Сумрачная дама - Лаура Морелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прислонившись к стене в тени железнодорожной станции, он наблюдал, как рабочие переносят из бывшей штаб-квартиры нацистов последние предметы. Они провели много дней, аккуратно запаковывая картины, скульптуры, книги и рукописи в специальные ящики и бережно перенося их в вагоны. Все это были сокровища, безжалостно отнятые у Польши нацистами, и все они теперь отправлялись домой. Доминику было жаль, что и он не может поехать домой, как они.
Прошло почти два года с тех пор, как он высадился на побережье Нормандии. Чечилия уже, должно быть, бегает. Он все пропустил: ее первые слова, первые шаги, превращение крошечного младенца в маленького человека с собственными мыслями и идеями, которые она уже умеет выражать. Доминик с болью осознавал, что никогда не слышал, как говорит его почти трехлетняя дочь. Он зажмурился, вспоминая слова из последнего письма Салли: «Вчера Чечилия спросила, когда папа приедет домой, – писала она. – Не могу дождаться, когда мне будет, что ей ответить».
Доминик поднял глаза. Ветер подхватил юбку Эдит, так что она облепила ее фигуру. Он позволил себе скользнуть взглядом по изгибу ее бедра. Пора отпустить ее, оставить здесь, у нее дома; она хочет вернуться к нормальной жизни не меньше, чем он сам. К ней на погрузочной платформе подошел Майор Эстрейхер с собственной декларацией, они сверили бумаги и кивнули друг другу. Доминик понял, что это сигнал к отправлению. Майор Эстрейхер обернулся и жестом подозвал его, а потом подошел к поезду, чтобы дать сигнал к отправлению.
Доминик огляделся, чтобы убедиться, что ни один листок не выпал из его блокнота, и пошел к поезду. Эдит стояла на погрузочной платформе с декларацией в руках. Она смотрела, как он приближается, и внезапно в ее глазах мелькнуло отчаянье. Она стояла там несчастная и одинокая.
– Не волнуйся, – сказал ей Доминик. – Чечилия будет в хороших руках. Можешь мне доверять.
– Я всегда доверяла тебе Чечилию, – ответила она. – Ты однажды уже спас ее. Я знаю, что ты отвезешь ее домой.
Снаряжение Доминика было уже в поезде. Он бросил взгляд на запад, а потом повернулся к Эдит. Несколько долгих мгновений они стояли вдвоем в неловком молчании. Не находя слов, Доминик наконец протянул ей сложенный пополам набросок, который держал в руке.
Эдит взяла его, развернула и внимательно посмотрела. Она всегда находила, что сказать о его набросках: каждая похвала уравновешивалась критикой, побуждая его совершенствоваться. Но не сегодня. Она улыбнулась ему, в уголках ее глаз стояли слезы, пойманные в мягкую темницу ее ресниц.
– Прекрасный рисунок, – сказала она.
Эдит была ему другом в темные времена. Но сердцем Доминик рвался домой, к той, что растила без него двух его детей, той, что годами терпеливо его ждала. Он протянул Эдит руку и увидел ее грустную улыбку.
Потом Эдит сунула руку в карман пальто и достала новехонький блокнот.
– Кое-что, чтобы развлечь тебя в поезде, – сказала она. – Продолжай рисовать, у тебя получается.
Доминик побоялся, что если заговорит, голос его выдаст. Так что он только кивнул и улыбнулся Эдит. Раздался свисток. Он отвернулся и запрыгнул в поезд. Уносясь в грохочущем поезде по рельсам все дальше и дальше под ритмичный стук колес, последним, что увидел Доминик в Мюнхене, был силуэт Эдит на платформе. Она выглядела точно такой же, какой он впервые увидел ее на вершине холма в Баварии много месяцев назад. Совершенно одинокой. Сильной. И смелой.
84
Чечилия
Дворец Верме, пригород Милана
Октябрь 1491
– Attento. Attento![60]
Из окна второго этажа Чечилия смотрела, как ее мать машет пухлой рукой перед носом слуги, который нес сундучок в заднюю часть кареты. Мать, обмахиваясь веером, пошла за юношей, ступающим с максимальной осторожностью, назад к двери дворца и потом опять сопровождала его восклицаниями до кареты. Она была похожа на надоедливую сороку, которая пристала к бедному юноше, галдит и хватает его за пятки, пока он ходит туда-сюда с вещами Чечилии.
Самой Чечилии оставалось лишь качать головой и посмеиваться в сторонке.
Хотя Чечилия уходила из-под опеки Людовико иль Моро с много большим имуществом, чем пришла, с высоты окна ее пожитки казались такими скудными. Сундук с платьями, большая шкатулка с украшениями для волос и драгоценностями, коробка с атласными, кожаными и бархатными туфельками. Лисья накидка. Шкатулка с деревянными игрушками и сшитыми зверями для Чезаре.
И вот так сюрприз! В одно прекрасное утро появилась ее мать.
Синьора Галлерани явилась во дворец Верме в сопровождении Фацио без предупреждения. Позади них старый мул тащил тележку, нагруженную приданым: сундуком, полным наспех сшитого столового и постельного белья, старой накидкой, некогда принадлежавшей еще ее деду, и любимым одеялом с ее детской кроватки.
Чечилия стояла, открыв рот от изумления, но мать и не подумала объясниться. Вместо этого она мгновенно схватила на руки Чезаре, осыпая его поцелуями и шепча нежные слова. Чечилия осталась безмолвно стоять, положив руку на дверной засов и наблюдая, как мать возвращается в ее жизнь после стольких месяцев тишины. Фацио оставалось только пожать плечами.
И вот теперь Чечилия наблюдала из окна, как мать отчитывает юношу, который грузит вещи в карету, что увезет ее в новую жизнь, к новому мужу.
– Моя дочь – графиня! – неустанно повторяла мать. – Вы должны обращаться с ее вещами с величайшей осторожностью. – Чечилия хихикнула в кулак.
Графиня. Жена графа. Другого Людовико.
В крошечной элегантной загородной вилле граф Людовико Карминати ди Брамбилла ждал Чечилию. Шкатулка с тяжелыми от восковых печатей документами на землю была уже доставлена в дом графа Брамбилла в Сан-Джованни-ин-Кроче, обеспечив там место самой Чечилии. К тому же описи ее овец, стада крупного рогатого скота и конюшни с лошадьми. Теперь все, что осталось – это ее личные вещи, она и маленький Чезаре. Она гадала, готов ли граф Брамбилла увидеть также ее мать.
Князь казался добрым человеком. Он поклонился ей и разговаривал тихо, мягко глядя на нее голубыми глазами. Сам он не представлял из себя ничего особенного: много старше ее, с седыми волосами и морщинистым лбом. Чечилия заранее попросила мастера Леонардо разузнать все подробности. Граф Брамбилла – добропорядочный землевладелец и продолжает дело своей семьи, торгуя шерстью, рассказал ей художник. Его молодая жена перенесла череду неудачных беременностей, и последняя попытка родить ребенка лишила ее жизни. Почти десять лет он прожил
