Роза из клана Коршунов - Татьяна Чернявская

Карина также не проявляла к Императорским защитникам интереса, коротая время в своей комнате за чтением книг из отцовских запасов и составлением рунических монограмм по его чертежам, пока в одно прекрасное утро, когда горничная принесла свежие повязки с комьями ароматной густой мази, объект поползновений Малики и попутно командир охраны не явился в дом с посланием от Императора для господина Чертакдича. Что конкретнее было в загадочном свёрнутым старомодным треугольником письме, девушке узнать так и не позволили, но к вечеру изрядно разросшийся трудами добрых родственников и неизвестных меценатов скарб Каринаррии был упакован в громадный изрезной сундук и приторочен к Императорской карете. На рассвете же без лишних церемоний и прощаний девушку увезли всё те же гроллины. Владомир, слонявшийся по бескрайним просторам Брагранна в одном ему известном направлении, присоединился к не слишком радостной, чтобы не сказать траурной процессии на выезде с четвёртого кольца и без лишних церемоний развалился рядом с девушкой. Немного подумав над открывающимися перспективами и внимательно оценив всю гамму собственных ощущений, Каринаррия пришла к неутешительным выводам, что, наверное, рада его видеть.

— … вот я и прикинул, — мужчина многозначительно улыбнулся, лилея в своей не самой благородной душе совсем уже нечестивые планы, — стоит проверить наличие такого полезного жезла в нашем мире. А, поскольку в руки он может даться только колдуну, меня не с первой попытки, но упросили…

Насколько Каринка знала своего названного братца, в вопросах касающихся наживы и перспективы самовозвеличивания потенциальные работодатели не с первого раза могли найти его или он сам не с первого раза уговорил их, что значительно вероятнее.

Карета резко качнулась и стала. Отставной офицер лениво подобрал ноги, делая величайшее одолжение всему свету проявлением хороших манер, зевнул и нехотя принял сидячее положение. В просвет меж шторами юркнул шаловливый лучик солнца и рассыпался сотней сияющих звёздной пылью бликов, наткнувшись своим острым краем на грудь рыжеволосого. В небрежно расстёгнутом вороте рубашки настоящей связкой, словно рыночные бублики или сушенные мелкие змеи, блестели амулеты самой невообразимой формы и материала. Их отполированные бока сияли не хуже Императорской короны, это показалось Каринаррии плохим знаком и ненавязчиво выудило из груды запретных воспоминаний ночной разговор вурлоков о заговоре.

— Госпожа Корсач, мы прибыли, — послышался снаружи хрипловатый, но вполне приятный голос одного из гроллинов, запомнившегося провальной попыткой надрать-таки уши маленькой негодяйке к концу второй неделе издевательств. — Извольте выходить.

Девушка боялась даже предположить, куда велением Императора её могли направить после всех злоключений и заступничества правителя вурлоков, но постаралась смириться со своей участью, бредущей по пятам голодной злобной псиной, поправила новое платьице бледно-рябинового цвета с чёрным пояском и ажурной отделкой по вороту в виде кленовых листьев, подаренное тётей из собственных запасов приданого. Следя за всем сложным действом приведения себя в порядок и ужасаясь возможным масштабам подобных мытарств неуверенных в себе особ, Владомир не выдержал и грубо выпихнул ведунью из кареты.

Дневной свет жадно навалился со всех сторон после душного полумрака задёрнутых занавесей на свою маленькую жертву, силясь ослепить её своим отнюдь не осенним великолепием. Когда первая атака не увенчалась успехом, а глаза разделили тени на фигуры, на девочку стремительно и жестоко навалилась озарение.

Императорская карета, сопровождаемая двумя десятками гроллинов, остановилась посреди большого поселения, что больше напоминало военный лагерь или стан грозного кочевого племени, что по легендам владело пустынными землями и совершало набеги на Долину до появления вурлоков. Ровные до неприятного мельтешения, ряды больших округлых навесов с закатанными под крышу краями из-за нежданной жары теснились боками на всё недавно убранное поле до самой кромки молоденького леска. Их светлые макушки с красно-чёрными лентами поблёскивали на солнце. У деревянных плохо струганных оснований аккуратными связками металлических снопов ютились связки оружия и скромных походных скарбов. Рядом чинно сидели их суровые обладатели, чистили оружие или проверяли обмундирование. Старые, заматеревшие вояки с серьёзным, как и подобает военному лагерю, выражением умудрённых боевым опытом лиц, закатав широкие рукава летних рубах, самозабвенно стирали под пристальным надзором ещё более серьёзны женщин, которые тут же бельё и развешивали. Между стенами навесов были натянуты грубые верёвки с трепещущими флагами нижних мужских порток, белоснежных рубах и почти бесконечных тряпок, что придавали какой-то невообразимый уют нищих колец Браграна. Дополняли уют редкие писки детей, шумными стайками носящихся от навеса к навесу и докучающих любому взрослому на своём пути. Предвоенное затишье странного походного лагеря невольно вызывало улыбку.

Каринаррия же, лишь взглянув на эту панораму, в ужасе закричала и бросилась обратно в карету: лагерь, в котором остановилась императорская делегация, состоял исключительно из вурлоков.

Владомир непочтительно ржал (поскольку подобные звуки Каринка причислить к смеху не могла никоим образом), выволакивая за подол упирающуюся девушку из её последнего убежища:

— Чё я говорил? А? Давайте, братки, сбрасываемся по трёшке, если проспорили. Она вурлоков как огня боится. Давайте, давайте, не жадничайте.

Раздалось сдавленное ругательство и предательский звон монет, что были поставлены на спор с рыжим прайдохой. Когда несчастная беглянка, поскуливающая от нахлынувшего страха и едва не задыхающаяся от приступа панической икоты, была под дружный хохот (выкурить упирающуюся девушку из кареты удалось далеко не с первого раза) извлечена наружу, уже всё поселение-лагерь собралось смотреть на это знаменательное действо.

— Ну, всё, сестрёнка, покуражились, и хватит, — покровительственно и развязно похлопал перепуганную девушку по спине Владомир, прижимая её лицо к своей груди, — ты не шут, а здесь не площадь.

Каринаррии тут же захотелось вогнать предприимчивому братцу в ногу острый каблук новых туфель, но тогда пришлось бы отворачиваться к собранию, а закрывать лицо руками всё же было не слишком достойно.

— Что мы здесь делаем? — с лёгкой почти неуловимой дрожью в голосе выдавила из себя юная Корсач, хотя в вопросе её больше слышалось "они не съедят меня?"