Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности - Борис Рыбаков

Передвижения князей из города в город, участившиеся во второй половине XI в., неизбежно порождали у них стремление обобрать покидаемое княжество, не заботясь о будущем крестьян. Усобицы, борьба за богатые столы разоряли народ и увеличивали расходы князей, а следовательно, еще более обостряли взаимоотношения их с крестьянством. Крестьянское земледельческое хозяйство по самой своей природе было неустойчивым. Достаточно было града, засухи или излишних дождей, чтобы тысячи людей остались на целый год на голодной норме. Чем больше брали в такие тяжелые годы у крестьян княжеские рядовичи и огнищане, тем большей опасности подвергался последний жизненный резерв деревни — зерно, оставленное на семена. Если поборы были так велики, что возникала угроза семенам, то новый хозяйственный год, независимо от погоды, сулил смердам голодную смерть, и зная это, крестьянство вынуждено было браться за, оружие и вести неравные бои с княжескими подъездными, сельскими старостами и рядовичами, что и потребовало издания специального закона Ярославичами.

Неурожаи особенно обостряли все противоречия в деревне и заставляли крестьянство то сопротивляться сборщикам дани, то исступленно обращаться к древним богам и кровавым обрядам. Очень интересен рассказ боярина Яна Вышатича, который был, по всей вероятности, огнищанином одного из Ярославичей и наблюдал в Ростовской земле последствия неурожая; рассказ внесен в летопись под 1071 г., но самые события происходили ранее, в 1060-е годы.

Однажды во время голода в Ярославле объявились два кудесника, которые заявили, что они могут обличить тех женщин, по чьей вине произошел голод, и в шаманском экстазе указывали на богатых крестьянок, говоря: «Эта жито прячет, а эта — мед, а эта — рыбу, а эта — меха». Причем они будто бы доставали из-за спины образцы этих продуктов — то жито, то одну рыбу, то белку. Предполагаемых чародеек убивали, а их имущество волхвы (к которым уже присоединилось около 300 человек) брали себе. Так все они дошли до Белоозера, где вступили в бой с Яном Вышатичем, но были разбиты им. Волхвов выдали Яну, но они потребовали, чтобы их судил сам князь Святослав Ярославич. Ян после споров с волхвами о сущности языческой религии выдал их родственникам убитых, и те отомстили кудесникам, отдав их на съедение медведю. Сквозь мрачную романтику колдовского ритуала проглядывает социальная сущность событий: во время голода бедные смерды, возглавляемые волхвами, использовали колдовство для конфискации имущества богатой части населения погостов. Это не было движением против феодальных порядков вообще, а являлось лишь борьбой за перераспределение жизненных запасов. Княжеский посланец встал, естественно, на сторону «лучших людей». Попытка восставших зарубить Яна топором могла бы привести всю Белозерскую округу под тяжелую восьмидесятигривенную вину, полагавшуюся по Русской Правде за убийство огнищанина «в разбое».

В 1060-е годы летописец усиленно обращает внимание на различные «знамения», все время повторяя, что они предвещают недоброе. В разных местах — то на Белоозере, то в Новгороде, то в самом Киеве — появляются язычники-волхвы, предрекающие несчастья. Очевидно, сильные неурожаи были не только в Поволжье, т. к. киевский летописец написал целое сочинение о том, как важно для установления хорошей погоды молиться христианскому богу, а не языческому.

В довершение всего в 1068 г. на Русь обрушились полчища половцев во главе с ханом Шаруканом. Трое Ярославичей, трое составителей Русской Правды — Изяслав, Святослав и Всеволод — бежали от половцев, проиграв битву на р. Альте.

Киевляне, участники того ополчения, которое было разбито Шарука — ном, понимали опасность половецкого вторжения внутрь Руси и стремились продолжать борьбу, но для этого у них не было ни оружия, ни коней. На торговой площади на Подоле, вдали от княжеской крепости, 15 сентября 1068 г. собралось народное вече. Оно решило организовать поход против половцев и отправило депутацию к великому князю Изяславу. Посланные заявили князю: «Вот половцы хозяйничают в нашей земле… Так дай же, князь, нам оружие и коней, и мы снова будем биться с ними!» 

Недальновидный князь отказал представителям народа в их такой естественной просьбе. Трудно сказать, чем был вызван этот отказ: или слишком много окрестных смердов вошло в ворота Киева в поисках убежища, и князь боялся, что его запасы попадут в руки крестьян, разоренных войной; или князь не хотел открыть свой арсенал киевлянам, не одобрявшим княжеской политики усобиц. Ведь только за год до нашествия Шарукана Изяслав с братьями жестоко расправился с полоцким князем Всеславом: «Эти братья, — пишет летописец, — взяли Минск и изрубили всех мужчин, а женщин и детей увели в рабство (вдаша на щиты)». Князя Всеслава разбили в сражении, но потом Ярославичи решили с ним примириться, поклялись на кресте, что не сделают ему никакого зла. Когда же Всеслав Полоцкий, надеясь на торжественную клятву родичей, приехал к Изяславу в его лагерь под Оршей, то был тут же в присутствии великого князя вероломно схвачен и вместе с двумя сыновьями перевезен в Киев. В Киеве Всеслав Брячиславич содержался в «порубе», особо строгой тюрьме без дверей, лишь с маленьким оконцем для передачи пищи; построен был поруб где-то поблизости от княжьего двора и целый год напоминал киевлянам о лукавстве их князя Изяслава.

Заключенный князь Всеслав пользовался народными симпатиями; за ним закрепилась слава стремительного и удачливого полководца, как бы по колдовству переносившегося с места на место и бравшего смелостью и проницательным умом то Новгород на севере, то Тмутаракань на юге. О Всеславе — Волхве Всеславьиче — были сложены народные былины, о нем с большим сочувствием говорит автор «Слова о полку Игореве», восхищаясь его смелой душой и сожалея о тех бедах, которые выпали ему на долю. Всеслав изображается то серым волком, в одну ночь пробегающим от Киева до Черного моря, то волшебником, слышащим в Киеве звон полоцких колоколов, то зверем-рысью, исчезающей из осажденной крепости в синей полуночной мгле. Князь-волхв, князь-оборотень, каким он рисуется в летописях и песнях, владел умами людей XI в., и, может быть, не случайно летописец Никон, повествуя о киевском восстании 1068 г., предпослал ему подробное рассуждение о вреде язычества; быть может, полоцкий князь, враждуя с тремя Ярославичами, опирался на народное недовольство ими, поддерживал народные языческие верования и обряды, в обличье которых выступало в то время классовое недовольство, как мы видели это на примере Ярославля и Белоозера. Если это так, то нам еще понятнее будут как симпатии киевлян к томящемуся в порубе князю-чародею, так и недоверие великого князя Изяслава к киевскому народу, боязнь выдать ему оружие и коней.

События 15 сентября развивались далее: узнав об отказе Изяслава, вече стало обсуждать действия воеводы Коснячки (Константина), одного из авторов Правды Ярославичей. Народ решил, очевидно, наказать этого вельможу и прямо с веча двинулся на киевскую Гору, в крепость. Это было уже восстанием против князя. Восставшие пришли на воеводский двор, но самого Коснячку не нашли. Тогда народ разделился на две части — одни отправились освобождать каких-то своих друзей («дружину») из тюрьмы, а другие пошли через мост прямо на княжий двор. Тюрьма, где была заключена «дружина», находилась около дворца Брячислава (вероятно, отца Всеслава Брячиславича). Полный недомолвок рассказ летописца можно понять приблизительно так: еще до восстания 15 сентября какая-то часть киевлян или близких к киевлянам полочан (из окружения старого Брячислава или молодого Всеслава) была арестована князем Изяславом и заперта в погребе близ киевской резиденции полоцких князей. Восставший народ решил: «Пойдем, освободим дружину свою из погреба!» — и погреб был открыт народом.

В это время двор перед великокняжеским дворцом уже был запружен народом, спорившим с князем. Изяслав, окруженный боярами, смотрел из оконца галереи на толпу, а боярин Тукы, брат Чудина, советовал ему усилить стражу около Всеславова поруба: «Видишь, князь, люди взвыли!» Очевидно, придворные бояре знали о симпатиях киевлян к Всеславу и советовали предотвратить освобождение опасного узника. Как раз в это время во дворе появилась та половина восставших киевлян, которая освобождала свою дружину из погреба. Бояре сказали князю: «Дело плохо. Пошли стражу к порубу Всеслава — пусть его обманом подзовут к оконцу и убьют, пронзив мечом». Князь не решился на этот шаг, а народ с криком бросился к порубу Всеслава. Едва увидев это, великий князь и его брат Всеволод бежали из Киева. Изяслав уехал в Польшу и там на золото и серебро великокняжеской казны нанял войско для отвоевания престола.

Восставший народ разрубил сплошные стены поруба, освободил князя Всеслава «и прославиша и среде двора княжа», т. е. провозгласил его великим князем взамен бежавшего Изяслава.