Чернильная кровь - Корнелия Функе

— Так что? Может, мне ему рассказать? — Мортола вглядывалась в ее лицо, как кошка перед мышиной норой.

— Конечно, — прошептала Реза. — Расскажи ему. Все, что ты можешь ему сказать, он и так знает. Я вернула ему все годы, что вы у нас украли, слово за словом, день за днем. Мо знает и то, что ты у родного сына жила в подполе и он перед всем светом выдавал тебя за экономку.

Мортола хотела залепить ей пощечину, как она это часто делала со служанками, но Реза удержала ее руку.

— Он жив, Мортола! — бросила она ей в лицо приглушенным голосом. — Эта история еще не закончилась, и его смерть в ней не записана. Зато о твоей нашепчет тебе моя дочь за то, что ты сделала с ее отцом. Вот увидишь. И тогда я посмотрю, как ты умираешь.

На этот раз ей не удалось перехватить руку Мортолы, и щека у нее горела еще долго после ухода Сороки. Сидя на холодном полу, она чувствовала взгляды сокамерников, как пальцы, прикасающиеся к лицу. Мина первой нарушила молчание:

— Откуда ты знаешь старуху? Она варила яды у Каприкорна.

— Знаю, — тихо ответила Реза. — Я была ее рабыней. Много лет.

55

ПИСЬМО ОТ ФЕНОЛИО

Значит, есть мир,Чью судьбу определяю я?Время, которое я связываю цепями букв?Жизнь, которой я могу распоряжаться?

Сажерук спал, когда вошла Роксана. За окном было уже темно. Фарид и Мегги ушли на берег, а он прилег, потому что нога болела. Увидев в дверях Роксану, в первое мгновение он подумал, что грезит наяву, как случалось с ним по ночам. Ведь когда-то давно он был здесь с ней. И комната выглядела тогда точно так же, и он лежал на таком же мешке соломы с изрезанным, липким от собственной крови лицом.

Волосы Роксаны были распущены. Может быть, поэтому он так живо вспомнил ту давнюю ночь. У него до сих пор замирало сердце при этом воспоминании. Он тогда чуть не сошел с ума от боли и страха, он полз на четвереньках, как раненый зверь, пока Роксана не нашла его и не привезла сюда. Хитромысл его сперва не узнал. А потом влил ему в рот что-то, от чего он заснул, а когда проснулся, в дверях стояла Роксана — точно так, как сейчас. А когда раны не затянулись, несмотря на все искусство цирюльника, она пошла с ним в Чащу, в самую глубь, к феям — и оставалась с ним до тех пор, пока лицо его не зажило настолько, что можно было снова показаться людям. Наверное, не много на свете людей, у которых любовь к женщине написана на лице ножом.

Но что он сказал ей, вдруг увидев ее здесь?

— Что ты здесь делаешь?

Сажеруку хотелось откусить себе язык. Почему не сказать ей, что он тосковал по ней так, что десять раз готов был повернуть обратно?

— И правда, что я здесь делаю? — откликнулась Роксана.

Прежде она повернулась бы и ушла, услыхав такой вопрос, а теперь только улыбается так насмешливо, что он смутился, как мальчишка.

— Где ты оставила Йехана?

— У подруги. — Она поцеловала Сажерука. — Что у тебя с ногой? Фенолио сказал мне, что ты ранен.

— Уже лучше. Зачем тебе этот Фенолио?

— Ты его не любишь. Почему? — Роксана погладила его по лицу.

До чего же она хороша.

— Скажем так: у него были на меня виды, которые мне не нравились. Старик случайно не передал с тобой чего-нибудь для Мегги? Письма, например?

Она молча достала его из-под плаща. Вот они — слова, которые должны стать правдой. Роксана протянула ему запечатанный пергамент, но Сажерук покачал головой.

— Отдай его лучше Мегги. Она на берегу.

Роксана с удивлением взглянула на него:

— Похоже, ты боишься клочка пергамента.

— Да, — сказал Сажерук, беря ее за руку, — боюсь. Особенно когда на нем писал Фенолио. Пойдем поищем Мегги.

Мегги смущенно улыбнулась Роксане, когда та протянула ей письмо, и мгновение с любопытством переводила глаза с нее на Сажерука, но тут же забыла обо всем, взяв в руки послание Фенолио. Она поспешно сломала печать, чуть не порвав пергамент. Там оказалось три густо исписанных листка. На первом было письмо, которое Мегги, пробежав глазами, небрежно сунула за пояс. Слова, которых она так ждала, покрывали два других листа. Глаза Мегги так быстро бегали по строкам, что Сажеруку трудно было поверить, что она и вправду читает. Наконец она подняла глаза, взглянула в сторону крепости и улыбнулась.

— Ну, что пишет этот старый черт? — спросил Сажерук.

Мегги протянула ему исписанные листки.

— Не то, чего я ожидала. Совсем другое, но очень хорошо. На, взгляни сам.

Он нерешительно взял пергамент кончиками пальцев, словно опасаясь обжечься.

— С каких пор ты умеешь читать? — Роксана так изумилась, что он невольно улыбнулся.

— Мать Мегги меня научила.

«Дурак! Зачем ты ей это говоришь?» Роксана посмотрела на Мегги долгим взглядом, пока он с трудом разбирал почерк Фенолио. Реза обычно писала для него печатными буквами.

— Может получиться, правда? — Мегги смотрела ему через плечо.

Море рокотало, как будто соглашаясь с ней. Да, может, что-то и получится… Сажерук шел за буквами, словно по опасной тропе. И все же это была тропа, и вела она прямо в сердце Змееглава. Но роль, которую старик отвел в этой затее Мегги, Сажеруку совсем не понравилась. Ведь Реза просила его присмотреть за дочерью.

Фарид с несчастным видом смотрел на буквы. Он так и не научился читать. Сажеруку иногда казалось, что юноша считает крошечные черные значки колдовством. Да и что еще мог он о них думать после всего, что ему пришлось пережить?

— Да расскажите же наконец! — Фарид нетерпеливо переминался с ноги на ногу. — Что он там пишет?

— Мегги придется отправиться в крепость, прямо во дворец Змееглава.

— Что? — Юноша оторопело посмотрел сначала на Сажерука, потом на Мегги. — Нет, так нельзя! — Он схватил Мегги за плечи и повернул к себе. — Не можешь ты туда идти. Это слишком опасно!

Бедняга. Конечно, она туда пойдет.

— Так написал Фенолио, — сказала она, стряхивая с плеч руки Фарида.

— Не мешай ей, — сказал Сажерук, возвращая Мегги листы. — Когда ты собираешься читать?

— Прямо сейчас.

Конечно. Она не хочет терять времени. Да и зачем? Чем раньше наступит в истории новый поворот, тем лучше. Хуже все равно уже быть не может. Или может?

— Что все это значит? — Роксана недоумевающе переводила глаза с одного на другого.

На Фарида она смотрела особенно неприязненно — жена Сажерука его по-прежнему не любила. Возможно, это изменится, если что-нибудь докажет ей наконец, что Фарид не его сын.

— Объясните мне! — сказала она. — Фенолио уверял, что это письмо может спасти родителей Мегги. Как может письмо помочь тому, кто попал в застенки Дворца Ночи?

Сажерук откинул назад ее волосы. Ему нравилось, что она снова носит их распущенными.

— Послушай! — сказал он. — Я знаю, в это трудно поверить, но если что-нибудь может отпереть застенки Дворца Ночи, то только слова в этом письме и голос Мегги. Она умеет оживлять чернила, Роксана, как ты умеешь оживить песню. И отец ее владеет тем же даром. Если бы Змееглав это знал, он бы его, наверное, давно повесил. Слова, которыми отец Мегги убил Каприкорна, выглядели так же безобидно, как эти.

Как она на него смотрит! Так же недоверчиво, как в прежние времена, когда он пытался объяснить ей, где пропадал неделями.

— Ты говоришь о колдовстве! — прошептала Роксана.

— Нет. Я говорю о чтении вслух.

Разумеется, она ничего не поняла. Откуда ей?

Может быть, она поняла бы, если б услышала, как Мегги читает, увидела, как слова трепещут в воздухе, приобретают аромат, прикасаются к коже…

— Я хочу, чтобы никого не было рядом, когда я буду читать, — сказала Мегги, взглянув на Фарида. Потом повернулась и пошла к богадельне, держа в руке письмо Фенолио.

Фарид хотел бежать за ней, но Сажерук удержал его.

— Не мешай ей! — сказал он. — Ты думаешь, Мегги исчезнет среди слов? Ерунда. Мы все равно по горло завязли в истории, которую она будет читать. Она только постарается, чтобы для нас задул попутный ветер — и так оно и будет, если старик написал правильные слова!

56

НЕ ТЕ УШИ

Вещи спят и ждут лишь слова,В каждой — песня взаперти.

Роксана принесла Мегги масляную лампу и оставила ее одну в комнате, где они спали ночью.

— Буквам нужен свет, вот что неудобно, — сказала она. — Но если эти действительно так важны, как вы все уверяете, я понимаю, что ты хочешь читать их одна. Мне тоже всегда казалось, что голос у меня звучит всего лучше, когда я одна.