Год - тринадцать месяцев (сборник) - Анатолий Емельянов

— Ну что ж, зато, может, душа у человека большая, ума много…

— Про это не скажу, не знаю, а что квартира у него есть хорошая и что потому Надя и пошла за него, про это говорят люди, про это скажу.

— И квартиры на дороге не валяются…

— А когда поехали обратно-то, три мешка картошки загрузили. Слышь, Санькка? Будто Чебоксары в Сибири где-нибудь, нельзя словно приехать лишний раз. Ну да по хозяину и скотина!

И тут мама дает себе волю! Пока мы с Надей, так сказать, «дружили», она слова худого не сказала про ее родителей, хотя я прекрасно знал, что не жалует наша деревня их добрым словом. Но сегодня она выложила все, что держала под семью запорами несколько лет. И что Иван Николаевич до того жадный, что на своем огороде и тропочки не проторит — чужими усадьбами ходит. И пчел-то у них двадцать семей! И коровы-то им одной мало, так каждый год еще телку держат. И свиньи-то у них до десяти пудов. А уж жене-то Ивана Николаевича, «самой-то», досталось по первое число! «Сама-то хоть бы разик до поту поработала в колхозе! Только и знает, что по базарам шастать! У нас вон яблоки гниют, а она аж до Свердловска их возит!..»

И заключила так:

— Кроты, одно слово — кроты!

Смотрите-ка вы на нее, на старую, как разошлась!

И мне воображается такая картина. Муж Нади, Николай Николаевич, маленький плечистый мужичок, таскает в машину картошку, а сама Надя с беспокойством посматривает в нашу сторону: «Не дома ли Санькка? Только бы не видел!..»

Ладно, все, хватит о Наде и о ее прекрасном Николае Николаевиче с его гарнитуром производства ГДР! Оборвись, лопни тяга уже ненужного теперь воза! Мне надо работать, надо еще поставить столбик, а вечером хочется посидеть над своей лекцией. Здесь, в Хыркасах, у меня много книг еще с институтских времен, вся этажерка забита книгами. В основном это учебники, книги по специальности, то есть по зоотехнике, но не меньше и политических, то есть марксистко-ленинская классика: Маркс, Энгельс, Ленин, а также три тома истории КПСС, «М. И Калинин. О молодежи», сборники статей и речей современных руководителей партии и правительства. Во время учебы в институте я много читал Маркса, Энгельса и Ленина, даже законспектировал «Капитал». Конечно, главное внимание я обращал на те труды, какие входят в программу, но ведь классики марксизма-ленинизма не могли не осветить и историю народов, их обычаи, бытовые традиции, в том числе и вопросы семьи, брака и любви. Я помню точно, что натыкался на высказывания по этим темам, и теперь мне хочется найти их в книгах. Без этого мне кажется просто невозможным моя лекция, ведь получится какая-то примитивная самодеятельность, кустарщина, вот и все. Без этих основополагающих мыслей классиков я просто могу вконец запутаться сам и запутать людей. Это я хорошо знаю и по себе. Бывало, думаешь о чем-нибудь, думаешь мучительно, слова подыскиваешь умные, а все как-то сводится к каким-то мелочам, которые при желании можно толковать и так и этак. Но вдруг нападешь в книге на точное высказывание, и мысль сразу возносится, все становится ясно и понятно, сам себя даже видишь как бы в другом свете. Великое дело — истина!..

Да, вот оно! Энгельс говорит, что как нет способа спастись от смерти, так нет и лекарства, которым можно было бы заставить мужчину и женщину обманывать друг друга. Прекрасно! Фридрих Энгельс! И я выписываю цитату. Возможно, я не воспользуюсь ею в своей лекции, но такие высказывания будут мне хорошим фундаментом, ведь можно и своими словами выразить эту мысль, в этом ничего плохого нет, я знаю, что многие ораторы очень часто так делают. А как же иначе? Если дети пользуются наследством родителей как своим личным богатством, почему труды классиков не могут быть таким же богатством для нас?.. Да и как же не прав Энгельс! Коли нет любви между мужчиной и женщиной, их не удержишь вместе ни побоями, ни цепями! Тысячу раз прав!

Или вот взять то же самое понятие свободы в любви, о которой часто говорят молодые люди как о чем-то желанном, как о мечте. А по-моему, это просто разврат, прикрытый красивыми словами, просто болезнь, скотство какое-то. Не с этого ли начинаются несчастливые семьи, раздоры? А по-моему, если уж говорить тут о свободе, так только в таком смысле: разлюбил — скажи прямо и смело в глаза. А тайное, воровское замужество не делает чести Наде… Нет, стой! При чем тут Надя?

Вроде как-то не туда меня заносит, потерял я нить рассуждений своих. Энгельс дал мне правильный толчок, а я куда-то не туда ушел. Конечно, разве с первого раза освоишь такие большие мысли, надо читать несколько раз, может быть, надо законспектировать всю книгу, а потом уж самому рассуждать. Но уже сейчас мне ясно одно стало: Энгельс еще сто лет назад призывал коммунистов говорить о любви открыто и смело. Не потому ли любовь, вместо того чтобы приносить людям счастье, иной раз приносит горе? Ведь жизнь теперь намного улучшилась, нынешняя молодежь созревает быстро, на иную девушку глядишь уже как на невесту, а она, оказывается, только еще восьмиклассница. А бывает и так, хотя, правда, редко, что и десятиклассницы рожают! Но если бы вопросы любви разбирались в школе, да не как-нибудь, не как кому в голову взбредет, а по-научному, такого бы не случалось, нет, не случалось бы…

И вот еще как я скажу: «Послушайте-ка, парни! Кто не бережет девичьей чести, тот не жалеет и собственную честь!..»

Но тут я как-то не к месту вспомнил Люсю, и в голове моей все окончательно смешалось.

19

И до чего легки, до чего ясны, как сравнишь, вопросы производственного порядка! Хотя тут и много шуму, много споров, но при одном трезвом слове все становится на свои места! Взять даже самую сложную нашу проблему: переход на трудодни. Тут нет тайны, тут есть всего лишь две очевидные точки зрения на один предмет. Одна — отсталая, другая — прогрессивная. Чья возьмет? У меня нет на этот счет двух мнений. Даже если ни я, ни Бардасов, ни кто другой не будет внушать и объяснять людям, что лучше, что полезней и перспективней, прогрессивная точка зрения победит, рано или поздно, а победит. Да случись скудный урожай, случись засуха или градобой, и все хором заголосят: не хотим трудодни, давай деньги. Ну, это крайняя, конечно, точка. Победа может прийти и другим путем. Окрепнет колхоз, будет побогаче, сможет выделять достаточно сена, соломы и картошки для индивидуальных хозяйств, и нужда получать их по трудодням отпадет. Только вот путь этот медленный, колхоз бы гораздо быстрей окреп при совхозной системе оплаты, и вот наша задача — доказать это, убедить людей, что журавль в небе — это не миф, но дело реальное, твердое.

Я уж не говорю о том, насколько легче и яснее другие наши колхозные дела (легче и яснее для меня, конечно, да и то в сравнении с вопросами идеологического порядка, взять хотя бы и лекцию мою, — напялил же, однако, я хомут себе!). Вот прихожу вчера к Бардасову, а у него заведующий фермой Петр Яковлевич разоряется: какие могут быть удои! Никаких не будет удоев при таких порядках! Да все через это свое «ну».

— Коровы без воды, ну, свет есть, а без воды, ну! Скотину сушить без воды, ну! Он или я, ну, как хотите!..

Так я ничего и не понял, пока не пришел Генка Граф, сел возле двери и вертит в руках какую-то железку. Петр Яковлевич на него:

— Ну, спроси его теперь, Яков Иванович, как это в нашем колхозе оказалось два хозяина, ну. Кто председатель, спроси его: Бардасов или Воронцов? Ну…

— Ты не нукай, я тебе не лошадь, — отвечает Генка и сует ему в грудь ту самую свою железку, похожую на пистолет ребячий, которым ребятишки разбивают пуговицы друг у друга. — Смотрите вот, Яков Иванович, какие теперь все пошли мастера. Сгорит пробка, так им лень, видите ли, в правление сообщить или мне прямо, если сами не могут заменить. Вот какой «жучок» сварганили. Не заметь я, всю бы ферму спалили.

— Не я сделал, а кузнец Хведут, — ворчит заведующий фермой.

— А хоть бы кто! Ставил-то ты. — И уже к Бардасову — Яков Иванович, я сколько раз уже вам говорил: надо менять проводку на фермах, иначе пожар может вспыхнуть в любую минуту. Тогда уж милиция примется за меня да за вас, а с этого мужика что возьмешь, мужик и есть!

— Теперь пробку заменил, дак зачем опять свет не даешь, ну?

— И не дам, пока проводку не заменю!

— Ну, смотри, смотри, Яков Иванович! Ты в колхозе председатель или Граф?!

Бардасов, однако, молчит: ни да, ни нет. Достает расческу и долго приглаживает редкие белесые волосы на темени. Мне кажется, причина его сдержанности в подобных ситуациях кроется в желании не вмешиваться в конфликты, где обе стороны по-своему правы. В самом деле, как тут рассудишь? И Генка прав, и Петр Яковлевич, с которого спрашивается молоко, тоже прав. И вот мне интересно, как рассудит Бардасов?

— Вот что, — говорит он наконец, убирая в кармашек пиджака расческу. — Ты, Петр Яковлевич, не шуми, а ты, Гена, сможешь сегодня съездить в бывшую свою мехколонну за проводом?