Время Культуры - Ирина Исааковна Чайковская

Льва Дурова в числе той десятки, которая уходила вместе с ним.

В рассказе артиста соседствуют восхищение и горечь, много горечи: «Я актерскую жизнь доживаю без него. Он гений, это даже не объяснить. Он был Пушкин в режиссуре. Говорят, ученики предали. Я правду знаю, но не скажу…».

И не говорит, а я его слушаю — и думаю, что, возможно, Эфросу, как и Пушкину, не хватило воздуха, нечем было дышать в той ситуации тупика и недостатка кислорода, в которую он был загнан. Судьбой ли? обстоятельствами? умелыми манипуляторами-политиками?

Вот еще немного из рассказа Льва Константиновича о режиссере: «Эфрос ставил только художественные задачи».

Кстати, о том же говорил и Юрий Любимов: «(Он) считал, что его микромир спасет его от всего дурного. Ля говорил, что это в любую минуту разрушится». И Дуров иллюстрирует, как оно разрушалось. Вот Чехов. «Три сестры». Классика. Спектакль был закрыт.

Вот «Ромео и Джульетта». Спектакль сдавали приемной комиссии семь раз. Требовали убрать реплику Броневого, где у Шекспира (в переводе) проскользнуло — «разлив рек в апреле». Ну, я вам скажу, до подобного и царская цензура, убиравшая слово «небесная» в описании красавиц, не дотягивает…

Дуров продолжает: «Эфрос на моих глазах сходил с ума». И вдруг посреди рассказа показывают отрывок из эфрософского телефильма «Всего несколько слов в честь господина де Мольера» (1973). Самый конец: слуга Бутон просит господина «не доигрывать спектакля». И я понимаю, что и Мольер — Юрий Любимов, и Бутон — Лев Дуров играют гениально, и я просто не могу не найти этот спектакль и не посмотреть его целиком, тем более, что в свое время я его пропустила.

Мне хочется, чтобы все читающие мою колонку нашли время и посмотрели этот шедевр Анатолия Эфроса. Столько в этот спектакль вложено выстраданного, такой он личный, что не может не обжечь.

В титрах сказано: «По мотивам произведений М. Булгакова и пьесе Ж.-Б. Мольера «Дон Жуан».

Ольга Яковлева — Донья Эльвира

Анатолий Васильевич сработал пьесу на диво — он взял потрясающие начало и конец из романа Булгакова «Жизнь господина де Мольера» (1933); написанный для серии ЖЗЛ, но не принятый к печати ввиду «немарксистской позиции» автора.

Роман издан через 30 лет в той же серии. Текст начала и конца гениально читает еще один «эфросовский актер» — Лев Круглый. Дальше спектакль следует за текстом пьесы Булгакова «Кабала святош» (1929). Пьеса Булгакова была принята к постановке МХАТом — но запрещена Главреперткомом.

Ольга Яковлева — Арманда

Премьера ее все же состоялась в 1936 году, однако после семи спектаклей; пьесу сняли, так как в «Правде» появилась разгромная статья. О бедный; бедный Булгаков; о бедный бедный Эфрос и о бедный бедный Жан-Батист Мольер; тоже хлебнувший на недолгом веку (51 год) всякого — и королевской милости; и опалы, похороненный за церковной оградой; так что могила его затерялась…

Эфрос очень тщательно просеивает текст булгаковской пьесы; оставляет самое важное; а еще вкрапляет в действие сцены из мольеровского «Дон Жуана». Для чего?

Задач здесь; как кажется, несколько. Показать мольеровский театр в его самом крамольном и безбожном варианте, ведь недаром король-Солнце именно из-за «Дон Жуана» и «Тартюфа», двух самых социально острых мольеровский вещей, лишил автора своей милости.

И во-вторых, — конечно же, перекличка любовной темы.

Ширвиндт — Дон Жуан

Дон Жуан бросает жену донью Эльвиру (великолепная, трагическая Ольга Яковлева), которая его проклинает.

Мольер бросает свою многолетнюю подругу Мадлену Бежар ради молоденькой Арманды, ее сестры (на самом деле, дочери Мадлены и его, Мольера).

Насколько тема была жгучей для самого Анатолия Эфроса, говорить не буду.

Арманду гениально играет все та же Ольга Яковлева, роль Мадлены прекрасно ведет актриса Ирина Кириченко. «Прежняя любовь» в постановке Эфроса совсем не старуха — молодая привлекательная женщина, но нет в ней тех чар, какими наделяет свою Арманду волшебница Ольга Яковлева.

Вообще в этом спектакле все актеры — на пике своих возможностей. Юрий Любимов. Он играет две роли — Мольера и слугу Дон Жуана — Сганареля.

На роль Мольера Эфрос взял Любимова. Поневоле призадумаешься, почему именно его режиссер поставил играть в сущности своего двойника, персонажа ему безумно близкого. В свете того, что случится через одиннадцать лет, есть в этом какая-то символика…

В обеих ролях Любимов слегка за-заикается. Мольер у него прост, добр, очень беззащитен перед жизнью и силами зла. Точно таким был Эфрос. Долго я думала, почему роль Сганареля Анатолий Васильевич поручил все тому же Юрию Любимову. В спектакле в театре на Малой Бронной слугу Дон Жуана в пьесе Мольера исполняет — и тоже гениально — Лев Дуров. И вот к чему я пришла. Мольер и Сганарель на удивление похожи. Им обоим приходится служить господину, который не очень-то их устраивает, от бунта их удерживает только страх, но втайне, про себя, когда их не слышат, они выплескивают то, что думают — как о Людовике XVI, так и о Дон Жуане.

Лев Круглый — Регистр

Мольер на одре болезни кричит: «Тиран», а Сганарель называет своего господина «Сарданапалом, чудовищем, собакой, дьяволом и турком».

Кстати, о Дон Жуане. Это, как мне кажется, лучшая театральная роль Александра Ширвиндта.

У него в телефильме удивительный взгляд — беспощадный, страшный, пронзающий насквозь. Ширвиндт сыграл красавца-безбожника, лицемера, но и человека редкой смелости, не убоявшегося пригласить на ужин статую убитого им командора, а потом пожать ее каменную руку. Здесь сходство с пушкинским «Каменным гостем» несомненно. Я специально посмотрела еще раз этот текст — один к одному. Значит, не только Мольер «брал свое добро там, где его находил».

Не могу не отметить еще одну работу — Гафта в роли Одноглазого.

Этот маркиз, с диким остановившимся взглядом грифона, высматривающий одним глазом поживу везде, где ее чует, способный — подкупленный врагом Мольера-архиепископом — обнажить шпагу против больного умирающего драматурга, типаж потрясающий! Как закономерно, что после смерти Дон Жуана, его слуга Сганарель может выговорить только одно: жалованье, жалованье, жалованье. А Одноглазый, поняв, что Мольер умер на сцене, а не от его шпаги, кричит: «Деньги обратно!». Как закономерно, что именно Одноглазый приносит Мольеру в период королевских милостей дар Людовика — 30 су за билет и мешок с 5 тысячами лир за посвященное ему стихотворение.

Короли платят не