когда вернемся, он будет на месте, – беспечно произнесла она, хотя в глубине души беззаботности не испытывала. Чтобы освободиться от Рифа, ей пришлось пожертвовать занятиями с Ли Пи. Но даже и сейчас при мысли о том, какую дорогую цену ей пришлось заплатить, Элизабет испытывала сильную боль.

– Пойдем в бар, выпьем чего-нибудь, – предложила она, резко обернувшись к Адаму и стараясь, чтобы он не разглядел выражения ее глаз.

В баре только и разговоров было что о войне. Адам обсуждал со своими новыми знакомыми известие о сдаче немцам Варшавы, и Элизабет понемногу успокоилась и восстановила свое душевное равновесие. Когда разговор перекинулся на Америку и ее планы устраниться от военного конфликта, который вовсю разгорался в Европе, Элизабет уже полностью овладела собой. Она не будет думать о Ли Пи. И о Рифе. Все ее мысли будут об Адаме, этом удивительном человеке. Она будет думать лишь о том, как он любит ее и как нуждается в ней. И вообще о том, как ей повезло с мужем.

– Немного грязновато после Гонконга, не так ли? – спросил Адам, попыхивая трубкой. Судно приближалось к сингапурскому рейду.

– Во всяком случае, не так живописно, – согласилась стоявшая рядом с ним Элизабет. Ее лицо ласкал прохладный морской бриз.

Не было величественных гор, поднимающихся из моря, никаких серо-серебристых скал. В далеком колышущемся мареве, которое даже на расстоянии казалось раскаленным, взглядам путешественников открылся Сингапур, выглядевший вполне заурядно: пакгаузы, лишенные малейшего налета романтики, и несколько сверкавших на солнце нефтехранилищ слева, а справа – заросли кокосовых пальм и множество мачт сампанов и джонок.

– Единственное различие – в пейзаже, – с усмешкой сказал Адам час спустя, помогая Элизабет сойти по трапу. – Ты только послушай, какой шум и гам! Почище, чем в Виктории.

Порт кишмя кишел кули. Они что-то разгружали и нагружали; их крики и гомон казались поначалу оглушительными, но в шуме их голосов непостижимо выделялись и восклицания китайцев-надсмотрщиков. Добавляли гама и уличные разносчики, наперебой предлагавшие прибывшим пассажирам свои товары. Корабль окружило множество мелких суденышек, пришедших с Бали, Явы и Целебеса. В воздухе стоял неповторимый аромат, который смешивался с запахами реки и испарениями болот, протянувшихся по ее берегам.

– Господи, ну и жарища! – сказал Адам, вытирая шею носовым платком. Они сошли на причал. – Мне казалось, что в Гонконге я вполне притерпелся к здешнему климату, но тут вообще что-то ужасное.

Элизабет улыбнулась. В белом льняном платье она выглядела исключительно свежей и стройной. Широкополая соломенная шляпа надежно защищала ее лицо от палящего солнца. На душе у нее было легко. Гонконг остался далеко позади, и она решила, что ни за какие коврижки не вернется туда, пока не почувствует, что благополучию ее брака ничто не угрожает. Оставив Ли Пи и Рифа в Гонконге, она принесла едва ли не самую главную жертву, на какую была способна. Но тем не менее она выдержала испытание, и сейчас, стоя на многолюдном причале, Элизабет втайне радовалась тому, что из долгой изнурительной борьбы сумела выйти победительницей.