Джентльмены-мошенники (сборник) - Эрнест Хорнунг

II. Игра в жмурки

“Годаль, внимание! – сказал себе виртуоз интеллектуального мошенничества и замедлил шаг. – Ты считаешь себя хитрецом, но вот идет истинный мастер, у которого есть чему поучиться!”

Ему пришлось отступить на улицу, потому что на тротуар как раз хлынула первая вечерняя толпа: мужчины, женщины, мальчишки-газетчики… все они толкались, лишь бы оказаться поближе к проходившей мимо сенсации. Даже уличные лицедеи попрыгали со своих постаментов. В центре толпы, аккуратно постукивая перед собой тонкой тростью, шагал высокий худой мужчина в черном. Толпу, впрочем, прежде всего привлекало то, что глаза мужчины закрывала маска. Маска эта была непроницаема. Поговаривали, что у него вообще нет глаз. Это был маг Мальвино, рожденный в вечной тьме. Как гласила легенда, с самого детства его подвергали той же жестокой муштре, что и русских балерин, пока наконец его пальцы не научились видеть.

Высоко поднятая голова, квадратные плечи, осанка танцора – красивые черты лица жутковато контрастировали с черной шелковой лентой, закрывавшей слепые глазницы. Вокруг него не смыкался просвет в толпе. Маг продвигался маршевым шагом, то и дело стремительно, словно рапиру, выбрасывая свою тонкую трость, выбивая дробь по мостовой. Чтобы стать свидетелем его искусства, незачем было платить за места в первом ряду. Ни шелковые цилиндры, полные кроликов, ни даже бочка с кипящей водой, внезапно вынутая из кармана ничего не подозревающего зрителя, не могли сравниться с его театрализованным шествием по Бродвею в людный субботний день. Маг Мальвино будто и не замечал ничего, кроме неуловимых сигналов своей волшебной трости.

Вдруг он замер, будто почувствовав чье-то присутствие. Резкие черты лица смягчились, сверкнула улыбка.

– А! Годаль, друг мой! – вскричал он. Развернувшись, Мальвино устремился сквозь толпу, которая, впрочем, немедленно перед ним расступилась. Уверенно протянув руку в нужном направлении, он схватил Годаля за рукав своими всевидящими пальцами.

Годаль не сдержал улыбки. Благодаря таким фокусам “Виктория”[90] и собирала с публики по тысяче долларов в неделю. Никто так не знал цену рекламе, как великий Мальвино. Именно поэтому он дважды в день прогуливался по Бродвею без сопровождения.

– Как они мне все надоели, – пожаловался он по-французски, ткнув тростью в толпу, которая, разинув рты, тщилась разобрать его слова. – Но что это перед нами! Частный таксомотор, которому нечем заняться, кроме как следовать по пятам великого Мальвино. Годаль, друг мой, вы ведь никуда не спешите? Тогда садимся.

Итак, Годаль с восторгом вступил в игру и позволил слепцу открыть перед собой дверь таксомотора и помочь – ему, зрячему! – сесть в салон, с нежностью отметив про себя, что за эту мимолетную секунду маг успел прикарманить его бумажник.

– В парк! – скомандовал Мальвино и, напоследок сверкнув зубами в сторону толпы, захлопнул дверцу.

Годаль познакомился с Мальвино еще в Риме. Великих мира сего всегда тянет друг к другу. Никто не знал, как велик Годаль, кроме него самого. Он ни разу не терпел поражения. Никто не знал, как велик Мальвино, кроме Годаля. Однажды он попытался повторить технику Мальвино и чуть не опозорился. По сравнению с великим магом ему катастрофически не хватало ловкости в среднем пальце левой руки. Мальвино считал Годаля занятным космополитом, каких на этом свете редко встретишь.

– Буду упражнять свой английский, – донеслось из-под маски, – если вы не против. Скажите, вам знаком берег озера в городе Чикаго?

– Он для меня как открытая книга, – ответил Годаль. – Собираетесь там покрасоваться?

– Собираюсь там покрасоваться, – ответил Мальвино, старательно подражая интонациям своего собеседника. – Поэтому мне надо его знать… как открытую книгу. Прочитайте мне ее… медленно… по странице. Скоро я там буду.

Годаль обладал удивительной зрительной памятью. При его роде деятельности она была чрезвычайно необходима, почти так же, как безглазому Мальвино. Спокойно и деловито, как моряк, расчерчивающий какой-нибудь опасный пролив, он детально обрисовал прибрежный бульвар[91] от начала и до Аудиториума[92]. Мальвино внимательно слушал, запоминая каждое слово. Он уже не раз обращался к Годалю за помощью подобного рода и знал, до чего ценны бывают его наблюдения. Но вдруг нетерпеливо перебил:

– Минутку, еще одно дело не терпит отлагательств. Клуб “Пегас”. Мы его проезжаем, да? Вы один из – как правильно?.. Ах да, пятьдесят маленьких миллионеров, ха-ха! Да?

Годаль посмотрел в окно. Они и в самом деле проезжали клуб. Таксомотор шел медленно, то съезжая на параллельные улицы, то останавливаясь, то разгоняясь под окрик полицейского, пока наконец не влился в бестолково бурлящий поток Пятой авеню; было пять вечера, и весь центр Нью-Йорка куда-то спешил, пешком и на авто.

По слухам, в арсенале Мальвино значился такой фокус: в любом незнакомом городе он позволял отвезти себя куда глаза глядят и раскрутить на месте, а затем при помощи своей верной трости с уверенностью почтового голубя находил дорогу в гостиницу. Но даже эта его удивительная способность не объясняла, как он узнал, что в определенный момент они проезжали конкретное здание – клуб “Пегас”. “Если только, – думал Годаль, предпочитавший наблюдать за Мальвино со стороны, не задавая вопросов, – у этого хитреца не записано на какой-нибудь мысленной карте, что сто ярдов тому назад такси громыхнуло на трамвайных рельсах”. Годаль улыбнулся: все оказалось просто.

– Я выступаю в вашем клубе во вторник вечером. Они мне заплатят тысячу долларов – обезьяне, которая видит без глаз! Друг мой, хорошо быть ученой обезьяной, даже для таких… но… – Вдруг замолчав, он положил руку на плечо Годалю. – Если бы я мог хоть раз увидеть цвет… синий, его называют “синий”. Говорят, он прохладный. Говорят, но не могут сделать так, чтобы я почувствовал… Поедемте следующим летом на море, друг мой, и вы мне его опишете, хорошо? Хорошо, друг мой? Трое из ваших… Что значит “пятьдесят маленьких миллионеров”? Вы мне расскажите, почему так. Трое из них пришли ко мне в гостиницу и подали мне руку. Почему нет? Я бы пожал руку самому дьяволу, если бы он предложил. Они удивились! Они завязали мне глаза – Годаль, бедные мои глаза! – завязали мне их снова, и снова протянули мне руки – они думают, Мальвино шарлатан. Ха-ха! И снова мне пришлось пожать им руки! Один носит кольцо со скользким-скользким камнем. Смотрите! Вот оно. Стекляшка. Но этот варвар не стыдился его носить, пока я над ним не сжалился.

Годаль расхохотался. Так вот кто это был! Колуэлл, первая скрипка “Пегаса”, один из так называемых пятидесяти маленьких миллионеров, каждое воскресенье демонстрировавших последние моды на шелковые цилиндры и длинноносые ботинки в зеркальных витринах клуба, действительно страдал из-за утраты кольца – чудовищной побрякушки с кричащим зеленым камнем, за которую он отдал за границей огромные деньги.

– Не правда ли, Годаль, мне нет равных?

– Согласен! – все еще улыбаясь, ответил тот.

– Сегодня днем маг Мальвино искал своего друга Годаля. Петрофф – мой администратор – всегда идет в десяти шагах позади, в толпе. Он три раза стучит тростью. Три шага вправо. Ха! Вот он, Годаль! Канальи аплодируют, и сам Годаль, наверное, улыбается. Друг мой, Петрофф слишком неуклюж для “Пегаса”. Будьте моим администратором… И будьте во вторник в другом месте.

– Ну уж нет! – азартно воскликнул Годаль, а сам подумал: “Что это он замышляет?”

– Ну уж да! – возразил слепец, снова опустив руку ему на плечо. – Я вас прошу. Вы будьте где-нибудь еще. Скажите “да” – и мы поедем на море в июне, и вы объясните мне синий цвет. Но слушайте! Сначала Мальвино будет ученой обезьяной. Потом меня запрут в комнате на пять минут. Через пять минут, если меня там не окажется, все, что я унесу с собой, мое, даже их кошельки, толстые-толстые, совсем как ваш, который я вам возвращаю нетронутый.

Годаль рассеянно принял кошелек обратно.

– Мистер Колуэлл сказал, что так будет “спортивно”. Вот смотрите! Они подписали расписку! И в придачу тысяча долларов авансу. Ее я уже получил. Годаль, друг, скажите, эти пятьдесят маленьких миллионеров – они все как те трое, что пришли ко мне в гостиницу? У того, который носил мое кольцо со скользким камнем, – у него было восемь тысяч долларов – это сорок тысяч франков! Кошелек с восемью банкнотами по тысяче. Американская нация печатает специальные банкноты для таких, как он? Новые, все еще хрустящие, следы от пресса четкие, как циферблат моих часов. Сорок тысяч франков в одном кошельке! Я точно знаю, я снял с него кошелек, пока мы говорили. Нет-нет, друг мой. Я положил его обратно. Ха-ха! Что? Все пятьдесят такие же? И мне можно забрать все, что сумею! Годаль, я слышал, что даже прислуга в этом клубе сдает дома улицами и покупает облигации только по наводке! Но пятьдесят маленьких миллионеров! И Мальвино, запертый в комнате – один! Я заставил их расписаться!