По ту сторону снов - Гамильтон Питер Ф.

– Концы фаланг были сглажены, но я не знаю, как этого можно добиться. Мы исследовали кожу обрубка под микроскопом: рана зажила равномерно. Нет рубцовой ткани, вообще нет отклонений в кожном слое. Если он потерял пальцы в результате несчастного случая, ему впоследствии обеспечили идеальное лечение. Лечение, которого мы обеспечить не можем.

– Бритва Оккама, – сказал Аотори. – То, что вам не встречался подобный врожденный дефект, еще не значит, будто его не существует. Или, возможно, на этот раз яйцо внесло небольшое изменение в процессе копирования. А скорее всего, паданец потерял пальцы в схватке и мы наблюдаем то, как заживают их тела.

– Да, сэр. Мы рассмотрели эти варианты.

– Но? – вмешался Филиус. – Мы здесь не из-за его пальцев, так?

– Совершенно верно, сэр. Когда мой заместитель сообщил об аномалии, я решил лично провести вскрытие.

– Похвально. И?

Профессор указал на вскрытый череп. Полость мозгового отдела черепа была пуста.

– Я препарировал его мозг. Прошу взглянуть.

Он подозвал их к одному из длинных рабочих столов, установленных вдоль стен. Там стояло несколько запечатанных стеклянных сосудов, внутри которых содержались ткани тела, и большой латунный микроскоп. Мозг паданца был разложен на маленьком металлическом подносе. Серо-бурую массу нарезали на дольки, как фрукт, и края сегментов пришпилили к подносу. Различные увеличительные стекла на латунной станине, которая изогнулась над расчлененными тканями, давали увеличенные изображения органа.

– Паданцы очень точно копируют человеческие органы, – сказал профессор. – За исключением мозга. Это самое значимое отличие, не считая цвета крови. Их мозг представляет собой единый массив идентичных нервных клеток. Наш мозг – совокупность оболочек, отделов и долей, тогда как их мозг однороден. У этого паданца мозг иной.

Филиус изучал лежащий перед ним рассеченный мозг с отвращением и любопытством. Любопытство победило, он придвинулся ближе. Большие увеличительные стекла демонстрировали странно искаженные изображения.

– И в чем отличие?

– В его структуру вплетены мельчайшие волокна. Я обнаружил их лишь потому, что использовал самые сильные линзы.

– Волокна?

Филиус всмотрелся внимательнее. Самая большая линза показала ему пейзаж из серо-бурых торосов, пронизанных нитевидными трубочками, которые он принял за капилляры.

– Вот, сэр. – Профессор указал на большой микроскоп. – Они намного тоньше человеческого волоса. Как я уже сказал, мне во многом повезло, что я их заметил. И их невероятно трудно извлечь. До сих пор нам удалось извлечь лишь несколько участков.

Филиус посмотрел в микроскоп. Поле зрения было белым, и сверху вниз его пересекала тонкая полупрозрачная серая нить – волокно. Он увидел крошечные шипы, расходящиеся от главной нити, словно щетинки. Зрелище завораживало.

– Что это такое?

– Мы не знаем, – прямо сказал профессор. – Вы видели вторичные волоски, отходящие от нити?

– Да.

Филиус неохотно отодвинулся от микроскопа; он чувствовал, что Аотори тоже рвется посмотреть на волокно.

– Они кажутся короткими, но на самом деле мы не знаем, как далеко они простираются. Они становятся все тоньше и тоньше, пока не оказываются недоступны микроскопу. Мы всего лишь строим догадки, но, возможно, они истончаются до молекулярных нитей. Если это так, то они, предположительно, ведут к отдельным нейронам.

Филиус бросил взгляд на тело, распростертое на плите.

– Значит, они часть его мозга? Нечто вроде второй нервной системы?

– Это нам неизвестно. – Профессор провел носовым платком по лбу, стирая пот. – За всю историю института еще никогда не встречалось ничего похожего.

– Вы сами сказали, вам просто повезло.

– Да, сэр. Это так. Но основатели института, ученые, у которых были корабельные машины, – я не верю, будто они что-то упустили. Однако ничего похожего не описано ни в одном из опубликованных ими текстов. Мои сотрудники в течение последних тридцати часов пересматривали предметные стекла с тканями мозга паданцев. Мы располагаем сотнями годных образцов за последние двести пятьдесят лет. На данный момент никто из сотрудников не обнаружил волокон, подобных этим.

Филиус облизнул губы и посмотрел на Тревина, который, как всегда, безукоризненно стерег свои мысли.

– Что-то совершенно новое, – медленно сказал он. – Такого еще не было. Звучит знакомо, да?

– Странное совпадение, – согласился Тревин. – Или не совпадение вовсе. Новый вид паданца?

– Зачем гадать попусту? – сказал Аотори. – Давайте я возьмусь за Слвасту. Я получу от него ответы через день. Максимум – через два, если он захочет строить из себя крутого. Вы же знаете, я умею.

– Схватить героя Эйншем-сквер? – саркастически спросил Филиус. – Того, кто встал на пути обезумевших нейтов, чтобы спасти выводок милых детишек, на глазах у всего города? Увезти его из дома и допрашивать, пока его разум и тело не сломаются? Ты серьезно говоришь?

– Этим столпотворением управляли паданцы, – сказал Аотори. – А в результате Слваста выглядит величайшим героем Бьенвенидо за всю историю, начиная с тех времен, когда люди обнаружили, как формовать нейтов. Тоже совпадение?

– Слваста ненавидит паданцев и модов больше, чем кто-либо, – сказал Тревин. – Он одержим ненавистью, она движет его поступками. Она граничит с манией. Слваста стоит за стерилизацией нейтов. Это его последователи убивают модов.

– Вы так думаете, – презрительно оскалился Аотори. – Отец, нам нужны точные ответы. Я могу получить их. Если наш мир столкнулся с новой угрозой от старого врага, мы должны раскрыть ее.

– Но не такими методами. Сейчас смутные времена. Мы не можем допустить ничего, способного бросить тень на наше положение, на наш статус.

– Вместе со Слвастой против стада нейтов стояли другие люди, – сказал Тревин. – Для Слвасты встать лицом к лицу с опасностью естественно: несмотря на сложившиеся обстоятельства, он офицер, он прошел полковую муштру и клялся защищать граждан Бьенвенидо. Но те, другие, для кого встать рядом с ним было почти самоубийством… Выяснить причины, которые их на это толкнули, может оказаться намного более продуктивным путем расследования. И те люди скрылись, когда все закончилось, что само по себе любопытно.

– Я помню девушку, – сказал Аотори.

Филиус поднял руку.

– Только не девушка на этот раз. Насколько я помню из телепатических образов, там было еще как минимум двое мужчин, один довольно молодой.

– Я найду их, – сказал Тревин.

– Хорошо. Профессор, скажите ваше мнение: зачем нужны эти волокна? Может, они делают текин паданца сильнее?

– Все возможно, сэр. Мы можем утверждать только абсолютную новизну нашего открытия.

– Ваш институт предназначен именно для того, чтобы получать информацию о паданцах. – Капитан бросил на Аотори многозначительный взгляд. – Итак, профессор, я полагаю, следующим шагом вы должны выяснить, является ли паданец с Ноул-стрит единственным в своем роде, или он первый из новой разновидности.

– Да, сэр, – кивнул профессор.

– Аотори, ты поговоришь с командующим морских пехотинцев. Отныне каждый паданец, которого уничтожат полки, должен быть доставлен сюда для дальнейшего исследования. Понятно? Все без исключения – не только люди, но и животные. Профессор и его коллеги изучат мозг каждого паданца, чтобы проверить, найдутся ли еще такие волокна.

– Я понял, отец. А насчет Слвасты?

– Он решил действовать на политической арене? Хорошо. Там мы с ним и сойдемся.

Половину утра шел дождь, отчего городские булыжники и кирпичи стали скользкими и блестящими. Теперь улицы жгло яростное полуденное солнце, испаряя остатки дождевой воды, которая поднимались вверх длинными струйками пара. Влажность была высокой, и Слваста вспотел за те несколько метров, что прошел от кэба до входных дверей клуба «Вестергейт». Внутри грандиозного здания на бульваре Мортемер мраморные стены, колонны и полы поглощали тепло, понижая температуру воздуха до гораздо более приемлемой.