Покидая мир - Дуглас Кеннеди

На другой же день в половине десятого раздался телефонный звонок. По голосу миссис Вудс — это была она — показалась мне симпатичной и энергичной.

— Не могли бы вы сегодня же заглянуть в библиотеку на собеседование?

Я явилась, как мы и договорились, к трем часам. Оделась я скромно: черная вельветовая юбка, черные колготки, практичные туфли, джемпер с треугольным вырезом, под ним белая футболка. На миссис Вудс были бежевый брючный костюм и блузка с цветочным рисунком. Это была крупная женщина, которая, как практически все библиотекари, каких я только видела в жизни, явно испытывала определенные сложности в общении с окружающими. Тем не менее она занимала высокую должность, следовательно, проблем с коммуникабельностью у нее было меньше, чем у ее коллег. (Это я знала еще по годам, проведенным в университетской среде: на должность главного библиотекаря, как правило, назначают не просто людей с большим опытом работы. Огромную роль при выборе кандидата играет умение выдерживать взгляд собеседника.)

— Буду откровенной, мисс Говард, прочитав ваше резюме, я подумала: уж не имеем ли мы дело с нелегалом? Потому что, честно говоря, мне никогда не доводилось видеть, чтобы люди с вашим послужным списком претендовали на подобную должность. Потом я провела небольшое расследование… и обнаружила, что вы действительно защитили диссертацию в Гарварде и являетесь автором книги по американскому натурализму. И вы в самом деле были профессором в университете Новой Англии. Отсюда мой вопрос к вам, он очевиден: почему вы хотите устроиться на такую низкооплачиваемую должность здесь у нас, в Калгари?

— Насколько подробно вы расследовали мое прошлое, миссис Вудс?

— Я посмотрела ссылки в Гугле, разумеется.

— Тогда, вероятно, вам известно о моей дочери.

Она встретилась со мной взглядом:

— Да, я читала о ней.

— В этом и заключается ответ на ваш вопрос, почему я здесь.

— Не хочу скрывать — я читала в Интернете также и о покушении, совершенном вами вскоре после… трагедии.

— Вам известны подробности этого нападения?

— Разумеется, и в какой-то степени они вызвали у меня сочувствие. С другой стороны…

— Вы подозреваете, что я могу быть опасна для общества?

— Уже нет. Я написала профессору Сандерсу в университет Новой Англии. Он сразу же ответил, рекомендовал вас с наилучшей стороны и просил вас с ним непременно связаться.

Вот она, палка о двух концах, это мое поступление на работу: знала же, что придется о себе рассказать, что потребуются рекомендации. И понимала, что мои коллеги там, на востоке, сразу узнают, где я теперь обосновалась. Они в свою очередь сообщат об этом Кристи… хотя едва ли она до сих пор общается с Сандерсом, а уж я придумаю, как убедить его никому не давать мой адрес.

Миссис Вудс продолжала:

— Он же посвятил меня и в подробности того несчастного случая. И уверил меня, что это был срыв, связанный с тем, что вы оказались в невероятно сложных обстоятельствах. Я так вам сочувствую. Я даже представить не могу, как…

— У меня нет привычки бросаться на людей, — перебила я. — Зато я люблю книги… и так много времени провела в библиотеках…

Через десять минут я получила работу. Плата была четыреста восемьдесят долларов в неделю, за вычетом двадцати семи процентов федерального налога, да еще десять процентов отчислений штату Альберта, — это означало, что я стану получать в неделю триста пятьдесят долларов чистыми. Меня это вполне устраивало, так как ежемесячные мои расходы составляли тысячу триста долларов. Хотя жалованье из университета Новой Англии продолжало поступать на мой банковский счет (профессор Сандерс, очевидно, проигнорировал мое указание прекратить это), я приняла решение не касаться этого резерва. Я сократила расходы до минимума, но в разумных пределах, не ограничивая себя в необходимом, чтобы не чувствовать себя нищей. Наоборот, мне было даже интересно принять этот вызов самой себе и поискать, в чем можно себя урезать: например, вместо того чтобы проводить по часу в кафе ежедневно, я решила пару раз в неделю воздерживаться от таких выходов. Важнее для меня было то, что работа давала перспективу по восемь часов в день заниматься чем-то другим, кроме копания в собственных мыслях. Немного дипломатии — и я сумею стать идеальной коллегой для остальных сотрудников, при этом вежливо, но непреклонно отклоняя любые попытки контактов, выходящих за рамки нейтрального обмена репликами о работе и погоде.

А если кто-то в библиотеке вдруг проявит интерес к моему прошлому…

Но никого в библиотеке мое прошлое не заинтересовало. Наоборот, все мои новые коллеги оказались дружелюбными, но весьма сдержанными, никто не делал попыток сблизиться. Они явно старались выказать мне свое расположение, но в то же время я замечала, что они обращаются со мной бережно, как с хрупкой фарфоровой куклой, которая может разбиться от неосторожного прикосновения. После экскурсии по библиотеке, проведенной миссис Вудс, меня передали с рук на руки жилистой, сурового вида женщине, по имени Бэбс Милфорд, заведующей сектором каталогов.

— Мы решили, учитывая ваше образование и опыт, что вы способны на большее, чем простое перекладывание книг с полки на полку. Поэтому вас определили ко мне. Люди, как правило, считают, что каталоги — это скучища. Но я не из их числа — и надеюсь, что вам эта работа тоже понравится.

Бэбс была уроженкой канадских прерий. Она выросла на небольшой ферме близ Саскатуна. Резкий, прокуренный голос (при каждом удобном случае она устремлялась на улицу подымить) и язвительные интонации, как мне показалось, довольно точно отражали ее отношение к жизни. Ей было основательно за пятьдесят — вдова, две взрослые дочери жили в Торонто и, насколько я могла судить, не поддерживали близких отношений с матерью. Бэбс почти не рассказывала о себе, сведения просачивались лишь изредка, как случайные капли влаги, выступающие на бетонной балке. Все же она упомянула как-то, что брак ее был не слишком удачным, а внезапная смерть мужа от инфаркта шесть лет назад наступила как раз тогда, когда они решили развестись.

Об этом Бэбс поведала мне лишь после того, как мы проработали бок о бок целых четыре месяца. Да и то не откровенничала, а бросила пару фраз как бы невзначай. Я тогда обновляла перечень всех изданий Апдайка, имевшихся в нашей библиотеке, и Бэбс спросила меня, «не тот ли это парень, что вечно пишет о неудачных браках». За ее нарочито простецкой речью скрывались глубокий ум и отличное знание книг… но она поддерживала то, что я назвала про себя «стилем канадских прерий», подразумевающим, что умничать неприлично и лучше уж притвориться наивным провинциалом, чем выставлять напоказ свой интеллект.

Когда я подтвердила, что Апдайк действительно часто писал о супружеских неурядицах и разладе в семьях, Бэбс сдержанно улыбнулась:

— Наверное, мне стоит его почитать, может, пойму, почему мой собственный брак не заладился.

Тогда-то она и рассказала, что находилась на грани развода с мужем — «по причине его бесконечного брюзжания», — когда он скоропостижно умер прямо на дороге где-то рядом с озером Луиза, возвращаясь с рыбалки «с одним из своих угрюмых дружков».

Это оказался единственный раз, когда мне было позволено заглянуть одним глазком во внутреннюю жизнь Бэбс Милфорд, если не считать ее признания, что за два с лишним года ни одна из дочерей ни разу не заглянула к ней в гости. Обычно же во время работы мы вели ни к чему не обязывающую болтовню о том о сем. Бэбс была помешана на политике. Она постоянно просвещала меня насчет канадских политиков. Для человека, безвылазно прожившего столько лет в консервативной Альберте — штате, который позиционировал себя как «Северный Техас» Канады, — она была удивительно либеральна во всех социальных вопросах, от прав женщин (особенно в том, что касалось абортов) до легализации однополых браков и даже идеи, что следовало бы разрешить продажу некоторых легких наркотиков в государственных винных магазинах.

— Разумеется, я не кричу о своих взглядах на каждом углу, — говорила она со своими характерными, неизменно ворчливыми интонациями, — тем более что в Альберте каждый второй — либо религиозный ханжа, либо искренне разделяет взгляды Марии-Антуанетты в отношении тех членов общества, которым меньше посчастливилось в жизни.

Бэбс редко расспрашивала меня о моей жизни, зато потрудилась заказать для библиотеки мою единственную книгу, а получив, демонстрировала ее всем сотрудникам во время перерыва на кофе и даже унесла домой почитать.

— Ну вы мозговитая! — объявила она мне через несколько дней.

— Что-то я в этом не уверена, — возразила я.

— Не будь вы умницей, не поступили бы в Гарвард и не написали такую книгу. Никогда не подумывали о том, чтобы вернуться к преподаванию?