Стрекоза для покойника (СИ) - Лесса Каури

Лука сидела в кресле гостевой комнаты Прядиловых и, почесывая пузо развалившемуся у ее ног Семен Семенычу, разглядывала незнакомку, стоящую у окна к ней спиной. На оконном стекле уже были наклеены новогодние картинки: Дед Мороз в санях, несколько снежинок и улыбающаяся елка.

Невысокая худая женщина с коротко стриженными черными волосами совсем не походила ни на Эмму Висенте, ни на старинную фотографию милой и кудрявой дамы, виденную Лукой на столе в кабинете. И звали ее по-другому — Анной. Однако фамилия была та же. Этьенна Вильевна представила женщину Луке, как старшую сестру Эммы, жившую за рубежом и приехавшую, чтобы вступить в права наследования имущества и бизнеса, оставшихся после младшей сестры.

Анна Висенте обернулась и посмотрела на Луку взглядом карих глаз, от которых хотелось спрятаться куда-нибудь… в бункер. На лацкане ее черного бархатного пиджака переливалась маленькой радугой брошь. Она поправила ее — и в жесте тонкой руки Лука ощутила сильнейшую нервозность.

— Мы познакомились случайно, в Ницце, — вдруг заговорила Анна. — Он рисовал, а я просто гуляла по набережной. Меня переполнял собственный Дар, казалось, могу изменить к лучшему весь мир! Он окликнул: «Девушка, вы знаете, что просто светитесь от счастья? Могу я вас нарисовать?» Окликнул по-итальянски, но с акцентом, в котором я безошибочно узнала родной. И ответила ему по-русски: «А вы умеете рисовать счастье?» Он улыбнулся… У него уже в молодости были такие морщинки, знаешь, вокруг уголков глаз и губ. Когда видишь их, понимаешь, что человек добр и улыбчив, и самой хочется улыбаться… «Я умею ловить свет, — серьезно ответил он, — попробую поймать и свое счастье!» С того дня мы почти не расставались… с твоим отцом.

Лука перестала гладить мопса. Тот недовольно захрюкал и засучил лапами, пытаясь достать ее руку.

— Провидение идет своими путями, — помолчав, продолжила Анна, — не случись тогда, двадцать лет назад, подмены, не будь я убеждена, что ты умерла — ты оказалась бы под ударом, как и я, и кто знает, на что пошел бы Богдан Выдра, стремясь овладеть брошью с запаянным в нем лепестком Вселенского цветка! Не погибни я от его рук, не стань привидением, тем, кому ведомо и прошлое, и будущее, — так бы и не узнала о том, что ты жива. Лиза… Лизонька…

Ее голос прервался. Она схватилась за горло, словно произнесенное имя было накинутой на него удавкой.

Лука смотрела на эту красивую немолодую женщину и понимала, что совсем не знает ее. И что если сказанное ей правда — Виктор Литвин, чья часть души была заключена в коте Вольдемаре, был ее отцом, отдавшим свою жизнь за спасение семьи. Отцом, которого она не знала человеком, но узнала призраком. А сейчас судьба давала ей шанс вернуть родного человека! Уже второй шанс!

— Лиза, подойди… — шепотом попросила Анна.

Лука встала и пошла к ней. С прямой спиной, как к доске в школе, когда не знаешь, что отвечать, но держишь лицо. И вдруг бросилась… Обняла и, глотая сердитые слезы, сказала:

— Меня зовут Лука.

Гаранин ждал ее в припаркованной на улице машине. Когда Лука села в салон, произнес, словно не заметил заплаканного лица, взбудоражено расширенных зрачков:

— Вольдемар прогрыз шланг в душевой. Придется сейчас ехать на рынок, покупать.

— Поедем, — тихо согласилась Лука.

Никак не могла отойти от встречи с Анной… с мамой. Как ни старалась держаться, утешая ее, расплакалась сама. Так они и ревели у украшенного новогоднего окна, а за ним мир продолжал жить своей безумной-безумной-безумной жизнью.

Яр завел мотор, тронул машину с места и добавил:

— Новый год будем справлять не дома…

— Да? — вяло заинтересовалась Лука. — А где?

— У твоих.

Глаза еще щипало от слез, Лука щурилась, отчего заснеженный город казался расплывающимся, нереальным, выступившим из сна, даже несмотря на яркие огни иллюминации. Где-то в другой жизни остались универ, работа в клубе, обыденные дни и одинокие ночи. Что-то оттуда вернется, что-то изменилось навсегда…

Она с трудом отвлеклась от завораживающего зрелища и посмотрела на Гаранина:

— Как ты сказал?

— Я созвонился с твоим братом, чтобы пригласить в гости, — пояснил Яр, глядя на дорогу, — а он почему-то ужасно мне обрадовался, и сам пригласил на Новый год. Сказал, что мама очень хочет тебя видеть.

— Но позвонить мне не хочет? — уточнила Лука, даже не возмущаясь самоуправством своего парня.

Вот ведь, Валентина Игоревна! Упрямая, как… Нет, не Валентина Игоревна — мама! И теперь мам у Луки будет две!

Гаранин улыбнулся.

— Родная, у меня отец такой же — никогда не признается в собственных ошибках, но исправить попытается! Так что я тебя понимаю… — И добавил без всякого перехода: — Так что, покупаем?

— Шланг? Ага.

— Не шланг. Платья. Тебе и Алуське.

Лука положила руку ему на обросший затылок, потрепала.

— Гаранин, ты знаешь, что ты мой принц? Принц на побитом бумере!

Яр улыбнулся, той нежной и немного растерянной улыбкой, которую Лука так любила у него. И сказал негромко:

— А ты знаешь, что я тебя люблю? И делай с этим, что хочешь!

Конец.