Джентльмены-мошенники (сборник) - Эрнест Хорнунг

– Этот сундук дубовый только снаружи. На самом деле он стальной и обшит дубом для отвода глаз.

– Откуда вы знаете?

– Я видел его раньше.

– Где?

– В Италии, пятнадцать лет назад, в полуразрушенном замке у перевала Сольдини, ведущего к Лугано. Он принадлежал одному старому аристократу, другу моих друзей.

Полицейский лишь хмыкнул, но потом спросил:

– Откуда же вы знаете, что это тот самый сундук?

– Я узнал его по резной надписи на крышке. Там было… но я уже все описал в рассказе, зачем повторяться?

– Я хочу все это услышать от вас лично. Может быть, в рассказе вы опустили какие-нибудь детали. Продолжайте!

– Там было написано Sanctus Dominus[88].

– Очень подходяще, – хмуро ухмыльнулся заместитель комиссара. – Самое богопротивное орудие убийства, какое я видел в своей жизни, восхваляет Господа.

– А еще там было вырезано имя владельца – Арно Петронии. Странное имя.

– Да, – сухо согласился полицейский. – Как вы догадались, что белый рубин в нем?

– Если это был тот же сундук, что я видел в Лугано – а в этом я был уверен, – то попытаться его открыть, не зная секрета, равносильно самоубийству. В Средние века такие устройства были довольно популярны. На вид он открывается довольно легко. Так и задумано. Но открыть сундук очевидным способом означает неминуемую смерть – это запускает пружинный механизм, уничтожающий все в радиусе пяти футов. Но вы и сами видели, да?

– Видел, – подтвердил Бирнс, содрогнувшись. И гневно навис над съежившимся Армистоном. – Вы знали, что при помощи потайной пружины сундук открывается не сложнее коробки из-под обуви?

Армистон кивнул:

– Да, но Годаль не знал. Увидев этот ужасный сундук, я пришел к выводу, что белый рубин спрятан именно там. Вот почему: во‑первых, миссис Уэнтуорт не стала нам его показывать. Упомянула мимоходом, просто как занятный предмет мебели. Во-вторых, он был слишком велик, шире двери и любого из окон в комнате. Очевидно, ради него пришлось разобрать стену. Да и просто доставить его на место было задачей не из легких, учитывая, что весит он около двух тонн.

– Об этом вы в рассказе не написали.

– Правда? А ведь точно собирался.

– Возможно, это произвело такое впечатление на некоего друга, оплатившего вам билет до Нью-Хейвена, что он подсократил рукопись, когда брал ее почитать?

– Простите, но тут нет ничего смешного, – сказал Армистон.

– Согласен. Продолжайте.

– Остальное вы знаете. Годаль в моем рассказе, как и вор в реальности, пожертвовал чужой жизнью, чтобы открыть сундук. Годаль соблазнил легкой наживой поваренка. Позволил ему набить карманы драгоценностями и велел открыть сундук.

– Вы хладнокровно его убили. – Заместитель комиссара вскочил и принялся расхаживать по комнате туда-сюда. – Судя по тому, что я видел, несчастный и пикнуть не успел, даже не понял, что происходит. Выпейте-ка еще бренди, а то у вас нервы сдают.

– Вот чего я не понимаю, – сказал Армистон спустя некоторое время. – Там хранилось ценностей на миллионы долларов, и все они уместились бы в одной кварте[89]. Почему вор, готовый на столько ухищрений ради белого рубина, не взял других драгоценностей? Насколько мне известно, кроме него ничего не пропало. Это так?

– Так, – подтвердил Бирнс. – Только белый рубин. Смотрите, к нам посыльный. К мистеру Армистону? Пустите, – велел он показавшейся в дверях горничной.

Мальчик отдал сверток, и заместитель комиссара за него расписался.

– Адресовано вам, – сказал он Армистону, закрывая дверь. – Откройте.

Когда они развернули сверток, первым делом в глаза бросилась пачка банкнот.

– Это становится интересным, – отметил Бирнс и пересчитал деньги. – Тридцать девять долларов. Судя по всему, ваш друг решил вернуть то, что украл у вас на станции. Ну-ка, что он пишет? Тут какая-то записка.

Там хранилось ценностей на миллионы долларов.

Он выхватил у Армистона из рук лист бумаги – обыкновенный, без каких-либо водяных или иных опознавательных знаков. Письмо было написано бронзовыми чернилами аккуратным каллиграфическим почерком, очень мелким и выверенным. Оно гласило:

Любезнейший сэр,

прилагаю ваши деньги в полном объеме. Чрезвычайно сожалею, что пролитой крови не удалось избежать. Примите эту безделицу в залог моих дружеских чувств.

И все.

– Тут еще шкатулка, – заметил Бирнс. – Откройте.

Внутри оказался ромбовидный бриллиант размером с ноготь мизинца. Он был подвешен на крошечной серебряной пластинке – гладко отполированной, безо всякого орнамента. На обратной стороне, под булавкой, было нацарапано несколько микроскопических символов.

У следствия было несколько очевидных зацепок – мальчик-посыльный, адвокаты, сманившие глухого дворецкого в Ирландию за наследством, которого, как вскоре выяснилось, не существовало, агентство, порекомендовавшее Уэнтуортам нового дворецкого, и так далее. Но все эти ниточки ни к чему злокозненному не привели. Опыт работы в разведке позволил заместителю комиссара полиции Бирнсу разобраться с ними очень быстро, но, чтобы притушить общественное возмущение, он был вынужден и дальше продолжать безуспешные поиски преступника.

Армистон же на этом этапе, естественно, вспомнил о своем друге Йоханссене. Тот славился удивительной восточной отрешенностью, которую мы, западные люди, так часто принимаем за безразличие или недостаток любопытства.

– Благодарю покорно, – сказал ему Йоханссен. – Я бы предпочел в это не вмешиваться.

Тщетно писатель уговаривал друга. Йоханссен остался глух к его мольбам.

– Если вы не хотите пальцем о палец ударить ради нашей дружбы, – с горечью увещевал Армистон, – подумайте хотя бы о законе. Ведь и кража, и пролитая кровь требуют справедливого возмездия!

– Справедливого! – презрительно бросил Йоханссен. – Справедливость, говорите?! Друг мой, если вы у меня что-нибудь украдете, а я силой верну себе украденное, на чьей стороне будет справедливость? Если вы сами не понимаете, я не знаю, как вам объяснить.

– Ответьте мне только на один вопрос, – сказал Армистон. – Знаете ли вы человека, с которым я встретился в поезде?

– Только чтобы вас успокоить: да. Что до так называемой справедливости – и не надейтесь. Если это тот, о ком я думаю, вам проще будет поймать сегодняшний закат. Учтите, Армистон, я ничего не знаю наверняка. Только подозреваю. А подозреваю я вот что: множество восточных правителей и мелких царьков содержат при дворе европейцев в роли так называемых фискальных советников. Обычно это американцы или англичане, иногда немцы. А теперь позвольте задать вам вопрос. Допустим, вы состоите при дворе какого-нибудь языческого правителя и против него совершила тягчайшее преступление бестолковая женщина, не имеющая ни малейшего представления о красоте идеи, которую она оскорбила. Желание потешить свое тщеславие и завладеть никчемной для нее безделушкой позволило ей растоптать веру, такую же священную для этого правителя, как для вас ваша вера в Христа. Что бы вы сделали на его месте?

Не дожидаясь ответа, Йоханссен продолжал:

– Я знал одного человека… Говорите, у вашего знакомого из поезда были удивительно ловкие руки? Так я и думал. Армистон, я знаю человека, который не стал бы безучастно глядеть на глупый переполох, вызванный пропажей посредственного камня – негодного цвета, плохой огранки и так далее. И над предрассудком, почитавшим его за святыню, он тоже смеяться бы не стал. Он сказал бы себе: “Этот предрассудок на несколько тысяч лет старше культуры моего народа”. И он достаточно отважен, чтобы самому взяться исправлять причиненное зло, если его посланники не справились.

– Понимаю, – негромко ответил Армистон.

– Но, – продолжал Йоханссен, наклонившись поближе и похлопав писателя по колену, – задача все-таки оказалась ему не по зубам. Что же он сделал? Он обратился за помощью к самому хитрому преступнику на свете. И Годаль не отказал ему в помощи. Вот какова, – сказал Йоханссен и поднял палец, требуя его не перебивать, – история белого рубина. Как видите, она гораздо более сложна и серьезна, чем банальные кража и убийство, какими представлял их создатель несравненного Годаля.

Йоханссен говорил еще много. В конце концов он взял булавку с ромбовидным алмазом и положил ее под увеличительное стекло, так чтобы и его друг мог видеть символы на обороте. Путешественник объяснил, что надпись означает “брат короля” и что обладателей такого отличительного знака можно пересчитать по пальцам.

Уже собираясь уходить, Армистон заметил:

– Думаю, я съезжу этой зимой в Малайю.

– В таком случае, – посоветовал Йоханссен, – настоятельно вам рекомендую оставить дома и вашего Годаля, и его награду.

II. Игра в жмурки