Сливовое дерево - Эллен Мари Вайсман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С тех пор прошло уже бог весть сколько часов, и Кристина представляла себе тонкие, проникнутые надеждой лица Ханны и ее брата Хайнца, вспоминала, как они улыбались ей и махали на прощание, стоя рядом с надломленными мужчинами, молча смотревшими, как женщины покидают лагерь. Разумеется, Ханна решила остаться с братом, чтобы ехать вместе. Она запомнила адрес Кристины и пообещала написать, когда они устроятся на новом месте. Они с Хайнцем приняли твердое решение покинуть Германию навсегда.
Кристина не могла выкинуть проклятый Дахау из головы. Сторожевые вышки, электрические ограждения, длинные темные бараки, закопченная труба навеки впечатались в ее память, как монохромный отпечаток. Даже если ей суждено прожить до ста десяти лет, ей вовек не забыть желтоватую серость лагеря, напоминающую о раздробленных костях и старинных надгробных камнях в промозглый и дождливый январский день.
Кристина проснулась оттого, что поезд затормозил и резко остановился — прибыли на станцию. Она села; горло и грудь жгло, шея затекла, бок, на котором она лежала, болел немилосердно. С трудом откашлявшись, она поднялась, надела пальто и вместе с другими женщинами выбралась из вагона.
Стискивая в руках хлеб и одежду, добытые на складе в Дахау, угрюмые узницы покинули вагоны и безропотно встали в очередь, терпеливо ожидая, когда смогут назвать американцам свой родной город. Кристина пришла на помощь растерявшейся женщине, забывшей, откуда она.
— Меня зовут Сара Вайнштайн, — плакала несчастная. — Моего мужа звали Ури, но он убит. Не могу вспомнить название города, где мы жили. Я ничего не помню! — она в отчаянии вскинула руки, словно разгоняя невидимый рой мух. — Какая разница, что будет со мной? Вся моя семья погибла. Мне уже все равно.
— Наверняка кто-то из ваших родных выжил, — попыталась утешить ее Кристина.
Женщина не обратила на нее внимания. Кристина перечисляла все города, которые знала, но Сара только качала головой.
— Могу я что-то помочь? — на ломаном немецком спросил американский солдат.
— Эта женщина не помнит, откуда она, объяснила Кристина. Она чуть было не добавила, что Сара помешалась, но смолчала. Нет нужды произносить очевидное. «Возможно, все мы лишились рассудка», — мелькнуло у нее в голове.
Солдат пожал плечами и покачал головой — он явно ее не понял. Он говорил по-немецки совсем чуть-чуть. И снова девушка попыталась припомнить несколько английских слов, но ни одно не пришло ей на ум. Она не могла мыслить ясно. Солдат улыбался ей, но его улыбка выглядела натянутой, а во взгляде читались неподдельный ужас и жалость. Кристина попробовала представить, как выглядит со стороны: с бледного тощего лица смотрят голубые глаза, едва отросшие волосы примяты — ни дать ни взять ходячий мертвец.
— Английский? — поинтересовался солдат.
Кристина покачала головой.
— Name? Имя? — он указал на пожилую женщину. — Сара Вайнштайн, — сказала Кристина.
— Сара, — обратился он к женщине и, склонившись, заглянул ей в глаза. — Bitte, kommen, пойдемте.
Он был мускулистым и уверенным в себе — прекрасный голубоглазый ариец для гитлеровской армии. Из-под каски выглядывали светлые коротко стриженные волосы. В первый раз Кристина заметила, что форма на американцах сидит превосходно. Они совсем не похожи на ее отца, вернувшегося домой с ввалившимися бледными щеками, в перепачканных рваных брюках и кителе, мешком висевшем на его худом теле — кожа да кости. Американцы были сытыми, розовощекими, с ясными поблескивающими глазами.
Голубоглазый солдат повел обезумевшую женщину на другой конец платформы. Кристина опустилась на ближайшую скамью. В голове у нее стоял туман, ее трясло, как в лихорадке, и каждый вдох вызывал приступ кашля. Уцепившись за край деревянного сиденья, она неожиданно осознала, какие по-детски тоненькие у нее ноги. Словно увидев их в первый раз, она заметила острые углы нескладных коленей, как будто хрупкие кости пытались прорвать кожу и высунуться наружу. При виде чулок, принадлежавших какой-то погибшей девушке, ее сердце почему-то помчалось вскачь. Потерявшая рассудок женщина заронила в сознание Кристины ужасающие страхи, которые распространились и отравили мозг подобно яду, унесли ее надежду, как буря перышко. Что с ее родными? Живы ли они? А вдруг бомба попала прямо в дом и все погибли?
На платформе появились черные армейские сапоги. Голубоглазый солдат присел возле нее на корточки.
— Name? — спросил он.
— Кристина, — стуча зубами, ответила она.
— Home?[89] — осведомился он мягким голосом. Нomе. Это слово она поняла. Кристина хотела ответить, но язык не слушался ее — губы двигались, но не произносили ни звука. Откашлявшись, она сделала еще одну попытку.
— Хессенталь, — прохрипела она.
К ее удивлению, солдат зарумянился и расплылся в широкой улыбке, обнажив белые как снег зубы. Где-то на задворках сознания Кристины проскочила мысль, что она уже целую вечность не видела искренней улыбки.
— Фройляйн, — солдат указал на бетонный пол между своими сапогами. — Home. Хессенталь.
Глава двадцать восьмая
Кристина, не веря своим ушам, уставилась на голубоглазого солдата. Значит, она уже дома? Широкая улыбка не сходила с лица американца. Девушка вскочила, чуть не сбив солдата с ног, и стала проталкиваться по платформе. Сердце словно молотком стучало в слабые легкие, и, заходясь кашлем, Кристина устремилась к середине платформы. В вагоне она не имела представления, в каком направлении идет поезд, а когда они прибыли на станцию, ей не пришло в голову посмотреть на табличку с названием. Она и мечтать не могла о том, чтобы ее родной город стал первой остановкой. Эта станция выглядела так же, как сотни других, лишь в центре красной кирпичной стены красовалась надпись «Хессенталь».
Кристина прижала руки ко рту, по всему телу прокатилась волна радости пополам со страхом, и девушка заплакала в голос. Рядом с ней появился голубоглазый солдат.
— Дом, — всхлипнула Кристина и побежала. Американец поспешил загородить ей дорогу.
— Nein, фройляйн, — он покачал головой.
Она остановилась, и солдат
