Опасная бритва Оккама - Сергей Переслегин

Столетия борьбы с монголо–татарами принесли Руси скорее опыт поражений, чем счастье побед. Тем не менее в этот период была выиграна самая важная в истории страны битва и проведена самая красивая военная кампания. Речь идет о сражении на Куликовом поле и о «стоянии» на реке Угре.

Схема великой победы Дмитрия Донского, как и предшествующего четкого и грамотного стратегического маневрирования, есть в любом школьном учебнике по истории. Есть смысл добавить только одно: продуманность подготовки к войне, порядок сосредоточения войск, пятичленное построение оборонительных порядков, принятая тактика боя, — все это показывает знакомство Дмитрия Донского уже не с монгольским, а с китайским военным искусством. Равным образом блистательная блокадная операция, проведенная Иваном III на реке Угре (ограничение подвижности конной в своей массе ордынской армии, неожиданное отступление, «приглашающее» противника переправиться через реку и принять бой в самых невыгодных условиях, последовательное стратегическое использование овладевшей врагом растерянности в целях полного его разгрома и ликвидации самой государственности без боя), заставляет вспомнить стратегическое искусство Сунь Цзы.

В своей последующей военной истории Россия и пользовала метод, названный английским историком Б. Лиддел Гартом непрямыми действиями, гораздо реже. Может быть, непрямая стратегия рассматривалась русскими полководцами как последний резерв и приберегалась на тот крайний случай, когда иного спасения уже не видно?

Основание Империи

Следующий этап военной истории России подчеркнуто «неинтересен». Создается централизованное государство. Не слишком стесняя себя в используемых средствах, московские князья превращаются в русских царей, сокрушают последние остатки средневековой «вольницы» (открывая при этом одни пути развития и закрывая другие — примером тому судьба Новгородской торговой республики), определяют стратегические цели и реализуют их «по Стейницу» — «простыми и не блестящими средствами». Ни одна из кампаний Ивана Грозного не была сколько–нибудь красива, многие были откровенно неудачными, но постепенно к России присоединяется Сибирь, первая и самая ценная колония, сыгравшая для нашей страны такую же роль, как Галлия для Римской империи или Индия для империи Британской[302]. Постепенно ликвидируются остатки ордынских структур на окружающих Русь землях, и сами эти земли мало–помалу становятся частью русского «хоумленда». Начинается многовековая борьба с Польшей, причем на первых этапах этой борьбы Русь терпит непрерывные поражения, дело доходит даже до оккупации самой Москвы и «учреждения» на троне польского ставленника.

Смутное время играет в военной истории Руси почти такую же роль, как ордынское иго. На сей раз восстановление государственности произошло очень быстро, а правящие элиты отделались легким испугом. Которого, впрочем, не забыли: отныне одной из важных целей русской политики становится уничтожение Польши как независимого государства. К концу XVIII столетия эта задача была в общем и целом решена (1795).

В период становления Империи выявилась еще одна «наследственная» черта русского военного механизма — ригидность, склонность к застою. Известно, что любая армия готовится к прошлой войне, но российская армия ориентировалась в своей деятельности на события прошлых веков. Как следствие, армия постепенно полностью теряла соответствие с реальностью и приходила в состояние полного разложения. Время от времени такое положение дел создавало реальную угрозу российской государственности, тогда старая армия уничтожалась «сверху» и на ее месте создавалась новая по последним зарубежным образцам. Среди таких «реформ» (на деле являющихся революциями) наиболее известна Петровская.

Деятельность государя–реформатора проанализирована самым подробным образом, однако на одном аспекте его преобразований имеет смысл остановиться. Петр, вне всякого сомнения, был воплощением варварского менталитета[303] России. Подобно большинству варваров, он имел сугубо детский взгляд на мир, Империя была для него стратегической ролевой игрой. Армия Петра выросла из игровых «потешных» полков, большой игрушкой был флот. Как великий император, Петр не знал слова «нельзя». Как большой ребенок, он не понимал, что такое «невозможно». В результате за четверть века Россия преодолела двухвековую отсталость и буквально ворвалась в число великих держав. В течение десятилетия выросла на невских болотах новая столица Империи, скопированная идейно с Александрии и Константинополя, архитектурно — с Венеции и Амстердама, стратегически с Аахена и Вены, но ставшая при этом великим русским городом.

Импульса, сообщенного России Петром Великим, хватило на 200 лет.

Великая военная держава

При преемниках государя–реформатора политическое значение России продолжает возрастать. К концу XVIII столетия страна становится крупнейшей и сильнейшей в военном отношении европейской державой. Эпоха прославлена многими замечательными именами русских полководцев и десятками блистательно выигранных ими сражений, но здесь имеет смысл остановиться только на одном — первом среди равных — генералиссимусе графе А. Суворове.

В своей классической работе «Стратегия непрямых действий»[304] Б. Лиддел Гарт рассказывает о десятках полководцах, о сотнях боев и сражений, но имя Суворова он даже не упоминает. Ситуация странная, если не сказать скандальная: кампании Суворова выгодно выделяются на общем фоне военного искусства XVIII века четкостью, краткостью и результативностью. При этом действия Суворова воспринимались стратегически и тактически совершенно прямыми, что шло вразрез с учением Б. Лиддел Гарта. Весь же остальной опыт мировой истории подтверждал теорию, согласно которой прямые действия приводят если не к немедленной катастрофе, то к серьезным потерям и затягиванию войн.

Победы Суворова нельзя объяснять численным превосходством (тем более что Б. Лиддел Гарт убедительно демонстрировал, что непрямые действия обороняющегося обесценивают численное превосходство наступающего). Нельзя объяснять их и качественным превосходством русских войск. Откровенно говоря, Суворов имел в своем распоряжении заведомо негодное орудие войны, причем иногда несоответствие качества войск стоящим перед ними задачам выглядело просто трагическим. Так в кампании 1799–1800 гг. «крепостная» армия, набранная по системе рекрутского набора, сражалась на чужой территории с победоносными войсками Французской республики, воодушевленными идеалами революции и возглавляемыми талантливым полководцем.

Вклад А. Суворова в военное искусство требует дополнительного изучения. Похоже, он исповедовал стратегию непрямых действий, замаскированных под огульное наступление. Суворов вовсе не стремился к бою на любых условиях, он обладал блестящим талантом навязывать противнику сражение, к которому тот был — именно в этот момент и в этом месте — совершенно не готов. То есть непрямые пути Суворова лежали, прежде всего, психологической плоскости.

В сущности, генералиссимус Суворов использовал не традиционную, и даже не индустриальную, а постиндустриальную стратегию — стратегию чуда. Его операции были глубоко личностны и основывались на трансляции солдатам и полководцам противника той реальности, где их поражение было решено и предрешено. Через полтора века нечто подобное продемонстрировали миру генералы вермахта и адмиралы Страны восходящего солнца.

II. Воюет Россия индустриальная

Военная история индустриальной России наполнена скрытым трагизмом. В XIX–XX веках мир менялся слишком быстро для склонной к застою русской армии. Почти в каждую войну она вступает материально и организационно неподготовленной; попытки всякий раз решать возникающие проблемы за счет одной только стойкости войск приводят к страшным потерям и в конечном счете обескровливают страну. Логика развития заставила Россию/Советский Союз воевать со всем миром. Это закончилось национальной катастрофой и очередным «смутным временем». Разумеется, как это уже вошло у России в традицию, поражение трансформируется в победу. Вопрос лишь — когда и какой ценой?

Крымская война: «и невозможное возможно»

Серьезная ошибка была допущена Россией в славном для нее 1812 году, когда государь не прислушался к мнению М. Кутузова, желающего прекратить войну сразу после гибели наполеоновской Великой армии. В рамках плана М. Кутузова следовало возобновить союз с Францией, разделить с ней сферы влияния на континенте, постепенно включить Первую империю в орбиту своей политики и готовиться к решительной схватке с Великобританией. План, основанный на запредельном риске, но дающий России шанс на ускоренное капиталистическое развитие и достижение европейской гегемонии.