Белая береза - Михаил Бубеннов

Андрей остановил Петрищева.

- Привет "апостолам"!

- "Кочколазам" тоже!

- Ну, как ваш "бог войны" поживает? Помалкивает?

- Наш "бог" болтать зря не любит, - подмигивая друзьям, ответил Вася Петрищев. - А уж если заговорит - прощайся с белым светом!

- У танкистов были?

- Заходили поболтать...

Андрей съязвил:

- Выходит, ваш "бог" зря болтать не любит, а вы его "апостолы", не прочь?

- Нам это можно!

- Кто там из танкистов? Случайно, не Борисов?

- Он самый...

- Пошли, ребята!

У восточной стены сарая, прижавшись к ней почти вплотную, стояли два танка: "КВ" и "Т-34". Воентехники и танкисты в засаленных ватниках осматривали танки; один танкист заново красил башню "КВ" белой краской.

Озеровцы шумно и весело приветствовали первых гвардейцев. Здоровались, крепко встряхивая руки. Как водится, все было приправлено доброй, сердечной шуткой.

- Зазнались уже или нет?

- Не успели еще! Некогда!

Увидев бойцов взвода Юргина, с которыми приходилось встречаться на переднем крае, гвардии старший сержант Борисов подошел к ним:

- О, соседи! Привет!

В новом, пухлом ватнике и ватных брюках, в шлеме и валенках, Борисов казался толстым и неуклюжим; лицо его, в жирных пятнах масла, улыбалось.

- Что ж ты ушел с передовой? - спросил его Андрей. - Скучно без нас?

- Поцарапали немного. Вот сейчас закончу ремонт, а завтра - опять туда. А вы?

- Пожалуй, тоже...

- Слыхать что-нибудь?

- По всем приметам, должны пойти.

Подошла еще группа солдат, а за ними несмело - санитарки в беленьких, чистеньких полушубках, еще не побывавших в траншеях и блиндажах. Среди девушек Андрей сразу заметил Лену; их взгляды встретились, и Андрею показалось неудобным промолчать; смущаясь, он спросил девушку издали:

- Ну, как Найда? Не сбежала?

- Это он, - сказала Лена подругам и смело направилась к Андрею. Нет, не сбежала! Вы понимаете, она уже привыкла ко мне. Честное слово!

- А как с собаками?

- Мои на нее ворчат.

- Ничего, поладят!

Стараясь не мешать общему разговору около танков, Андрей и Лена отступили в сторону, к стене сарая, и тут, несмотря на короткое знакомство, с удивительной обоюдной легкостью и живостью заговорили о разных разностях, что приходило каждому на ум: о собаках, о боях, о Москве, о прежней и будущей жизни... Лене было приятно разговаривать с Андреем потому, что он - настоящий фронтовик, хорошо знающий войну, а Андрею - потому, что давно уже не видел перед собой так близко румяного девичьего лица и улыбающихся глаз, не слышал девичьего голоса... Они так увлеклись своим разговором, путаным, но, казалось, необычайно важным и интересным, что даже не слышали, о чем говорили около танков.

Вначале разговор у танков шел вразнобой, но вскоре Иван Умрихин занял в нем ведущую роль. Присев на порожнюю бочку из-под бензина, он в удобный момент пустил в дело свой хрипловатый голос, всегда чем-то покорявший людей.

- Ну, хорошо, товарищи танкисты, - сказал он, - вот вам дали гвардейское звание. Это, скажу я вам, не шутка! Прямо скажу: большой почет! Выходит, сегодняшний день у вас настоящий праздник. А почему же вы не гуляете, водку не пьете, а возитесь здесь в разном мазуте, как черти?

- Гулять, возможно, завтра будем, - ответил Борисов.

- Завтра? А нас позовете?

- Обязательно. Без вас нельзя.

- Вот это разговор! А где же устроите застолье?

- В чистом поле, на раздолье, - ответил, улыбаясь, Борисов. - Там веселее, чем в этой деревне.

- О-о, нашли место! - с неудовольствием протянул Умрихин, подняв и отводя в сторону от Борисова посиневший утиный нос. - Дрожь берет на таком раздолье!

- Зато там с музыкой!

- От той музыки икать охота.

Танк "КВ" загудел и внезапно дернулся на месте. Все невольно дрогнули и отшатнулись от него; в кронах старых черных ветел у соседнего двора заметались, загалдели галки, собравшиеся на ночлег. Когда танк замолк, Умрихин продолжал:

- Нет, как ни говори, а невеселый вы народ, танкисты! У вас такой праздник, а все вы - серьезные, хмурые, даже виду не хотите показать, что рады. А ведь рады так, что в пляс бы только. Я же вижу, у меня глаз верный. Скажем, вон тот, который малярит. Да у него все печенки поют от радости!

Маленький танкист, красивший башню "КВ", яростно покрутил кистью в заляпанном белилами ведерке и огрызнулся:

- Ну и что же? Что ты прилип? Зависть тебя берет, вот что, любезный ты мой папаша! Если хочешь, я тебе прямо скажу: да, рад; да, все печенки поют от радости!

- Вот видите, я же угадал, - мирно заметил Умрихин, раскидывая в стороны руки и этим жестом как бы приглашая всех присутствующих в свидетели его правоты.

- Да, рад, рад, вот и все тут! - разгорячился маленький танкист, бросил работу и замахал в воздухе белой кистью. - А ты мне, папаша-умница, скажи: какой же дурак не будет радоваться такому званию, а? Я как узнал про это, во мне, и верно, все запело!

- Ну, будет, будет, Кривцов! - сказал Борисов, смущенный бахвальством маленького танкиста. - Малярь знай, торопиться надо.

- Конечно, я замолчу, - сразу стихая, ответил Кривцов. - Только напоследок я скажу одно: вредный же он, этот папаша, или не видите? Все молчат, а он все с подковыркой да подковыркой!

- Хватит, Кривцов! Не обижай гостей!

- Он сам обижает!

- Вот и видать тебя сразу насквозь, как стеклышко! - сказал Умрихин. - Не успел, стало быть, получить гвардейское звание, а уже зазнался. А что из тебя будет, если орден дадут или медаль из чистого серебра?

- Дадут разве? - спросил кто-то из солдат.

- Понятно, дадут, в приказе так и сказано, - со свойственной ему мирной манерой ответил Умрихин и похлопал подзастывшими валенками нога об ногу. - Не обязательно, понятно, ему вот, товарищу маляру, дадут, а вообще многим из их бригады.

Всех развеселило, что Умрихин удачно уколол обидчивого танкиста, и все весело, беззлобным смехом поддержали шутника. Умрихин затем обратился к Борисову, который, по молчаливому сговору занятых работой танкистов, принимал гостей:

- А насчет других разных отличий, товарищ гвардии старший сержант, не слыхать еще?

- Каких еще отличий?

- Ордена и медали у всех одинаковые, а для вас должны быть особые отличия, - знающе заявил Умрихин. - Какую-нибудь особую форму надо или, допустим, особые знаки на груди.

- Можно и без отличий.

- Нет, нельзя, - возразил Умрихин. - Раз вы гвардия - у вас все особое должно быть: и форма, и знаки, и даже, я думаю, харч особый...

Замечание Умрихина об отличиях понравилось всем: и танкистам и пехотинцам, и все разом заговорили о том, установят ли в самом деле отличия для гвардейцев и если установят, то какие именно...

- В царское время разные были, - сказал Умрихин.

- То в царское! - крикнул Кривцов с танка, надеясь, видимо, этим замечанием как-то отплатить Умрихину за его обидные шутки.

- А почему сейчас не сделать? - сразу прицепился Умрихин и даже спустился с бочки. - Ну, скажи, почему? Раз гвардия, стало быть, лучшее войско, а лучшее войско издали должно быть видно. Взглянул и видишь: гвардия! У меня, сказать откровенно, дед раньше служил в гвардии. Раньше ведь как брали в гвардию? По росту. Как взглянула комиссия на деда, так в один голос: в гвардию! Он даже повыше меня был, вот как! А служил он у генерала Скобелева... Вот был, братцы, генерал так генерал: осанка - во какая, взгляд - орлиный, борода - надвое, а под ней вся грудь в орденах! Дед с этим Скобелевым ходил турок бить, а потом и привез домой его портрет. Настоящая картина, вся в красках! И вот, бывало, как взглянет дед на тот портрет, так в нем будто пружина ударит! Головой до потолка, руки по швам. Ох, и выправка была! Не только в гвардии служил, а и правофланговым в роте ходил.

- Подумаешь, трясется со своим дедом! - крикнул Кривцов, искренне страдая от того, что ему никак не удается отплатить Умрихину за обиды.

- Насчет деда, товарищ танкист-маляр, я совсем не зря затеял разговор, - сказал Умрихин и обратился к Борисову: - Я вот что хотел узнать: как насчет росту будет, а? Определен рост для гвардии или нет еще?

- Я думаю, что дело не в росте, - ответил Борисов. - Гвардейское звание должно даваться за геройство, а рост тут ни при чем...

- Как ни при чем? - удивился Умрихин. - Гвардия во всем должна быть отличной от остального войска, я так понимаю. Скажем, ваш рост можно еще считать подходящим для гвардии. Ну, а вот тот ваш товарищ, который малярит, он же совсем мал! Нет, пусть он не обижается на меня, я это к слову, а все же, по правде сказать, какой у него рост?

В толпе раздался дружный хохот.

- Нет, я не в обиду сказал, - продолжал Умрихин, когда хохот подзатих. - Я только диву даюсь: мелковат же он для гвардии! Я так думаю: тех, которые не вышли ростом, должны бы из вашей гвардейской бригады отсеять, а набрать рослых.

Кривцов не мог больше сносить обиды.

- Вроде тебя? - крикнул он и пролил белила. - Не ты ли хочешь на мое место?

- А что ты думаешь? - спокойно, как ни в чем не бывало ответил Умрихин. - Если будут подбирать в гвардию по росту, то как раз я первый и попаду на твое место!