Красная армия. Парад побед и поражений - Юрий Мухин

И, повторю, если вдуматься, ничего удивительного в этом инциденте нет. К декабрю 1939 года финны уже второй месяц как объявили и провели мобилизацию армии, доведя ее численность до полумиллиона человек, и были полностью готовы к войне. А СССР ее все не начинал и не начинал, пытаясь решить вопросы переговорами.

Тут надо понимать, что объявление мобилизации – это и есть объявление войны, поскольку это настолько дорогое мероприятие, что его иначе понимать невозможно. Примером можно привести начало Первой мировой. Россия в защиту Сербии объявила мобилизацию, как бы с угрозой воевать со всего лишь с союзницей Германии Австро-Венгрией за Сербию, но зная, что Германия обязана будет вступиться за Австро-Венгрию. Германия потребовала прекратить мобилизацию, Россия отказалась, Германия объявила себя в состоянии войны с Россией, чтобы самой успеть провести мобилизацию для войны с Россией.

Или в пример можно привести отказ Сталина объявить открытую мобилизацию до нападения Германии на СССР, чтобы ни в коем случае не выглядеть напавшей стороной. Повторю, объявление мобилизации – это и есть объявление войны.

А финны, повторю, уже полтора месяца как отмобилизовали в армию каждого седьмого жителя! Убытки Финляндии от потери трудоспособного населения росли с каждым днем, финны не могли уже ждать! И СССР понимал, что финны уже объявили ему войну, но нагло хотят остаться «пострадавшей стороной», поэтому будут делать все, чтобы спровоцировать СССР на первый выстрел. Поэтому-то СССР и не спешил – он изматывал Финляндию экономически, хотя немцы уже и стояли у границ СССР, хотя Англия и Франция отказались от союза с СССР против немцев, а сами с немцами не воевали! У СССР не было необходимости ускорять войну с финнами провокацией.

Вот именно с этих позиций нужно смотреть и на сам инцидент в Майниле, и на такую как бы благодушную реакцию СССР на него.

А сами финны открыто начать войну не могли, иначе в Лиге наций за них бы не проголосовали даже Уругвай с Колумбией. Приходилось провоцировать СССР таким вот незатейливым способом.

Кстати, о Лиге наций, мамочке ООН, которая в те времена тоже была проституткой, как и ее дочка сегодня.

В те годы агрессивность Финляндии была очевидна. Ведь если СССР, начав войну, решил захватить Финляндию, то остальные скандинавские страны становились в очередь. Они должны были бы перепугаться, они должны были бы немедленно вступить в войну на стороне финнов, они должны были бы ополчиться против СССР всеми способами. Но… Маннергейм зло вспоминает: «Впрочем, тут же снова обнаружилось, что Финляндия не может ожидать активной помощи от Скандинавских стран. Если такие страны, как Уругвай, Аргентина и Колумбия, на Ассамблее Лиги наций решительно встали на нашу сторону, то Швеция, Норвегия и Дания заявили, что они не будут принимать участие в каких-либо санкциях против Советского Союза. Более того, страны Скандинавии воздержались от голосования по вопросу об исключении агрессора из Лиги наций».

То есть Финляндия для соседей Финляндии, скандинавских стран, не казалась невинной девочкой, а СССР не выглядел агрессором.

Вот так!

Военное доктринерство

Формализм – это «соблюдение формы в ущерб содержанию».

Каждый человек знает, что важна не форма, а содержание, но в жизни глуповатые или просто ленивые люди очень часто запоминают формы (заучивают разного рода инструкции, уставы) и следуют им. И порою искренне уверены, что формы – это и есть содержание. (К сожалению, это главенствующий способ мышления, вбитый в головы все тем же современным образованием.) Практически тем же самым, что и формализм, является бюрократизм. Принятое в словарях определение бюрократизма – «пренебрежение к существу дела ради соблюдения формальностей». По смыслу к этим понятиям примыкает и доктринерство – тупое следование, но уже не формальностям, не инструкциям, а некой «теории».

Когда-то генерал-лейтенант еще той, русской императорской, армии Е. И. Мартынов, окончивший в 1889 году Академию Генштаба, а в русско-японскую войну командовавший полком, написал о видимых им результатах обучения в этой, тогда «Николаевской академии Генерального штаба»: «Вместо практических деятелей она воспитывает доктринеров, которые для военного дела несравненно опаснее круглых невежд».

И вот меня заинтересовало в данном случае то, что во время обучения Мартынова в Академии Генштаба ею командовал генерал-адъютант М. И. Драгомиров, считающийся наиболее выдающимся военным теоретиком России, то есть, по мнению Мартынова, именно Драгомиров воспитывал из российских офицеров тех, кто для военного дела «опаснее круглых невежд». Воспитал тех самых доктринеров, которые по результатам Первой мировой войны показали такое военное умение, что западные эксперты сделали вывод относительно силы российской армии, возглавляемой выпускниками Академии Генерального штаба, – при равной численности армия Российской империи была в пять раз слабее немецкой. Заметьте: не на 5 %, а в пять раз!

Числа навскидку: на 1914 год в российской армии мирного времени служило 1,423 млн человек, а в германской армии мирного времени – 0,761 млн, вместе с армией Австро-Венгрии – 1,239 млн человек. После мобилизации численность русской армии – 5,338 млн – опять-таки больше, чем армии Германии и Австро-Венгрии вместе взятые. Так ведь к русской армии нужно добавить силы армий Британской и Французской империй, Италии и, в конце концов, США.

А немцы тем не менее отняли у Российской империи Прибалтику и Польшу.

Итак, Михаил Иванович Драгомиров.

Википедия, перечисляет труды Драгомирова: «наиболее известны: “Очерки австро-прусской войны 1866 г.”, курсы тактики (1872), “Опыт руководства для подготовки частей к бою” (1885–1886) и “Солдатская памятка” (1890). Много статей Драгомирова печаталось в “Военном Сборнике”, “Русском Инвалиде” и “Артиллерийском Журнале”», – и считает Драгомирова крупнейшим «военным теоретиком Российской империи 2-й половины XIX века». Но если вдуматься, то этого мало – так считать недостаточно!

На самом деле именно Драгомиров, по сути, разработал и вбил в умы остальных отечественных «военных теоретиков» основополагающий принцип тактики русской армии, поскольку все последующие теоретики учились и преподавали в этой же Академии Генштаба. То есть именно Драгомиров разработал тот принцип ведения боев подразделениями русской армии, с которым русская армия воевала не только во 2-й половине позапрошлого века, а и в Русско-японскую, и в Первую мировую войну, и во всех войнах СССР. По крайней мере, именно такой тактике обучали меня на военной кафедре в начале 70-х прошлого века, именно эту тактику вы увидите на фотографиях и кинолентах с мест военных учений Советской армии до самого ее бесславного конца. И наконец, предметным символом живучести этих принципов является штык на автомате Калашникова.

Так вот, домашний арест характеризуется наличием времени, которое без ареста используешь на другие цели. И это появившееся время бездеятельности надо потратить на что-то, чтобы не просто ожидать смерти (не молодой уже), посему и не хотел бы, а читать приходится. И очередной прочитанной книгой оказалась «Австро-прусская война. 1866 год» М. И. Драгомирова.

Что можно сказать в общем об этой книге?

В основе рассуждений Драгомирова лежит общеизвестная и понятная всем мысль, которую один из выдающихся военачальников той войны прусский принц Фридрих-Карл даже предъявил в своей инструкции войскам: «Великий полководец сказал, что успех кампании зависит на ¾ от нравственной и на ¼ от физической силы».

Драгомиров эту понятную мысль разделяет и обосновывает итогами описываемой им войны, разве что от себя, теоретика, вносит требование к офицерам – «знать теорию». И в заключении его книги эта мысль о моральной силе несколько многословно дается в таком виде (выделено им):

«Заключаю очерк кампании тем, что не раз говорил и не раз, вероятно, должен буду еще сказать: усовершенствованное вооружение, хороший план, знание войсками техники дела значат, конечно, очень много, но значат не более как нули, когда левее их стоит единица: они увеличивают количественное, но не качественное значение ее; сами же по себе ничего не значат. Эта единица в военном деле, как во всем и всегда, человек. Там, где он энергичен, где он не находится под нравственным гнетом известного склада отношений или под умственным – известных теорий, дело пойдет хорошо; если техника и хорошее оружие есть – пойдет притом и легко; если то и другое не вполне удовлетворительно – пойдет труднее, с большими потерями, но все же пойдет.

Там же, где человек привык всего бояться, где его энергия притуплена, нравственная самостоятельность преследуется как нечто вредное, там он по необходимости будет бояться и неприятеля: не настолько, может быть, чтобы бегать от него при первой стычке, но настолько, чтобы носить вечно в себе язву нравственного убеждения в невозможности его победить.